На повестке дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Без многих арабов я бы далеко не ушел, о чем вы чертовски хорошо знаете. — Кендрик жестко и сурово посмотрел на главу президентского аппарата.

— О, мы знаем это, Эван. — Дженнингса, очевидно, развлекала эта сцена. — Уж я-то, по крайней мере, знаю. Между прочим, Герб, сегодня после обеда мне звонил Сэм Уинтерс, и, по-моему, у него отличнейшая идея, которая не идет вразрез ни с одним из наших понятий о безопасности и, само собой, может их объяснить.

— Самуил Уинтерс — не обязательно друг, — воспротивился Деннисон. — Он неоднократно отказывался нас поддержать перед членами конгресса...

— Тогда он был не согласен с нами. Но делает ли это его врагом? Черт, если да, то надо сразу посылать морских пехотинцев в кабинет министров. Ладно вам, Герб, сколько я себя помню, Сэм Уинтерс был советником президентов от обеих партий. Надо быть полным дураком, чтобы не прислушиваться к его мнению.

— Ему следовало обращаться через меня.

— Видите, Эван? — Президент озорно улыбнулся, наклонив голову. — Я могу играть в песочнице, но мне нельзя выбирать себе друзей.

— Едва ли я...

— Вы именно это имели в виду. Герб, и со мной все в порядке. Вы здесь всем распоряжаетесь, о чем постоянно мне напоминаете, и с этим тоже все в порядке.

— И что же предложил мистер Уинтерс, то есть профессор Уинтерс? — спросил Деннисон, с сарказмом произнеся ученый титул.

— Ладно, Герб, он действительно профессор, а не средний, заурядный учитель, так? Я имею в виду, что, если бы он захотел, то, полагаю, мог бы купить парочку славных университетов. Разумеется, университет, выпустивший меня, обошелся бы ему в сумму, которой он и не заметил бы.

— Так что у него за идея? — озабоченно допытывался глава президентского аппарата.

— Чтобы я наградил моего друга Эвана медалью Свободы.[37] — Президент обернулся к Кендрику. — Это штатский эквивалент медали Чести конгресса.

— Я это знаю, сэр. Но не заслуживаю такой награды и не хочу ее.

— Ну, Сэм кое-что мне разъяснил, и, думаю, он прав. Начнем с того, что вы все же заслуживаете награды, хотите вы того или нет. Я буду выглядеть жалким ублюдком, если не награжу вас. А уж этого, ребята, я не допущу. Ясно, Герб?

— Да, мистер президент. — Деннисон с трудом сдерживал гнев. — Однако вам следует знать: хотя оппозиции для перевыборов конгрессмена Кендрика нет, сам он намерен в ближайшее время оставить свой пост. Сосредоточивать на нем внимание больше нет смысла, поскольку у него есть собственные возражения.

— Смысл-то, Герб, заключается в том, что я никогда не буду дешевым ублюдком, — повторил Лэнгфорд. — Кстати, Эван выглядит так, что вполне мог бы быть моим младшим братом. И мы можем воспользоваться этим сходством. К этому факту мое внимание привлек Сэм Уинтерс. Он назвал его имиджем удачливой американской семьи. Неплохо сказано, а?

— Без этого вполне можно обойтись, мистер президент. — Деннисон был подавлен. Судя по его хриплому голосу, у него больше не было сил нажимать. — Страхи конгрессмена обоснованны. Он полагает, что возможны ответные меры против его друзей в арабском мире.

Президент откинулся на спинку кресла, безучастно глядя на главу своего аппарата.

— Это меня не убеждает. Мир опасен, и мы только сделаем его еще опаснее, подчиняясь такой умозрительной чепухе. Я объясню стране — с позиции силы, силы, а не страха, — что не допущу полного раскрытия деталей оманской операции по причинам контртеррористической стратегии. В этой части вы абсолютно правы. Герб. Но Сэм Уинтерс сказал мне это первым. И еще раз: я не желаю выглядеть дешевым ублюдком. Иначе я — просто не я. Понятно, Герб?

— Да, сэр.

— Эван! — На лице Дженнингса снова появилась обаятельная улыбка. — Вы — человек того типа, который мне нравится. А то, что вы сделали — я прочитал об этом, — просто потрясающе! И президент не поскупится! Между прочим, Сэм Уинтерс посоветовал мне сказать, что мы с вами работали сообща. Какого черта, Эван, ведь мои люди работали с вами, и это истинная правда.

— Мистер президент...

— Запланируйте это, слышите. Герб? Я заглянул в мой календарь, если это вас не обидит. Следующий вторник, десять утра. Таким образом мы станем главной вечерней новостью на всех телестанциях, а вечер вторника — хороший вечер.

— Но, мистер президент... — взволнованно повторил Деннисон.

— И еще, Герб, я хочу оркестр морской пехоты. В Голубой комнате. Черт меня побери, если я буду дешевым ублюдком! Это буду просто не я!

