Когда? Я его знаю - Иван Державин

– Постойте! – крикнул в последнем отчаянии юрист. – Я назову его, но вы пообещайте, что убьете его. Он пригрозил расправиться не только с нами, но и с нашими семьями, если мы упомянем его.

Костя усмехнулся:

– Его кто-то пришьет, а вы укажете на меня. Быстро, кто он?

– Лискеров.

Лискеров был известным в стране предпринимателем.

– Зачем ему понадобился едва дышащий на ладан завод?

– Это я не знаю.

– А вы что скажете? Подтверждаете, что завод заказал Лискеров?

– Да, подтверждаю, – оживился адвокат, сложив губы дудочкой.

– А ты?

Директор буркнул:

– Что мне остается делать?

Костя велел Саше ехать к областной дороге. Вдруг разговорился адвокат. Попросив закурить, он голосом, не допускавшим возражения, стал утверждать, что Лискеров, прибрав к рукам металлургию, принялся за металлообработку, приватизируя аналогично через подставные лица все подряд заводы этой отрасли, чтобы не было бреши для конкуренции. В благодарность за эти сведения Костя протянул адвокату вместе с пачкой сигарет ключи от «Москвича», когда подъехали к областной дороге. Выходя из машины, он сказал, что не возражает, чтобы этот разговор остался между ними.

Они радостно закивали. Еще он посоветовал им забыть о заводе навсегда, как о неприятном сне. Если же кто из них появится здесь еще раз, карьера ему точно не миновать.

Он дал им деньги на бензин и снятие стресса, извинившись за то, что паспорта оставил на случай, если они вздумают продолжить дело с Лесками. Они даже не запротестовали и больше о себе знать не давали.

О том, что свой визит на станкозавод они сохранили в тайне, говорил тот факт, что о нем не имел представления даже прокурор Золотов. Уж он свой шанс насолить Косте ни за что не упустил бы.

Но вскоре с заводом стало твориться неладное. Сначала отказал в металле один поставщик, затем другой. Едва Хохлов нашел им замену, как разорвали многолетнее деловое сотрудничество два субподрядчика, и за ними аннулировали контракты на готовые станки сразу несколько фирм. Попытки выяснить, в чем причина этого, результатов не дали, пока один из старых знакомых Хохлова, директор метизного завода, не поинтересовался:

– На твой завод права никто не предъявлял?

Хохлов вспомнил о визитерах и рассказал о них.

– Тогда ясно. Работа Лискерова.

Директор поведал, что под угрозой потери жены и дочери он за бесценок продал контрольный пакет акций своего завода некоему Султанову, сохранив за собой руководящую платную должность. Через полгода он случайно узнал, что завод перекуплен у Султанова Лискеровым.

– Ты Султанова видел?

– Ни разу. Думаю, он подставное лицо. Со мной вели дела адвокаты и юристы. Так что я посоветовал бы тебе смириться и выторговать поприличней оклад. Другого выхода у тебя нет. Лискеров все равно от тебя не отстанет и завод получит. А может и убить.

Хохлов рассказал об этом разговоре Косте, уже избранному мэром.

– Значит, все-таки Лискеров, – проговорил задумчиво Костя, а когда директор ушел, потянулся к телефону. – Зайди ко мне.

Видно, есть бог на свете. Приблизительно через месяц Хохлов к своей радости узнал по телевизору о заказном убийстве Лискерова. Магнат был застрелен снайпером при выходе из ресторана. Нашлась добрая душа, которая его заказала. Дела на заводе быстро стали выправляться за счет восстановления прерванных связей.

Костя воспринял смерть предпринимателя – бандита с безразличием, заметив, что их плодит сама капиталистическая система, на смену одному бандиту тут же приходит другой. В борьбе с ними, если нельзя поменять систему, так и надо действовать. И никак иначе.

Насчет того, что есть бог на свете. Только от этого бандитов в России становилось все больше и больше. Поэтому Костя полагался больше на себя. Как говорится, бог-то бог, да сам не будь плох.

