Женские истории пером павлина (сборник) - Николай Беспалов

Мы с Варварой вымыли его тут же на грядках огорода. Одели в нижнее белье Осипа и уложили в сенях на жесткую лавку.

Андрей спал почти сутки. За это время я успела собрать вещи, выпить и поговорить с моими собутыльниками. Осипом и Варварой.

– Ехать тебе надо в Ленинград, пока он в себе, – так рассудили они.

Варвара добавила:

– Я тебе в дорогу дам отвару. Будешь поить его, он спать будет.

22 июня Осип вывел из гаража свой старенький «москвич» и повез нас в Завидово. Чтобы успеть к поезду Москва – Ленинград, мы выехали из Конаково на час раньше начала войны в 41-м.

Почти как собачка, урча, малолитражка со скоростью сорок километров в час повезла нас по знакомой мне дороге. Андрей через несколько минут после того, как выпил Варвариного отвара, уснул. В дорожной сумке у меня три литровые бутылки с этим «эликсиром».

К вокзалу мы подъехали за час до прибытия поезда. В кассе мне продали два билета на места в разных вагонах.

– Девушка, – говорила мне кассирша, изогнув шею и выглядывая одним глазом в маленькое окошко, – других мест нет. Что вы хотите, поезд из Москвы полным идет. Вам еще повезло, что в Калинине люди выходят.

– Не тушуйся, Тамара, – сказал Осип. – Мир не без добрых людей. Поменяешься.

Он долго махал своею большой рукой, и, казалось мне, вот так провожали на фронт. Едва сдерживая слезы. Их я успела заметить.

Мне удалось уговорить мужичка с массой котомок поменяться местами, и уже через пятнадцать минут я, напоив мужа-психопата Варвариным снадобьем, уложила его спать. День прошел спокойно. Когда Андрей просыпался, я его поила, и он опять засыпал. Наш поезд по расписанию прибывал в Ленинград в семь тридцать. За час до этого проводники будят пассажиров. Пора закрывать туалеты.

Начала и я поднимать моего спецпассажира. Андрей долго не мог проснуться. Хоть бы он никогда не просыпался. Что произошло в его мозгах за ночь, одному сатане известно. Ибо то, что началось, Божьим провиденьим назвать никак нельзя.

Глаза его округлились и начали вылезать из орбит. Изо рта пошла пена. Он завыл и стал биться головой о перегородку купе. Втроем – я и еще двое мужчин – с трудом связали его руки и ноги простынями.

Проводница побежала за бригадиром поезда. Через десять минут Обухово. Надо вызвать туда «скорую».

Явился бригадир.

– Я вас должен по правилам ссадить немедля. И не возражайте!

А я и не возражала.

Пассажиры по очереди подходили к нашему купе. Сильна в народе страсть к созерцанию уродства. Андрей мне рассказывал, как в древние времена на ярмарках выставляли для обозрения за плату разных уродов. Волосатые женщины ценились особо.

Не выдержала я и на куске какой-то серой бумаги черной тушью для ресниц написала: «Осмотр урода. 5 минут – 10 рублей». Вмиг отскочили. Жадные и доверчивые людишки.

В Обухово наш поезд простоял больше планового. Карета скорой помощи приехать-то приехала, но наш «больной» каким-то образом умудрился развязать себе руки и устроил такой дебош, что утихомирить его сумели лишь четверо сильных мужиков.

Проводница успела выкинуть наш багаж уже на ходу. На часах было ровно семь утра 23 июня.

Андрея поместили в отделение психиатрии в районную больницу. Дежурный врач долго осматривал его и в конце концов сказал:

– Его диагноз теперь мы установить не в состоянии. Нужны исследования. Вы езжайте домой. Мы вам напишем. Оставьте ваш адрес.

Отобрав вещи Андрея, я сдала их санитарке.

– Не изволь беспокоиться, милая, – сказала она. – Все в сохранности будет.

Хотя я видела, как она приглядывается к новым шерстяным брюкам и чистой шерсти джемперу.

Я шла по незнакомым и чужим до дрожи в коленях улицам города. Вот ведь как. Живу в этом городе с рождения, а о существовании этого Обухово узнала только сейчас. Оказалось, до Московского проспекта отсюда идет обычный городской автобус. За 5 копеек.

Меня разбудили на конечной остановке. На часах было тринадцать часов двадцать три минуты.

Я и мой чемодан оказались на мостовой у забора. Там, за забором, строили что-то посвященное защитникам города. Так писали в газетах. Народу мало. В этом месте нет магазинов, и некому здесь шастать. Как же мне добираться до Большой Пороховской? Мама родная!

Мой организм на пределе. Это я почувствовала лишь тут, на последней остановке автобуса.

– Вам, девушка, – и все-то я девушка, – надо идти на кольцо «третьего» трамвая. Он вас довезет до Невского, а уж оттуда – во все стороны.

И я с перекошенной фигурой и с понурой головой пошагала туда, куда мне указал мужчина в форме цвета антрацита и с серебряным кантом на фуражке.

