Пастыри. Черные бабочки - Сергей Волков

— У аппарата!

Под сводами его подземного жилища зазвучал срывающийся голос Мити:

— Добрый день, Федор Анатольевич! Это Митя. Я нашел. Я нашел Троянду…

Интердум септимус

Перебирая узловатыми старческими пальцами черные вересковые четки, эрри Сенэкс задумчиво смотрел на огонь. Пламя плескалось в закопченной глубине огромного готического камина и казалось живым существом, разговаривающим с ним на загадочном, давно забытом языке жестов.

Гостиная скорее напоминала дворцовую залу. Тяжелые муаровые портьеры на окнах благородно поблескивали золотым шитьем. Начищенный до зеркального блеска наборный паркет работы самого Дольфино Чилетти отражал прихотливые завитушки потолочной лепнины. Сверкающая тысячами бриллиантов венецианская люстра каскадом застывшей воды висела посреди всего этого великолепия, соединяя реальность и отражение причудливым сросшимся сталактитом.

В помещении стоял тихий, но забивавший собой все звуки перестук множества старинных часов. Напольные, настенные, каминные, с боем, без боя, в деревянных, каменных, металлических корпусах, часы были повсюду, лишний раз подчеркивая своим многообразием, что тут царит само Время.

Эрри Сенэкс размышлял:

«Все в этом подлуннейшем из миров — тлен, суета сует и всяческая суета.

Жизнь чередуется со смертью, а та в свою очередь — с новой жизнью. Порядок сменяется хаосом, звезды вспыхивают, растут, набираются сил, даря пространству свет и ощущение бытия. А потом они сжимаются и гаснут, но лишь для того, чтобы на их месте вспыхнули новые звезды.

Камни, трава, склоны гор, ветви деревьев, синее небо, плеск морских волн, свист крыльев и топоток лапок, рев и писк, визг и довольное урчание — в каком-то смысле все это лишь кратковременное видение, промелькнувшее за долю секунды в сознании Вселенной.

Да и сама она, необъятная, непостижимая, бездонная — тоже видение, поскольку имела начало и стремительно несет всю себя через непознанное нечто к неведомому, но уже предначертанному финалу.

Так было.

Так есть.

Так будет.

Большинство живущих и смертных в силу собственной ущербной ограниченности не способно понять самого древнего, самого верного, самого простого и незыблемого закона мироздания: ничто не вечно.

Те же, кто понимает, очень скоро перестают быть людьми…»

Старейший Пастырь Великого Круга с трудом пошевелился. Шотландский шерстяной плед сполз с квадратных костистых коленей, но эрри Сенэкс не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Мысли старика витали далеко-далеко от помпезной комнаты, в которой он отдыхал после обеда, от Белой башни и вообще от Британских островов.

Мало того, они устремились в такие иновременные дали, куда никогда не сможет попасть ни один из живущих на земле.

Эрри Сенэкс вспоминал…

Перед его выцветшими за долгие века, а некогда отчаянно голубыми глазами проносились картины великих битв и далеких походов. Голоса давно ушедших Пастырей и людей звучали в его ушах, и кустистые снежно-белые брови то сурово сходились к переносице, то горестно обвисали, то удивленно поднимались, морщиня пергаментный лоб.

Он был в числе тех многих, кого сам Основавший, Первый Пастырь эрри Сатор Фабер разослал в разные уголки обитаемого мира в поисках древних знаний и таинственных артефактов. Тогда еще не существовало слов: «марвел», «Великий Круг», да и сами они не помышляли ни о каком пастырстве…

Долгие годы странствий по мрачным восточным краям, среди исполинских горных пиков, покрытых вечным льдом, среди безводных пустынь, в которых нет жизни, — и все это ради одной-единственной вещи.

Небольшая книга. Переплет из благородной черной бронзы. И всего несколько страниц внутри…

Эрри Сенэкс отчетливо помнил того аравийца, что передал ему книгу. Маленький, с коричневым сморщенным лицом, он поначалу не хотел даже разговаривать с белокожим великаном из далеких земель. Три недели эрри Сенэкс сидел на горячих камнях перед его шатром и хриплым от ставшей уже вечной простуды голосом пел псалмы, а рядом бродили равнодушные дромадеры и изредка страшно ревели, заглушая Божье слово.

Тогда он верил, что служит делу матери нашей Святой Церкви. Тогда он еще не знал того, что эрри Сатор Фабер понял с самого начала…

Книга Паука оказалась далеко не самым могущественным марвелом, привезенным в Рим посланцами Основавшего. Не самым могущественным — но самым ценным, ибо на ее сухих ломких страницах можно было увидеть грядущее.

«Ты нашел и привез к Божьему столу это чудо, сын мой. Тебе и быть его вечным стражем и хранителем», — сказал тогда Первый Пастырь, и эрри Сенэкс почтительно согнул колени перед своим господином и учителем.

Время казалось бесконечным. Оно не шло — оно стояло на месте, и хранитель Книги Паука окружал себя часами, чтобы быть уверенным, что это не так.

Солнечные, песочные, водяные, огненные, механические, электронные, кварцевые — часы всегда сопровождали эрри Сенэкса и его Книгу Паука. Год за годом, столетие за столетием они молчали, булькали, шуршали, тикали, били, звонили вокруг, и иногда Старейшему Пастырю казалось, что если часы вдруг замолчат — вместе с ними замолчит и его сердце.

Вздохнув, хранитель вновь погрузился в воспоминания. Ему привиделся старый друг Якоб, с которым они еще несмышлеными мальчишками, босиком,

пришли в Город Городов. Дорога из Голландии оказалась трудной и страшной. Едва не погибнув, уставшие до последней крайности, они робко поскреблись в дверь монастыря Святого Антония с просьбой о куске хлеба и ночлеге. Тяжелую дубовую дверь отворил высокий мужчина в простой суконной рясе. Он посмотрел на мальчиков и впустил их.

Так они стали первыми учениками Основавшего, Избранными. Первыми — но далеко не последними.

Пути их разошлись позже, много позже. Он, эрри Сенэкс, стал хранителем Книги Паука. А Якоб…

А Якоб поддался гордыне и превратился в Мортуса, Владыку Смерти, которого верные ему Истинные называли эрри Эрус Мортус.

И разразилась война, и брат пошел на брата, а друг — на друга. Бирюзовая кровь познавших Атис шипела на углях очистительных костров, невидимая взорам живущих и смертных, что обильно заливали своей горячей алой кровью старушку Европу.

Истинные теснили Избранных повсюду. Сосуд Превращений и Стрела Возмездия в руках Мортуса сокрушали оплоты адептов Основавшего, и все больше и больше чудесных марвелов попадало в руки врага.

И тогда эрри Сатор Фабер, что добровольно заточился в келье уединенного горного монастыря Святого Иоанна, пришел к хранителю и потребовал Книгу Паука. Долго сидел он, склонившись над нею. Прошла ночь, родился, набрал силы, угас и умер новый день, а Первый Пастырь все пытался понять, о чем повествуют ему пожелтевшие страницы.