Стамуэн - Марина Казанцева

Старуха привстала на цыпочки, потому что Он был высок, и осторожно потянулась. Нельзя заступить на землю даже кончиком пальца! Амулет выскользнул из её сухих искривлённых пальцев и мягко присосался ко лбу Избранного. А потом медленно втянулся в кожу и не оставил за собой следа. Избрание свершилось! Он принят! Она успела!

Старуха попятилась, ни на мгновение не забывая следить за ногами, и поклонилась до камней.

— Ты — Избранный!

Он ничего не отвечал. Повернулся и медленно направился на выход. Всё, теперь шаария может ещё пожить. Теперь Избранный нашёлся.

Ночь была в самом разгаре. Оживилась невидимая доселе всякая пустынная мелочь. Заполошно орали какие-то ночные птицы, пищали и бегали под самыми ногами мыши. Шуршали ящерицы. И странно тепло — пески как будто дышали остатками дневного зноя. Жар выпарился, осталось нежное томление, от которого всё живое словно ошалело.

— Может, они чувствуют землетрясение? Как бы змеи не приползли, — с опаской предположила Эдна.

— Они чувствуют, что скоро мы все тут сдохнем, — мрачно отозвался Маркус.

— Кончайте, пожалуйста, свою разлагающую демагогию! — возмутился профессор.

— Ну, я пойду к компании, — как ни в чём ни бывало проговорил Вилли и отчалил в темноту — к весёлому смеху.

— А я пойду ещё раз посчитаю, — осторожно сказала Эдна и покосилась на профессора. Он остро глянул на неё из-под кустистой брови и промолчал.

Казалось, ночи нет конца.

— Где ты всё время бегаешь? — весело спросил Джед Фальконе, против обыкновения выглядевший возбуждённым. — Сегодня какая-то необычная ночь!

Невысокий и неразговорчивый Джед в любой компании обычно отирался где-то сбоку. Популярностью у слабого пола он не пользовался — даже несмотря на довольно симпатичную внешность. Замкнутость Фальконе всегда работала против него.

— Более чем, — ответил Вилли, удивляясь про себя веселью товарища.

— Чем же она необычна? — добродушно поинтересовался подошедший Маркус.

— Да так… — уклонился от ответа Джед.

Все студенты и в самом деле были неестественно возбуждены, их настроение никак не соответствовало трагичности дневных событий. Все увлечены танцами и флиртом.

Из пустыни потянуло сладким запахом каких-то неизвестных цветов. Издалека доносился еле слышный львиный рык, что вызывало в маленькой компании молодых людей испуганные вскрики и хохот. Под ногами то и дело шныряли ящерицы и мыши. Это действительно была очень странная ночь. Казалось, тьма продлилась втрое дольше, чем ей положено, но и она близилась к концу. Утро безудержно наступало. Лишь в приближении раннего рассвета студенты угомонились и стали разбредаться по палаткам.

Вилли тоже направился к своему спальному мешку. Его сосед, Фальконе, уже улёгся на своё место и легко заснул. А Валентаю спать всё не хотелось. Он заглянул в палатку, не зная, забраться внутрь или ещё побродить. Мимо, небрежно отшвыривая ящериц носами высоких армейских ботинок, бесцельно брёл Маркус. Он явно не выглядел утомлённым и что-то в нём тоже было странно.

— Ещё немного, — мечтательно сказал проводник, — и рассветёт. Не спится?

Он смотрел своими слегка выпуклыми додонскими глазами на светлеющий восток, но Валентаю казалось, что переводчик рассматривает его.

— Будем потом, как вермишель, — ответил юноша, не зная, что ещё сказать.

— Ну что ж, — согласился Джок. — два часа у тебя ещё есть. Сегодня всё равно работ не будет.

Валентай ничего не ответил — разговор был явно беспредметным. Он забрался в палатку и плотно закрыл вход.

Маркус никуда не ушёл. Он притащил из-под навеса стульчик и уселся неподалёку. Сдвинул шляпу на лоб и погрузился в созерцание наступающего рассвета. Время от времени он настороженно оглядывался. Пару раз к его ботинкам из толстой кожи подползали змеи, поднимали узкие головки, водили ими из стороны в сторону и снова уползали. Маркус спокойно смотрел на них и сам не заметил как заснул. Всё стихло.

«Однажды, однажды… — запел во сне голос. — Однажды-однажды родилось Яйцо.

— Что это было за яйцо?

— Не яйцо, а Яйцо. Слушай. Мира не было, был только Мрак. Пустота то есть.

— И что было в пустоте?

— В пустоте кружили Бездны. И не было никого: ни человечков, ни зверей…

— Речки тоже не было?

— Даже Солнца не было! Яйцо было одиноким, только оно не знало об этом, потому что было не у кого спросить. Но, оно само было миром. Мир в себе!

— Что это?

— Не знаю. В нём были образы вещей, а не сами вещи.

— А откуда мы взялись?

— Спи, а то ничего не узнаешь.

— Сплю…

— Потом появился Образ Мысли, но это ещё была не Мысль. Спишь? Спи. И стало Образу тесно, хотя Образ Мысли занимает ещё меньше места, чем Образ Вещей. Мысль развернулась и ударила в одну сторону хвостом, а в другую — жалом.

— Это была змея?

— Нет, ещё не Змея. И она развалила своё убежище на четыре части. И выпала в Ничто. В Пустоту. Там не было места даже для самой крохотной козявки, даже для мельчайшей частицы вещества. И Образ Мысли испугался, потому что почувствовал страх одиночества. Он принялся торопливо выкидывать из скорлупы образы вещей, наделяя их Сущностями. И первыми вышли додоны. То есть мы.

— Мы…

— Да. И только потом появились боги.

— Зачем?

— Так захотелось мысли. Она всё никак не могла избавиться от своего страха и думала, что ей нужны собеседники.

— А с нами ей было скучно?

— Мы — сами по себе, а мысль — сама по себе. И только потом появились те, кого называют Живые Души.

— Кто они?

— Вот это и есть настоящая тайна. Знаю только, что без них мир был бы одиноким, как Образ Мысли, пока она не стала мыслью.

— А потом кто вышел?

— Это был не Кто, а Что. Только об этом ты услышишь не скоро. Спи давай.»

«А потом был Конец всех Сущностей. Его имя не называется. Смертные называют его Смертью. Пищей ему служат живые души. Когда пища иссякнет, Смерть тоже умрёт. Додоны были бессмертны, а умерли. Боги были вечны, а сгинули. А Смерть не вечна, но живёт. Она, как змея, жрёт саму себя. От ненависти извивается и кусает лицо Мироздания. Она оттягивает свой конец, еле дышит, а пьёт души. Страшно ей, убогой, бесится она от голода и всё боится, что пищи ей не хватит. Всё проклинает мысль, поскольку не знает, что с ней станет после смерти. Куда ушли додоны? Почему молчат боги?

Сегодня Ночь Призывающего. Скоро Ночь Пищи. Тошно! Ох, тошно!»

Спящий застонал. Никто не слышал его — все спали. Рассвет медленно занялся, но Солнце задерживалось. Потом оно разом выскочило на полдиска и осмотрелось. Лик его был красен и гневен. Медленно распаляясь, Солнце выбралось над линией горизонта и залило поверхность земли мрачным багровым светом. Вся живая мелочь суетилась — кто убегал, кто прятался.