Прошла метров сто. Моя рука уже почти вышла из плечевого сустава. Я готова бросить чемодан.

– Давайте, я помогу вам, – нагнал меня человек в черной форме. Она напомнила мне недавно виденный фильм о немцах.

– Да не бойтесь вы! Я железнодорожник. Иду со смены.

Идем. Он легко несет мой чемодан. А я сумку дорожную едва-едва. Он идет легко, а я еле передвигаю ноги.

– Вы с автобуса?

Молчу.

– Наверное, отдыхали в санатории?

– Не дай вам Бог такого санатория!

– У меня тоже был рейс – не дай Бог. В Обухово какого-то чудика ссаживали. Пришлось с ним сходить.

Лишь теперь я узнала бригадира поезда. Значит, меня он не узнал. Странно. А может быть, вполне закономерно. Мы все были так взвинчены, что немудрено не запомнить друг друга.

Опять идем и молчим. Народу на улице прибавилось. Вот и кольцо трамваев.

Я хотела поблагодарить и распрощаться, но бригадир предупредил меня:

– Мне тоже надо в центр. Вместе поедем.

Так и поехали. Он с моим чемоданом. Я с дорожной сумкой.

– Вам на автобус надо.

– Спасибо, я знаю. Все же я ленинградка.

Чудной этот железнодорожник. Донес мой чемодан до остановки автобуса № 22. Я так уже свыклась с тем, что мой чемодан несет этот крепкий мужчина, что, грех сказать, подумала, что хорошо бы, чтобы и до дома донес.

Автобуса все не было. Прошел час пик. Железнодорожник не уходит.

– Спасибо вам!

– Я вас до дома провожу. Все одно, делать мне нечего. Один я теперь, – лицо его выразило скорбь.

Заморосило. Автобуса все не было.

– У них в это время пересменок, – и опять молчим.

Так, молча, и приехали на Большую Пороховскую.

– А меня зовут Анатолием.

– А меня Тамарой, – вижу: не хочет он уходить. Стоит, переминается с ноги на ногу.

– Послушайте, пойдемте ко мне. Чаем напою. На больше рассчитывать нельзя. Я долго не была дома.

В квартире запах пыли, затхлости и еще чего-то кислого. Такое впечатление, что тут все это время никто не жил.

Мой гость как встал в дверях, так и шагу дальше не сделал. Я тоже, как овца в гурте, осталась на месте.

– Тамара, вы тут одна живете?

– Жила с мужем и свекровью. А что?

– Мне кажется, тут труп. Давнишний. Чувствуете запах?

Долго так стоять в дверях не можно. Надо было что-то делать. Опять мы молчим. Что за напасть такая с этим мужчиной.

Тик-так, доносится из кухни. Там настенные электрические часы. Гордость мужа.

– Стойте тут, а я пойду посмотрю.

Мне показалось, что не было его целую вечность. Вот такими словами из популярных книжек о любви, верности и измене мыслила я в тот момент.

– Тамара, идите сюда, – раздалось из кухни.

– Там, в дальней комнате, труп женщины. Мумифицированный. Весь месяц не было дождя. Вот он и высох.

Простите великодушно, но тут мне стало просто плохо. Я едва успела дойти до уборной. Но так как я не ела почти сутки, то и вырвало меня одной желчью.

– Что же делать? – задала я вопрос, после того как Анатолий отпоил меня холодной водой.

– Во-первых, скажите мне, кто эта женщина.

– Кто, кто? Разве не понятно? Моя свекровь.

– Вы же не видели труп, а так уверенно говорите.

– Не буду я смотреть. Хотите, чтобы и я тут окочурилась?

– Тогда хотя бы опишите ее.

– Нет нужды, – и полезла в шкафчик в прихожей. Достала пыльную коробку из-под моих сапожек.

– Смотрите, вот моя свекровь Виолетта Геннадьевна.

Долго смотрел на фотографию ВГ, сделанную на нашей свадьбе.

– Там лежит другая женщина.

– Такого быть не может потому, что просто не может быть.

– Чисто женская логика.

– А кто я, по-вашему?

– Простите. Я не хотел вас обидеть.

Я решилась:

– Вы со мною пойдите, пожалуйста. Я покойников боюсь.

В полумраке комнаты тело женщины казалось опущенным в некий туман. Анатолий взял меня за руку и подвел к кровати.

– Это не она, – тихо сказала я и уже хотела повернуться и уйти, как тут мой взгляд выхватил, как при фотовспышке, пясть левой руки. Это ее перстень. Тяжелый с янтарем. ВГ говорила о нем мне: «Мне подарил его один моряк из Риги. Очень сильно был мною увлечен. Но я отказала ему. Все ради Андрея».

Наверное, Анатолий почувствовал дрожь в моей руке:

– Что такое?

– Это она. Но как изменилась. Как изменилась.

Лицо ВГ было светло-коричневого цвета, его черты заострены до филигранности. Веки прикрывали по-врубелевски огромные глазницы. Лоб необыкновенно гладок и высок. Жутковатое и при этом в чем-то красивое зрелище. Мумия ранее знакомого тебе человека.