Бездна обещаний - Номи Бергер

Ночные дежурства закончились. Полиция и пресса покинули место событий почти одновременно. Предназначенное прекрасному юноше досталось убийце. То, что началось как возможное похищение с целью выкупа, закончилось убийством.

Вся в черном, скрыв лицо под огромными черными очками, Кирстен неподвижно стояла между Джеффри и Дирдрой, наблюдая, как ее любимую дочь зарывают в землю на семейном кладбище Оливеров. Возможно, это и было абсурдно, но Кирстен не могла избавиться от мыслей о трех женщинах, которыми она всегда восхищалась, — Джекки и Этель Кеннеди и Коретте Кинг: у них, как и у самой Кирстен, любимые люди стали жертвами убийцы. Она вспоминала их исполненные благородства лица, прикрытые вуалью, их мужество и стоическое терпение. И эти известные всему миру вдовы своей судьбой помогли Кирстен выстоять на похоронах собственной дочери.

Кирстен не чувствовала слез, медленно струившихся по бледным щекам. Положив отяжелевшие руки на узенькие плечи сына, она прижималась к его спине. Страдание Кирстен было настолько велико, что она постоянно находилась в состоянии двигающейся сомнамбулы.

Кирстен неотвязно преследовали ужасные мысли об изнасиловании и убийстве дочери. Сомнения, вопросы и чувство вины не давали Кирстен покоя. Была ли она и в самом деле хорошей матерью, если ее любимая дочь погибла? Лукавила ли она все эти годы, убеждая себя, что можно равноценно делить себя между семьей и любимым делом? Бросила ли она своих детей и мужа, в чем обвинял ее Джеффри? Если бы в тот последний день она оказалась бы дома, могла бы она предотвратить случившееся? Полиция уверяла Кирстен, что это было невозможно: в подобных убийствах жертвы всегда выбираются наугад, незапланированно. Обычный пример фатального стечения обстоятельств. Именно тот случай, когда человек оказывается в неудачное время, в неудачном месте. Доводы полиции немного помогали, но не спасали. Призраки продолжали преследовать Кирстен.

Она с трудом поняла, что служба закончилась, и с огромным усилием преодолела недалекий путь до дома. Кирстен утратила чувство времени — сейчас она измеряла его приливами и отливами боли.

— Приготовить кому-нибудь кофе? — машинально обратилась Кирстен к двум дюжинам участников похорон, собравшимся в гостиной. Кирстен надо было чем-то занять себя, просто необходимо, или она сойдет с ума. Она заметила, как гости обменялись быстрыми взглядами, и услышала, как они перешептывались между собой, прежде чем отрицательно покачать головой. Тут же вмешалась Дирдра:

— Дорогая, обо всем позаботятся слуги.

И хотя презрительный ответ был произнесен мягчайшим из всех мыслимых тоном, прозвучал он злобным окриком. И Кирстен впервые почувствовала отвращение ко всем этим людям.

Ей публично дали понять, что она не принадлежит к этому кругу.

Дирдра повернулась и что-то шепнула Лоис Элдершоу. Та сперва улыбнулась, а потом вслух рассмеялась.

Все присутствующие смотрели на Кирстен, ожидая ее ответной реакции. Кирстен гордо расправила плечи и обвела зал презрительным взглядом. «Я — Кирстен Харальд, — говорил этот взгляд. — И мне нет нужды принадлежать вам. Я принадлежу миру».

27

И мир подтвердил это.

И через два месяца после смерти Мередит Кирстен продолжала получать горы открыток, писем и телеграмм. В них выражались привязанность, любовь и поддержка; десятки тысяч незнакомых людей стремились хоть чем-то отплатить необыкновенной женщине за то, что она многие годы так щедро со всеми делилась своим удивительным талантом. И что совершенно поражало Кирстен, на большинстве отправлений вместо адреса значилось просто: «Кирстен Харальд, Нью-Йорк». Эта дань любви утешала Кирстен, согревая частичку ее оледеневшего сердца.

Но все же тоска не ослабевала. Память о погибшем ребенке цепко держалась в душе, не отпуская ни на минуту, не желая со временем потускнеть. Каждый день Кирстен начинала с того, что несла свежие цветы на могилу Мередит, а заканчивала, свернувшись на неразобранной постели дочери в обнимку с ее старой тряпичной куклой. Кирстен с трудом заставляла себя есть, с трудом засыпала, и если ей это и удавалось, то ночные кошмары, преследовавшие Кирстен, были такими жуткими и неправдоподобно реальными, что, очнувшись, Кирстен уже боялась закрывать глаза. Она лежала, включив все тот же маленький желтый ночник с пластмассовым абажуром, который она зажигала в детской, когда Мередит была еще младенцем. И мягкий, согревающий знакомый свет хоть как-то помогал осветить жуткую тьму.

Кирстен тосковала по дочери и жаждала ее возвращения. Кирстен страстно желала повернуть время вспять, начать все сначала. Она заключала с Господом все мыслимые договоры, обещая Ему все, лишь бы Он вернул дочь. Но, то ли она просила недостаточно убедительно, то ли Бог просто не слышал Кирстен, Мередит не возвращалась.

Когда-то давно Наталья говорила Кирстен, что у нее всегда есть ее музыка. Наталья ошибалась. Где теперь музыка Кирстен? Потеряна, потеряна так же, как Мередит. Кирстен превратилась в калеку со скованными руками. С того самого дня, когда Кирстен окончательно убедилась в реальности смерти дочери, она не могла дотронуться до клавиш. Что только не делала Кирстен, но за роялем руки ее не слушались.

В конце концов она тайно обратилась к врачу. Доктор диагностировал ее состояние как истерический паралич. Кирстен обратилась к другому врачу, потом к третьему. Все трое, независимо друг от друга, пришли к единому заключению — истерический паралич. Кирстен винила себя в смерти Мередит и подсознательно видела причину своей вины в занятиях музыкой. Тем самым Кирстен превратила эмоциональное горе в нечто физическое. Утрата способности играть, а сущности, была самонаказанием Кирстен за то, что случилось с Мередит. Если раньше Кирстен относилась к своему таланту как к дару Божьему, то теперь она считала его своим проклятием. И до тех пор пока Кирстен не освободится от самовнушенного комплекса вины, ее парализованные руки не смогут взять ни одной ноты. Все три специалиста посоветовали Кирстен обратиться не к физиотерапевту, а к психотерапевту.

Кирстен вернулась с последней консультации еще более изнуренной и потерянной, чем раньше. Подумать только: ее собственный разум обернулся против нее, перекрыв источник, из которого Кирстен всю свою жизнь черпала живительные силы. Что может быть нелепее пианиста, который не может играть? Без музыки Кирстен становилась музыкантом, приговоренным к пожизненной смерти.

Кирстен вытянула руки перед собой и тщательно их осмотрела: сначала тыльную сторону ладоней — тонкие, изящные пальцы, ногти короткие и гладкие, нежная кожа с голубыми прожилками вен. Кирстен повернула ладони и рассмотрела их внутреннюю часть — слегка затвердевшие подушечки пальцев, кожа живая, слегка уплотненная. Руки выглядели как обычно, словно по-прежнему принадлежали Кирстен, а это было вовсе не так.