Пять лет на острове Врангеля - Ареф Минеев

Набросив кухлянку, я выскочил за дверь, следом вышла Власова. У юрт стоял истошный вопль. Люди как будто с ума сошли, особенно эскимосы. Они бегали и прыгали у юрт, бросали в воздух все, что у них было в руках, показывали друг другу руками на море и беспрестанно вопили: «самолет! самолет!»

Мы услышали рокот винтов, а потом увидели и самую машину. Она уже была над косой, промелькнула над бухтой и пошла над нами. С самолета приветственно махали нам руками люди. Мы отвечали им тем же. Сделав два круга, самолет пошел на посадку.

Не успел самолет вспенить воду бухты, как снова послышались крики «самолет!» С запада летел еще один самолет, он не стал кружиться над нами, а с хода пошел на посадку. Как оказалось, на втором самолете был пилот Кошелев, который уже прилетал однажды на остров, поэтому он хорошо знал, что бухта Роджерса достаточно глубока и не имеет подводных камней.

«Савойя» в бухте Роджерс (лето 1932 г.).

Все население острова, собравшееся на берегу внутренней косы, у здания радиостанции, встречало гостей. Из самолета выходили все новые и новые люди. Мы отвыкли от свежих людей. Это были первые люди за три года, прилетевшие к нам с материка, и нам показалось, что прилетел целый полк людей. Их же на двух самолетах всего было десять человек.

Как только они сошли на берег, с нашей помощью самолеты были устроены, чтобы их не сорвало и не унесло ветром. Потом гурьбой отправились к старому дому. Начальник летной группы Колымской Экспедиции Б. Л. Красинский привез нам немного продуктов, газет и журналов.

— За последнее, — сказал он, — благодарите журналиста Макса Зингера, корреспондента газеты «Известия». Все, что у него было, он прислал вам.

За три года мы зверски истосковались по свежей литературе, поэтому благодарны были Максу Зингеру за его заботливость бесконечно.

Мы с Власовой хорошо знали, что прилетевшие голодны, что их нужно как следует накормить, но предложить им мы могли только мясо морского зверя. Власова раньше ушла в дом, и к нашему приходу в кухне гудела целая артель примусов, жарилась моржатина и варился чай. Для такой оравы людей у нас не было посуды, пришлось мобилизовать все, что было, даже у эскимосов.

По приходе в дом, пока люди мылись и чистились, я с Обручевым, Петровым и Красинским обсудили положение. Я настаивал на полете на «Совет».

Они не возражали против полета на «Совет», если там имеются достаточные пространства свободной, воды для посадки и если мы можем обеспечить им горючее. Горючего у нас было много. У нас было несколько тонн грозненского авиационного легкого бензина, и, кроме того, у нас был бакинский бензин второго сорта, который мы употребляли для двигателя нашего вельбота. Но двигатели самолета были отрегулированы на бакинский бензин и на грозненском работать не могли.

— Если невозможно лететь на «Совет» из-за недостатка бензина, доставьте людей хоть в Уэллен, — предложил я.

— А не все ли равно, где зимовать — на Северном или в Уэллене? — спросил Обручев.

— Из Уэллена их скорее подберет какое-нибудь судно, да и «Совет» должен проходить мимо, — ответил я.

— С мыса Северного мы должны лететь прямо на Анадырь.

— Тем лучше, отвезите людей в Анадырь.

— На это мы рискнуть не можем. Придется идти прямиком через хребты, а с перегруженной машиной в такой рейс лететь нельзя.

Положение создавалось как будто безвыходное. Но к нам прилетели советские люди. Они знали лозунг нашего вождя: «Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики».

Командир корабля Петров подумал и сказал:

— Ладно, товарищ Минеев, полетим.

— А как же с горючим? Вы думаете, что вам хватит его для полета туда и обратно и потом до мыса Северного? — беспокоился Обручев.

— Нет, я этого не думаю. Я хочу разбавить наше горючее бочкой грозненского бензина.

В общем, решили, что лететь можно. У меня, как говорится, после этого «гора с плеч спала». Если бы я отправил людей на мыс Северный или в Уэллен и если бы им там пришлось зимовать, — а зимовать пришлось бы в чрезвычайно трудных условиях, — я чувствовал бы на себе моральную ответственность за все невзгоды, которые пришлось бы им перенести.

Когда было решено, что летим на «Совет», я дал распоряжение всем вывозимым людям приготовиться к отлету. Помимо людей, на «Совет» надо было отправить еще 1017 песцовых шкурок. Груз этот легкий, но не компактный, и те 25 мешков из белого брезента, в которые мы заранее зашили шкурки, требовали много места для размещения. Отлет был назначен на утро 6 сентября.

Когда вопросы были разрешены и прилетевшие насытились, наша комната опустела… Гости разбрелись по фактории, осматривали наш зверинец, медведей, песцов, сов и остальное. Особенно их поразили совы, жившие в нашей комнате и совершенно не боявшиеся людей. Гостили в юртах у туземцев, расспрашивали нас, как прожили мы прошедшие три года. Званцев устроил у себя в комнате «роскошный банкет» для своих друзей, случайно оказавшихся среди прилетевших.

Вечером он пришел ко мне.

— Товарищ Минеев, а что, если я полечу на материк?

— Ну что-ж, Константин Михайлович, летите. Я не считаю возможным задерживать вас.

— Мне хочется лететь, но я боюсь бросить работу, не хорошо, если будет перерыв на целый год.

— Работу мы сделаем не хуже вас и будущим летом привезем материалы.

— Только вы не подумайте, что я боюсь.

— Я знаю, Константин Михайлович, вас не первый день и уверен, что страх тут не играет никакой роли.

На материк его звали прилетевшие друзья. Кроме того, он получил письмо от жены, она также звала его домой.

Сидевший у нас в это время геодезист Салищев поддержал меня.

— Если вас начальник отпускает, а тем более говорит, что порученная вам работа не прервется, — нужно лететь.

— Летите, Константин Михайлович, отдыхайте, а потом опять поедете на север.

— Я все же боюсь. Будет очень неприятно, если на материке будут думать, что я не выдержал и сбежал с поста. Я еще подумаю, товарищ Минеев.

И он действительно ночью думал. Ему очень хотелось попасть на материк, но и не хотелось нас оставлять. Он боялся, что на материке его будут обвинять в том, что он сдрейфил и дезертировал.

Выяснилось, что при желании и я, пожалуй, могу полететь на «Совет». Мне было крайне нужно это — не только потому, что хотелось посмотреть на людей. Нужно было хоть коротко с ними потолковать. Важно было обсудить с Дублицким и Остапчиком ряд вопросов, надо было передать отчеты и документы, посылаемые мною в Крайком партии, Крайисполком и АКО, сдать пушнину, принять грузы и — самое главное — доказать Остапчику, почему я должен остаться на острове.