Воспоминания пропащего человека - Николай Свешников

Что и книжники, подобно другим кочевым промышленникам, умеют в крайних случаях прикрывать свои грешки всемогущим по закону: «Я ничего не знаю, я не покупал», — мы приведем здесь один случай. Книжник-лавочник дал продать старику-разносчику краденые книги. Старик, придя с ними в магазин, был там задержан и отправлен в полицию тем господином, которому принадлежали книги. В полиции старик объяснил, от кого он получил книги, и того потребовали в квартал.

— Откуда, любезнейший, ты взял эти книги? — спросил у него надзиратель.

— Какие это? — спросил, в свою очередь, книжник.

— А вот эти! — надзиратель указал на книги.

Книжник осмотрел их и отвечал, что книги не его.

— Как не твои? — возразил надзиратель. — Да ведь ты же их дал для продажи этому старику?

— Какому старику? — хладнокровно спросил книжник, как будто бы не видя находящегося тут старика-разносчика.

— А вот этому? — надзиратель указал на старика.

— Точно так, ваше высокоблагородие, — подтвердил старик, — он мне дал эти книги продать.

— Никак нет-с, — возразил книжник, — я ему никаких книг на давал, а был он у меня третьего дня выпивши и просил двугривенный, которого я ему не дал, так он, видно, по ненависти за это на меня показывает! — Потом, обратившись к старику, прибавил: — Стыдно тебе, почтенный, из-за двугривенного, что я не дал тебе, питать ко мне такую злобу! Господь взыщет с тебя за это!

Старик плакал и все утверждал свое показание, но книжник, несмотря на слезы старика и увещания надзирателя сознаться, отперся. Сделали у него в лавочке обыск, но подозрительного ничего на нашли. Господин, у которого были покрадены книги, из жалости к старику прекратил свой иск, а книжник, как говорится, вышел из воды сух.

Другая, не менее покупки, сильная поддержка рыночной книжной промышленности заключается в книжных магазинах. Наши книжные магазины нельзя сказать чтобы были полны разнообразием книг, в особенности изданиями прежних годов, несмотря на то, что запрос на прежде изданные книги не прекращается, а потому, при требовании покупателями таковых, книжные магазины обращаются за ними на рынок. Часто бывающему в книжных торговлях на Апраксином дворе, вероятно, случалось видеть покупателей, шныряющих из лавки в лавку с записными книжками, по которым они спрашивали у торговцев требующиеся им книги, — это рассыльные из магазинов. Чуть ли не каждый день они обходят всех рыночных книжников, отыскивая те книги, которые обещано изготовить для покупателя, и покупая, у кого какая книга найдется. Весьма неприятным продавцом для рассыльных из магазинов был в свое время старик Матюшин, который имел на Апраксином дворе лавку, до такой степени наполненную разнообразием книг, что с нею не мог поспорить ни один магазин (мы говорим, собственно, о русских прежде изданных книгах). К нему постоянно ходили рассыльные из магазинов к последнему, предварительно обойдя всех книжников. «Ни у кого на нашел книги, надо идти к Матюшину», — говорили они с весьма неприятной миной, потому что он дешево продавать не любил. Старик Матюшин знал, что к нему являются за теми книгами, которых ни у кого не находилось, а потому постоянно встречал их подобной фразой: «Что, и ко мне пришел, обегал рынок-от весь!» За номер какого-нибудь журнала, который у другого торговца можно было бы купить за три гривенника, он требовал полтора рубля и не уступал из раз объявленной им цены ни копейки, другого рода книги он продавал точно так же, т. е. по ценам, не всегда доступным. Лавка его, которую можно было назвать образцовою, сгорела в несчастный майский пожар.

В прежнее время, как говорят книжники, покупок старых книг было гораздо более, чем ныне, а потому в настоящее время многие рыночные книжники пустились в издательство. Напечатав книгу, они часть ее [тиража] отвозят в Москву и там променивают на другие, московского издания, которые привозят для сбыта в Петербург. Мелочные московские издания, по своей дешевизне, доступны для низшего класса публики, и потому-то мы их видим у всякого мелочного уличного книжника; к числу этих книжонок принадлежат также и картины[347]. Но издательская деятельность рыночных книгопродавцев основана, по большей части, не на знании потребностей и вкуса читающей публики, но на спекуляции; ей мы обязаны явлением «Жизнебудильников»[348], «Альбомов на память многим»[349], перепечатанным с карикатур старых годов журнала «Искры»; «Живой покойницы»[350], «Зефиротов»[351], «Правдой о мужчине и женщине»[352], «Уликами пылких женщин и горячих мужчин»[353] и т. п. чепухи.