Разъяренный Герберт Деннисон шел в свой кабинет в сопровождении Кендрика, чтобы выполнить президентский приказ: разработать детали церемонии награждения в Голубой комнате в следующий вторник. С оркестром морской пехоты. Гнев главы президентского аппарата был настолько силен, что он молчал, стиснув зубы.

— Я и вправду раздражаю вас, да, Герби? — поинтересовался Эван, отметив бычью поступь Деннисона.

— Вы меня раздражаете, и меня зовут не Герби.

— Ну, не знаю. Там, у президента, вы выглядели как Герби. Он вас сразил, да?

— Временами президент склонен слушать не тех людей.

Кендрик смотрел на главу аппарата президента, пока они шагали по широкому коридору. Деннисон игнорировал робкие приветствия многочисленных сотрудников Белого дома, попадавшихся им навстречу; некоторые из них изумленно глазели на Кендрика, очевидно узнав его.

— Не понимаю, — сказал Эван. — Побоку нашу взаимную неприязнь, но в чем ваша проблема? Это ведь меня, а не вас пихают туда, где я не хочу находиться. Чего вы скулите?

— Потому что вы, черт возьми, слишком много болтаете. Я видел вас в программе Фоксли, и потом ту маленькую демонстрацию, которую вы учинили у себя в офисе на следующее утро. Вы непродуктивны.

— Вам нравится это слово, не так ли?

— Есть много других слов, которые я могу использовать.

— Уверен в этом. Тогда у меня, возможно, есть для вас сюрприз.

— Как, еще один? Что же это, черт возьми, такое?

— Подождите, пока мы придем к вам в кабинет.

Деннисон приказал своей секретарше не соединять его ни с кем, кроме абонентов приоритетной «красной линии». Секретарша поспешно кивнула в знак подтверждения, но испуганно добавила:

— Для вас оставлено более дюжины сообщений, сэр. Почти все просят срочно перезвонить.

— По приоритетной «красной линии»? Женщина покачала головой.

— А что я вам только что сказал? — С этими учтивыми словами глава президентского аппарата втолкнул конгрессмена в свой кабинет и с шумом захлопнул дверь. — Ну, и какой у вас сюрприз?

— Знаете, Герби, на самом деле я должен дать вам один совет. — Кендрик небрежно подошел к тому же окну, где стоял прежде, затем повернулся и посмотрел на Деннисона: — Можете грубить своим помощникам как хотите, пока они будут это терпеть, но никогда больше не хватайте члена палаты представителей и не вталкивайте его в кабинет, как если бы вы собирались его выпороть.

— Да не толкал я вас!

— Я понял это таким образом, и это все, что имеет значение. У вас тяжелая рука, Герби. Уверен, мой выдающийся коллега из Канзаса чувствовал то же самое, когда посадил вас на задницу.

Неожиданно Герберт Деннисон сделал паузу, потом негромко рассмеялся. В его затянувшемся хихиканье не слышалось ни злости, ни враждебности; скорее, оно отражало облегчение. Он распустил узел галстука и небрежно сел в кожаное кресло перед письменным столом.

— Господи, хотел бы я быть на десять — двадцать лет моложе, Кендрик, тогда я с удовольствием отхлестал бы вас по заднице. Но в шестьдесят три понимаешь, что осторожность — лучшая сторона доблести или чего бы там ни было. Мне все равно, если меня снова собьют с ног, хотя сейчас намного труднее подниматься.

— Тогда не напрашивайтесь, не провоцируйте этого. Вы держитесь очень вызывающе.

— Садитесь, конгрессмен, да поближе, к моему столу. Ну давайте, садитесь же! Эван сел.

— Ну и как? Чувствуете покалывание в позвоночнике, прилив крови к голове?

— Ничего такого не чувствую. Это место для работы.

— Да ну, думаю, мы разные люди. Понимаете, внизу сидит самый могущественный человек на земле, и он полагается на меня, а я, сказать по правде, тоже не гений. Я только заставляю бегать этот глупый выводок. Смазываю механизмы, чтобы колесики вращались. Однако в масле, которым Я пользуюсь, много едкости — прямо как во мне. Но это — единственная смазка, которая у меня есть, и она действует.

— Наверное, в этом есть какая-то цель? — заметил Кендрик.

— Разумеется, есть. Видите ли, с тех пор, как я здесь, то есть с тех пор, как мы здесь, все мне кланяются, как китайские болванчики, льстят напропалую и широко улыбаются — а в их глазах написано, что они предпочли бы пустить мне пулю в лоб. Только через такое я уже проходил, меня это не волнует. Но тут появляетесь вы и велите мне убираться к чертовой матери. Подобные заявления, знаете ли, освежают. С этим можно иметь дело. Мне действительно нравится то, что я вам не симпатичен, а вы не симпатичны мне. Имеет ли это какой-либо смысл?