Жмурик-проказник - Эдуард Веркин

Доход стал неуклюже кататься по земле, стараясь сбить пламя. Надо было встать, помочь ему, но я опасался, что вот-вот взорвутся баки и тогда нам всем наступит зеленый капец.

Но тут произошло то, чего я даже ожидать не мог. Из двери вышла Тоска, держа в руках здоровенный красный огнетушитель. Она подошла к машине, треснула огнетушитель о борт и в минуту затушила разгоравшийся огонь.

И Дохода заодно затушила.

Я был в восхищении. Никак не ожидал от Тоски подобного поступка. Я даже как-то ее зауважал.

Тоска бросила огнетушитель на землю.

— Два года в кружке юных пожарных, — прошептала она.

И удалилась обратно к себе.

Все это произошло так быстро, что я даже подумать об этом толком не сумел.

В дверях показался Радист. Он сошел на землю, огляделся по сторонам, пощупал голову, затем с железным грохотом рухнул в траву.

Вслед за Радистом из дома выбежал и Чугун. Чугун воровато подскочил к перевернутой машине, понюхал. Потрогал пальцем пену, неприветливо что-то буркнул, потом задумчиво направился в лес. Но до опушки не дошел, уселся на землю и стал обгрызать ногти на правой ноге.

Выглядело это отвратительно. Чемпион по байдарочному спорту, обгрызающий ногти на ноге, — что может быть хуже? Да еще и на фоне догорающей машины.

Гундосов выбрался из дома нормально. Перевернутая и сожженная машина его нисколько не удивила. Вид у него был по-прежнему несколько пришибленный. Но в целом Гундосов был уже вроде бы вменяем. Он подошел ко мне и сказал:

— Мне кажется, что надо заклеить ей рот.

После чего Гундосов тоже свалился на землю.

— Я теперь знаю, чего она хотела, — лежа сказал Гундосов. — Она хотела стать баньши.

— Кем? — спросил дымящийся Доход.

— Баньши. Ведьмой-крикуньей.

Доход захихикал. От смеха все его мускулы пришли в движение, и казалось, что каждая мышца смеется сама по себе.

— А ты чего хотел? — спросил Доход. — Ты, Гундосов? Кем хотел стать?

— Да ничего я не хотел. — Гундосов смотрел в сторону. — Ничего. И ни в кого превращаться не хотел. Со мной же ничего не случилось!

— Достоверная информация, — сказал очухавшийся Радист. — С ним ничего не случилось. Но из этого логически не вытекает, что он ничего не пожелал. Может, он пожелал.

— Он пожелал стать конструктором холодильников! — прошептала Тоска из окна своей комнаты. — Все-таки какие выживатели тухлые типы!

Впрочем, выживатели и меня удивляли. Мне все больше и больше начинало казаться, что на самом деле они даже в песочнице бы и то не выжили, не то что в лесу.

— Машина сгорела, — напомнил я.

— Все равно не наша, — глупо ответил Доход, прикладывая к ожогам прослюнявленные подорожники.

— Пешком отсюда не выбраться! — снова напомнил я.

Выживатели слегка загрустили. Гундосов даже стал изучать, насколько сильно машина повреждена.

И Чугун забыл про свой маникюр и еще раз обежал вокруг «уазика».

— Не сильно сгорррела, — сказал он. — Тоска вовррремя успела. Молодец, сестррренка!

Это он уже крикнул.

— Сам дурак, — ответила из окна Тоска.

Радист подошел к «уазику», томившемуся в кверхуколесном положении, и перевернул его. Легко. Одной рукой.

Глава 7. Окончательное особачивание

Остаток третьего дня пребывания на Чертовом омуте прошел бессмысленно. А ночь прошла неспокойно. Лично меня жрали какие-то ненасытные комары, Доход, заночевавший на улице, тоже стонал от насекомых, ворочался и охал, отчего мне казалось, что под окном мучается выбросившийся на мель кит. Морской эффект усиливали разоравшиеся на озере чайки. Эти ворочания, крики и вздохи не добавляли мне сна, я все время думал, чем бы кинуть в Дохода, но под рукой ничего, кроме тумбочки, не было. А тумбочкой Дохода было не пробить.

Именно поэтому я проснулся поздно. Не спеша спустился вниз.

День был холодный и пасмурный, даже пар изо рта шел. Я решил затопить камин, но камин отсырел и, кроме едкого дыма, ничего не производил. Я бился с ним минут сорок, но так ничего и не добился. И уже думал сходить к «уазику» за бензином, но в гостиную влетел Гундосов.

— Там это… — бешено выдохнул Гундосов. — Это…

— Чего это? — спросил я.

— Там Радист с собой поканчивает…

— Как именно?

— Топится!

— Вода же с утра холодная…

Гундосов сделал неопределенный жест руками.

Я оторвался от камина и проследовал к озеру.

