Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик - Константин Маркович Поповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С тех пор все разговоры по поводу моих пьес сводились к одному и тому же:
– Не то это, понимаешь, не то, – говорил Борик, закатывая к небу по-прежнему мутные глаза. – Зрителю это не надо. Ему надо житейские коллизии, любовь и пару запоминающихся фраз, и все!.. Ну, о чем ты сейчас пишешь? Опять про Иова?
– Про Лютера пишу, – отвечал я, искренне удивляясь, что есть на свете люди, которым не интересен ни Лютер, ни Иов.
– Ну и кому он, этот Лютер, интересно, сдался? – интересуется Борик.
– Мне сдался, – слабо отбиваюсь я.
– Если так рассуждать, то скоро в театр вообще никто не пойдет, – сказал Борик с какой-то обидой.
– Ну и черт с ними,– сказал я вполне искренне.
Ответом мне, впрочем, было осуждающее меня молчание.
6Я никогда не думал, что желание выглядеть тем, кем ты не являешься, имеет над человеком такую власть, что он охотно теряет все человеческое и с легкостью готов отдать взамен все свое родное, – освободившись при этом от самого ценного, чем он обладает, а именно, от божественного образа и божественного подобия – если, конечно, верить Книге Бытия.
Одна случайно подсмотренная сцена помогает проиллюстрировать, как мне кажется, что-то очень важное, – такое, которое мы встречаем каждый день и о чем никогда не можем прийти к общему согласию.
Дело касалось рюкзака, который Наташа купила Борику без его ведома. Я стоял за старой березой и прекрасно слышал весь разговор.
Борик говорил:
– Тебя просили?.. Нет, скажи, тебя просили?
Наталья, робея, отвечала:
– А чего просить, если мы его и так собирались купить?.. Ты что, забыл?
– Я-то ничего не забыл! – скрипел Борик, озираясь по сторонам и не желая, чтобы кто-нибудь слышал эту перебранку. – Ты хоть видела, что ты мне покупаешь, или нет?
– Ну, Боря, – отвечала Наталья. – Конечно, я видела. А ты как думал?
– Я думал, что это надо быть идиоткой, чтобы купить такой рюкзак…Ты хоть понимаешь, что он не гармонирует ни с одной курткой? Или у тебя совсем уже крыша поехала?
Наталья оскорбленно молчит.
– Или ты не знаешь, что вещь всегда покупается для ансамбля, а не просто так?.. И что?.. Ты можешь представить себе, что с таким рюкзаком я выйду на улицу… Ты хоть знаешь, что такое имидж?
Последняя сцена.
Борик берет злополучный рюкзак и швыряет его в кусты.
Долгая пауза.
66. Отец Илларион. Сомнительные речи. Молчание
И еще говорил однажды Илларион, обращаясь к какому-то сильно выпившему труднику, случайно оказавшемуся в этот час в пустой аллее. Речь же его в тот день была посвящена человеку и звучала совсем недолго, быть может, до ранних вечерних осенних сумерек, которые окутали монастырь, и пришло время вечерней молитвы.
– Что это значит, – спрашивал Илларион, обращая свой вопрос к свернувшемуся на скамейке спящему труднику. – Что это значит, что Спаситель всегда не только требует от нас отказаться от груза лишних вещей и забот, но хочет, судя по всему, ввергнуть человека в нищету, голод и холод, лишив его самого насущного и необходимого? Что ответим мы, например, на эти страстные призывы уподобиться прекрасным лилиям, которые не заботятся ни о своих нарядах, ни о том, что ожидает их в будущем, всецело положившись на Божью волю?
Одна евангельская сентенция помогает нам понять то, о чем хочет сказать Спаситель.
А говорит Он вот что: «Там, где сокровища ваши, там и сердце ваше».
Что это значит, если это вообще что-то значит?
Что это за сокровища, от которых зависят наши сердца?
И что за связь между этими сокровищами и человеческим сердцем, которое так зависит от чего-то другого?
Спаситель говорит о сокровищах, верно. Но разве не слышим мы в его словах иронию и насмешку? Так, словно Он торопится поскорее объяснить нам, что же представляют собой на самом деле эти бесценные «сокровища», которые даже осмеливаются указывать нашим сердцам.
А между тем, оно всегда рядом, это сокровище – или точнее, эти бесчисленные сокровища, которые уже ждут нас, когда мы приходим в этот мир, и которые провожают нас, когда мы его покидаем.
Они приходят, чтобы человек стал счастливым, и ведут его за собой, не слушая никаких возражений и принуждая нас взять в руки перо или карандаш, мастерок или линейку, астролябию или лопату – все то, что помогает нам строить и учить, растить пшеницу и плавить железо, возводить храмы и дороги и искренне гордиться тем, что мы так много умеем и так много знаем, что наше знание можем легко претендовать на имя Божественного и Вечного.
Об этом, собственно, слегка насмешливо и говорит Спаситель, предупреждая человека от того, что привлекает его поначалу блеском и красотой, а потом проникает в душу, делая ее неспособной к познанию истины и к сердечной чистоте, открывающей дорогу к Царствию Небесному.
Ибо – говорит Он – «где сокровища ваши, там и сердца ваши».
А где сердца ваши, там начинаются сокровища ваши, равно способные отправить в Преисподнюю или, напротив, поднять в Царствие Небесное, куда не ведет отсюда ни одна тропа.
– Оглянись вокруг себя, человек! – говорил отец Илларион, вставая со скамейки и, судя по всему, обращаясь к спящему труднику. – Для того ли мы приходим в этот мир, чтобы строить и возводить, сеять и познавать вместо того, чтобы прислушаться к той мелодии, которая приходит к тебе из глубин твоего сердца?
Не оттого ли отворачивается от нас Господь, что наши сокровища вызывают у него смех, а в нашем желании устроиться на земле Он видит еще одну несусветную глупость?
Но прежде всех других вопросов должен быть задаваем вот этот.
Что это такое, чему мы, легко и не задумываясь, даем имя человек
Не следует ли нам пойти другим путем и просто расстаться со всеми нашими доказательствами и теоретическими построениями, чтобы сразу войти в мир, который не знает ни доказательств, ни логики, ни здравого смысла, предлагая нам взамен что-то гораздо более ценное, чем все сокровища мира?
Так, как входят в ледяную воду, чтобы вытащить утопающего. Как бросаются в огонь, чтобы спасти дворовую кошку.
Нам скажут, наверное, – но оставив все позади, что мы можем надеяться получить взамен?
И я отвечу – ничего.
Ибо это ничего есть подлинное ничто, не знающее никакой вещи и никакого события, а также никакого прошлого и никакого будущего, потому что это будущее уже свершилось, а прошлое никогда не начиналось.
Пустота – вот подлинное имя этого ничего.
И человек, постигая самого себя, наконец, постигает себя как Пустоту.
То, что может хранить в себе всю Вселенную, но ни в чем не нуждается, довольствуясь самим собой.
Не напоминает ли нам это реку Стикс, которая навсегда лишала тебя памяти и языка, ведь там, где царит Пустота, там также царствует и ничем не нарушаемое молчание, где
