Асцендент Картавина - Николай Дежнёв

Я покачал головой.

— Не могу, Савелич, так получилось!

— Что ж с тобой делать, — вздохнул он, — ступай! Чудо ты, Картавин, в перьях, как тебя еще не занесли в красную книгу, ума не приложу…

И я пошел взбираться к себе на пятый этаж. Странное владело мною чувство, странное и неприятное, будто посреди бела дня из кладбищенского склепа на меня пахнуло затхлой плесенью. А еще мне было страшно, и у страха этого был легко различимый привкус подлости.

Мы унаследовали его от дедов и отцов, он живет на генном уровне. Страх этот хотелось бы забыть, выкинуть из памяти, но нам, русским, нельзя, он прививка от болезни под названием абсолютная власть. От убийственного единомыслия, ожидания ночных арестов, от ужаса перед собой — Господи, что же я творю!

Я выдавил на помазок пасту и намылил щеку. С некоторых пор мне стало нравиться бриться безопасной бритвой. Тоже, между прочим, наследство отца. Трофейная, как он ее называл, она выбривает чище теперешних, которые с наворотами. И бритье обходится дешевле, что существенно. На пенсию по инвалидности шиковать не приходится, хотя инвалидом я себя не чувствую. Просто, видя мои заслуги перед отечеством — я ведь ничего не украл и никому в жизни не помешал — государство решило наградить меня за принципиальную гражданскую позицию.

Но Савелича, — думал я, снимая лезвием с подбородка щетину, — Савелича я обижать не собирался, но, похоже, обидел! Каково ему там пить в одиночестве водку и вариться в котле собственных безрадостных мыслей. Только, судя по выражению недобритого лица, тому, что в зазеркалье, составлять старику компанию ему очень не хотелось, а играть в карты, так с души воротило. Все равно что рвануть с похорон на танцульки…

Однако время близилось к девяти, надо было спешить. Тщательно умывшись, я оделся и вышел из дома. В свете уличного фонаря с прохудившегося неба сыпала мелкая морось. Стекла очков, я ношу их с детства, покрылись капельками влаги. Стоя под козырьком подъезда, я протер их платком и надвинул козырек кепки на лоб. В кармане лежала пятисотенная. На всякий случай, всегда лучше быть при деньгах, хотя какие это нынче деньги. Провожу ее, — прикидывал я, ускоряя шаг, — и за работу, обещал же Аньке взглянуть на гороскоп России. А продавщицу как зовут?.. Ну да, Клава! Не забыть бы, а то неудобно получится!

Вернусь домой и сразу за компьютер, интересно, что так подругу в судьбе любимого отечества взволновало. Сам я хорарной астрологией не увлекаюсь, а карты страны вообще никогда не составлял, даже из любопытства. Аня — совсем другое дело, это ее хлеб. Она — человек эмоциональный, ей из мухи сделать слона пару пустяков. Познакомились мы совершенно случайно на каком-то семинаре, который обоим был, как рыбе зонтик. Разговорились, выпили кофейку и с тех пор работаем в связке. В нашем деле встречаются случаи, когда собственное мнение непременно следует перепроверить. Взять хотя бы составление гороскопа близких тебе людей! Тут потерять объективность суждений легче легкого, не говоря уже о вопросах жизни и смерти, где ответственность астролога зашкаливает. Опять же у каждого из нас имеются предпочтения, нечто вроде специализации, и то, что ему не по профилю, он с готовностью передает работающему в паре коллеге. А специалист Анька классный, мне с ней повезло.

Профессия астролога, если конечно занятие астрологией можно назвать профессией, имеет свою специфику. В определенном смысле она сродни священнической. Ребята в рясах отпускают грехи, нам же приходится говорить человеку правду и не какую-то абстрактную, а о нем самом. Это прямо надо сказать далеко не всем нравится. Общаться с проблемными людьми вообще опасно, и вовсе не потому, что могут побить, это еще полбеды. На похоронах моего друга, отца Игоря, шептались, слишком много батюшка брал на себя чужих грехов, это его и убило. Астрологу же в целях собственной безопасности не рекомендуется давать человеку советы, а как бы отстраниться и сообщать лишь то, что он увидел в суперпозиции планет. Причем, хорошо предварительно подумав. Вот хитрая Анька чуть что и посылает клиента ко мне, и правильно делает: у нее семья, ей нельзя рисковать. Сказки бы ей писать, уж больно добра, все норовит раскопать в гороскопе побольше хорошего…

Я поднял голову. Над входом в магазин светилась вывеска «Продукты». Не заметил, как дошел. Часы в сетке дождя на столбе показывали девять. Торчать на ступеньках было холодно и я забрался в телефонную будку, по крайней мере крыша над головой. Закурил.