Рыночные и уличные книжники ведут свой промысел очень просто: скупают книги по возможности как можно дешевле, продают как можно дороже, последнему много способствует их общепринятый вчетверо и даже более запрос. Если вы купите одну книгу у одного торговца, а за другою придете к другому, то последний непременно будет у вас спрашивать, что и за сколько вы купили, а затем будет говорить, что заплатили вы за книгу дорого, что он уступил бы вам ее гораздо дешевле, а между тем за ту книгу, которую вы у него купите, он не преминет слупить с вас аккурат вдвое против ее стоимости. Случается, что за книгу, стоившую в магазине I рубль, они берут два (дескать, все издание распродано, нигде нет). Конечно, такой штукой они не могут обдуть всякого, но попадают и на их пай простаки. Несмотря на незнание иностранных языков, они разбирают заглавие книг и знают, имеется ли в их лавке спрашиваемая книга, или нет. К ним нередко попадаются книги весьма редкие, в особенности на иностранных языках; так, например, экземпляр первого издания [книги] Герберштейна был куплен каким-то господином на рынке с рук разносчика и перепродан в Публичную библиотеку. Также там можно встретить издания эльзевиров. Один итальянец в продолжение нескольких лет ежедневно посещал Апраксин двор и, покупая там книги, собрал такую библиотеку, что она известна почти всему Петербургу, и носились слухи, что правительство хотело ее купить для публичной библиотеки Москвы. Известные в прежнее время, ныне утратившиеся, собрания Лаптева[354] и Кастерина[355] также обязаны апраксинским книжникам. Нам говорили, что наша Публичная библиотека далеко не полна своим русским отделом и, если это правда, то почему бы не назначить кого-либо для ее пополнения, а рыночные книжные торговли, в этом случае, дали бы много того, чего там не хватает. Слишком старые русские книги, как нам известно, продаются рыночными торговцами чрезвычайно дешево; нам случалось покупать известные издания Новикова по десяти копеек за том; только редкие книги, приобретшие своего рода между ними популярность, как, например, «Путешествие» Радищева, «Вадим Новгородский» Княжнина, «Думы» Рылеева и т. п… известны им и ценятся, а на другое, как они говорят, старье, не обращают совершенно никакого внимания и рады его сбывать за самую ничтожную цену.

Уличные и рыночные книжники сверх собственных имен и фамилий имеют свои особые клички, каковы: Нечесанный, Ходок, Осип со квасом, Коварный, Редкозубый, Очки Красноглазые, Скарб, Мерздынец, Кот Лабазный, Рак Вареный, Ицка и т. п. Из них Нечесанный и Ходок торгуют исключительно русскими книгами: Ицка, Коварный, Скарб, Осип со квасом — русскими и иностранными: Кот Лабазный — славянскими и по большей части старопечатными, так что он слывет между своей собратией за доставщика старообрядцев. Остальные торгуют чем и как попало: что приходится подешевле купить, то и продают. Они не имеют в своих лавочках тех книг, на которые является потребность публики и которые спрашиваются покупателями почти ежедневно: но у них те книги, которые куплены случайно, а потому они ждут в своих лавочках таких покупателей, которые, придя к ним, роются в их товаре, как в старой ветоши и, выбрав по своему вкусу книгу, торгуются и покупают ее. Но, во всяком случае, главная отрасль их промышленности — покупка книг, которые, купив, они перепродают немедленно в другие руки, пользуясь от этого барышом.

В.В. Крестовский. Букинист[356]

Утром, часов в девять, у дверей вашей квартиры раздается звонок. Вы, очень может быть, еще находитесь в постели. Входит человек[357] ваш или баба, зачастую в Петербурге отправляющая должность и за лакея и за кухарку, входит и докладывает, что от какого-нибудь вашего знакомого человек пришел к вам.

— Что ему нужно?

— Не знаю… Сказывал, самих нужно видеть.

Нечего делать: одеваешься и выходишь. Чаше всего такие посещения выдаются на долю нашего брата-литератора и потому пришедший почти всегда, посылая докладывать о себе, говорит, что он от какого-нибудь литератора прислан, чаше всего от Н.Ф. Щ-ны, М.И. С-го, г-на Г-ди или г-на М-ова[358]. Выходишь и видишь человека в синей чуйке, кушаком подпоясанного, с физиономией пронырливо-любознательного свойства и с ворохом книг в довольно обширном, туго набитом мешке. Вообще видно по взгляду, по улыбке, поклону и по манере речи, что пришедший господин принадлежит к породе тертых калачей, сквозь огонь и воду и медные трубы пропущенных.