На берегу озера имело место самоубийство. Вернее, приготовление к оному. Радист стоял в десяти метрах от воды и являл собой вид типичного саморазрушителя. Всклокоченные волосы, замерзший взгляд. Только камня на шее не хватает. Того и гляди, в пучину вод бросится.

Тоска сидела рядом на песке и строила избушку из камешков.

— Вот он, — Гундосов указал пальцем. — По виду он все уже решил…

Я осторожно подошел к Радисту.

— Радист, ты чего? — спросил я.

— Ничего.

— Чего ты? Жизнь только начинается! Рукой можешь рубить дрова! Можешь стать кем угодно!

Радист посмотрел на меня непонимающе.

— Как ты себя чувствуешь? — я решил отвлечь его разговором.

— Удовлетворительно, — ответил Радист. — Мне не хочется есть, мне не хочется пить, мне не больно. Только вот это меня настораживает.

Радист оттянул нижнее веко.

Под веком блестел металл.

— Так это же здорово! — сказал я. — Все только мечтают об этом…

Радист молча направился к озеру.

Мы с Гундосовым попытались схватить его за руки, попытались остановить, только у нас ничего не получилось. Радист сделал легкое движение плечами, и мы разлетелись в стороны, как щенки.

Радист вошел в воду.

— Пусть идет, — просипела Тоска.

Будто ей в горло вставили трубку.

— Он же утонет! — крикнул Гундосов.

Тоска промолчала и по своему обыкновению улеглась на песке.

Гундосов посмотрел на меня, я пожал плечами. Холодно. Бросаться в воду за Радистом мне совершенно не улыбалось. Гундосову, видимо, тоже.

Радист медленно погружался. Сначала он вошел в озеро по пояс, затем по плечи, а потом и вообще скрылся под водой.

— Да… — протянул Гундосов.

— Черт-те что… — сказал я. — Зачем я вообще сюда поперся? И где, кстати, Чугун? В конце концов, он за всех нас отвечает…

Тоска хихикнула.

— Где Чугун?

Тоска кивнула в сторону леса.

— Чего?! — не понял я. — Охотится? За барсуками?

Тоска опять кивнула.

— А как же подготовка к выживанию?

Тоска умудрилась лежа пожать плечами.

На месте затонувшего Радиста шли пузыри и всплывал ил вперемежку с водорослями.

— Гундосов, — спросил я, — а ты чего-нибудь чувствуешь? В смысле угрызений совести?

— Жрать охота, — сказал Гундосов. — Ты бы сготовил чего-нибудь калорийного…

— Надо все-таки как-то его достать…

Гундосов махнул рукой. Странно, но я тоже не испытывал каких-то особых чувств — мне казалось, что с Радистом ничего не случится.

Так и оказалось. Не прошло и пятнадцати минут, как вода заволновалась и над поверхностью появилась голова Радиста. На голове Радиста сидела крупная наглая лягушка. Это было красиво.

Радист стряхнул лягушку в воду и выбрался на берег.

— Рыбы полно, можно ловить, — сказал он. — Под водой могу дышать свободно. Сегодня же набью окуней.

Я посмотрел на Гундосова — оказывается, Радист вовсе и не собирался топиться. Гундосов отвернулся.

— Я же говорила, что он не утонет, — просипела Тоска. — Некоторые предметы не тонут, знаете ли, сколько ни топи…

— Ты на что намекаешь? — спросил Гундосов.

Тоска указала пальцем на Радиста.

— Чугун идет, — сказал Гундосов.

Мы посмотрели в указанную сторону.

Со стороны леса действительно шел Чугун. Чугун передвигался попеременно — то на четвереньках, то на двух ногах. В зубах он тащил очередного барсука. И был полностью счастлив.

Во всяком случае, мне так показалось.

— Опять… — брезгливо поморщился Гундосов.

— Из барсуков можно шапки делать, — сообщил Радист.

Тоска закатила глаза.

— Куропяткин, — спросил Гундосов, — барсуки барсуками, а обед обедом. Вернее, завтрак завтраком. Что у нас на завтрак?

Хотелось мне выдать кукую-нибудь гадость, но я воздержался. И двинул на кухню готовить еду.

На газу.

Завтрак прошел в холодной и недружественной обстановке. Доход сломал два стула, после чего устроился на толстом чурбаке и сожрал целую кастрюлю макарон. Он бы и еще кастрюлю сожрал, но второй кастрюли не было.

Радист ел плохо, аппетиту на его лице вообще никакого не прослеживалось, ковырялся скорее.

Тоска не ела вовсе. Чугун протявкал, что это она зря: все оперные певицы — женщины дородные и в теле, от этого у них и голос родится. И если Тоска будет плохо питаться, то и голоса у нее нормального никогда не разовьется. Стекла голосом бить — любой дурак умеет, голосом надо еще и работать.