Про то, что не стоит слишком уж приукрашивать действительность, я Ане не раз намекал, но она в ответ только смеется. Людям, говорит, правда не нужна, им нужна сказка, они живут надеждами. Может и права, не мне судить, но логика в этом имеется. Наука читать по звездам появилась еще в древнем Вавилоне, там для мифов и легенд пищи было с избытком, а в начале первого тысячелетия новой эры распространилась через Грецию по Европе. Ею, как в начале прошлого века «испанкой», заразиться было легче легкого, всем охота знать свою судьбу. Тогда-то и пошли по городам и весям разного рода звездочеты и предсказатели, ловцы человеческих душ, а больше кошельков. Много ли надо знать, чтобы охмурить невежественного человека, который и сам обманываться рад? Легкий хлеб, он и сегодня приносит барыши, за гороскоп не задумываясь выкладывают стольник баксов. Ректификация, а по русски восстановление точного времени рождения человека, стоит дороже, но с ней действительно приходится повозиться. Хорарная карта — дешевле, да и надо ли клиенту жениться или ехать к морю, частенько можно узнать от него самого, стоит только его немного разговорить…

Я вдруг почувствовал, что совершенно продрог. Длинная стрелка часов пробежала почти половину круга, а толстая и короткая так и подавно показывала половину десятого. По неписанным московским законам ждать полагалось пятнадцать минут. На нет, сказал я себе с облегчением, и суда нет, и вышел из под крыши телефонной будки, как тут из-за угла магазина появилась женская фигура. С первого взгляда я Клаву не узнал, за прилавком она выглядела куда внушительнее. Люди при исполнении вообще кажутся более значительными, на этом зиждется феномен российской власти, только мне от холода было как-то не до обобщений. Клавдия между тем приблизилась и остановилась на пионерском расстоянии. Не знаю, что она сделала со своим лицом, только без боевой раскраски оно показалось мне миловидным. Возможно, эффект объяснялся тем, что на этот раз на носу у меня были очки. Место видавшего виды халата заняло приталенное пальто, аккуратная шапочка на голове смотрелась игриво. Все это я отметил как-то походя, внимание мое приковали к себе ее глаза, и даже не столько сами они, сколько их выражение. В тусклом свете уличного фонаря я разглядел в них вопрос, хотя, возможно, именно так выглядит в женском исполнении надежда.

Мы стояли друг напротив друга и молчали, пока она не протянула мне пакет.

— Возьми! Знаешь, я ведь совсем не была уверена… Кассу сдала, глянула в окно, а ты ждешь…

Вот, значит, как, выходит, сам же я и навязался! Глупая какая-то получается история, вечно влипаю в переделки. Не переводятся на свете дураки, что думают и за себя, и за других, и я тому живой пример. Правильно Савелич сказал: не живи так подробно!

— Вас прямо не узнать! — пробормотал я и тут же понял, что отвалил Клавдии комплемент.

Похоже, она приняла его, как должное. Дождь уже сеял не переставая. Заполняя образовавшуюся паузу, она достала из сумки зонтик. Положение мое, и без того двусмысленное, стало совершенно невыносимым. Жить здесь и сейчас я никогда не умел, а именно этого требовали от меня обстоятельства. Словно почувствовав мою неприкаянность, женщина взяла инициативу на себя.

— К мясникам забегала, ты ведь любишь отбивные?

Я любил. Макароны с гордым именем спагетти и гречневая каша, в качестве гарнира к молочным сосискам, за долгие годы несколько приелись, хотелось чего-то мясного. Но отнюдь не об отбивных были мои мысли. Ближайшее будущее, до того туманное, начало стремительно обретать очертания. Проводить Клавдию до дома — делов-то! — а вместе отужинать?.. Это, как говорят англичане, совсем другая чашка чая! И чаем, судя по всему, наша трапеза не ограничится.

Последовавшие за моим кивком слова Клавдии расставили точки над «i»:

— Коньяк, правда, дагестанский, но не паленый!

Я вдруг ощутил с какой нечеловеческой силой прижимаю к себе пакет. Савелич, судя по врезавшейся мне в память ехидной улыбочке, такой оборот событий предвидел. Черт бы старика побрал вместе с его знанием жизни и проницательностью!

Рукой с повисшей на ней сумочкой Клава подняла над моей головой зонт, другую руку продела мне под локоть и, как ни в чем не бывало, осведомилась:

— Так куда, к тебе или ко мне? Только у меня дочь в одиннадцатом часу из училища возвращается…