***

Ободренный поддержкой губернатора, Костя в первую очередь принялся за решение проблем порушенной деревни. Проезжая ранее мимо пустых изб, он пытался представить, как выглядела бы деревня, если бы в каждой избе дымились трубы, а во дворе играли дети. А по утрам и вечерам по улице прогоняли стадо коров.

О том, что так и было совсем недавно, ему рассказал Толя, работавший киномехаником, развозившим кинофильмы по деревням.

– Как они меня встречали! – вспоминал он с блеском в глазах. – Собирались перед клубом часа за два, парни куражились перед девками, те рыскали на них глазами, вокруг бегала детвора, царили веселье, шум, гам. После фильма в клубе обязательно были танцы под радиолу и на улице под гармошку. Если в фильме была новая песня, а они, как правило, были в каждой новой картине, то гармонисты тут же схватывали мелодию и наигрывали ее. А утром вся деревня ее пела. Раньше вообще много пели и плясали. Не как сейчас только на экране. Помимо фильмов, в деревенских клубах выступали артисты из Лесков, Центрограда, а то и столичные. Как правило, концерты для сельчан были бесплатные. А после концерта опять танцевали и плясали.

Толя развозил картины в соседнем районе, а лесковские деревни всегда считались престижными среди других деревень центроградской области ввиду своего особого географического положения, и люди здесь жили лучше. Костя прочитал литературу о Лесках и знал, что проживавшие в этой заповедной местности в царское время вольные люди, помимо государственной службы по охране леса, занимались скотоводством, звериным и птичьим промыслом, выращиванием культур, не требующих больших посевных площадей. В советское время это был полузакрытый из-за заповедности и воинской ракетной части район в основном сельскохозяйственной направленности. В нем было рекордное число колхозов-миллионеров и один крупный станкозавод. К началу перестройки в районе было свыше 17 тысяч голов крупного рогатого скота и проживало 26 тысяч человек. К тому моменту, когда Костя стал исполнять обязанности мэра, крупного рогатого скота в районе осталось менее 1800 голов, а население сократилось до 11 тысяч человек. В последние три года людей умирало в три раза больше, чем рождалось. Сказались безумные годы без работы и зарплаты. Еще недавно процветавшие колхозы и совхозы были по указу Ельцина ликвидированы. Поделенная между крестьянами на паи и выданная фермерам земля быстро пришла в запустение из-за износа старой техники и отсутствия денег на покупку новой. Если где и удавалось выращивать урожай, реализовывался он с убытком из-за низких цен, устанавливаемых перекупщиками. То же самое было с продукцией скотоводства и птицеводства. Вырученные за мясо и молоко деньги не покрывали затраты.

При делении земли на паи почему-то были обойдены учителя, врачи, работники культуры, связи, торговли и общественного питания, иными словами вся сельская интеллигенция, которая подалась в город торговцами к азербайджанцам. В результате одна школа осталась на несколько деревень, и многие дети не могла ее посещать. Лечиться приходилось ездить за десятки километров при отсутствии автобусных сообщений. Вслед за интеллигенцией из деревень уехали и непосредственные специалисты сельского хозяйства в ту же торговлю. Оставшиеся жители стали пить сначала самогон, когда сахар был еще по карману, затем паленую водку, а в последние годы стали вливать в себя дешевые очистители, растворители и лосьоны. Настоящим бедствием стали наводнившие прилавки сельских магазинов двухсотпятидесятиграммовые пузырьки косметического спирта, прозванные в народе «фанфуриками». От них не столько пьянели, сколько дурели. Сначала напрочь отнимало мозги, затем отказывали ноги, почки, печень, зрение. В течение несколько месяцев здоровые и крепкие мужики превращались в инвалидов, не потерявших, однако, способность зачинать детей. Отсюда 65% нынешних дошкольников в лесковских деревнях считаются умственно отсталыми. Деревня деградировала и стала ускоренно вымирать.

Этим воспользовались хищники, которые начали брать у крестьян землю в аренду в счет будущего урожая или выкупать земельные паи, как когда-то ваучеры Чубайса. Основным средством платежа за паи стали те же «фанфурики», на этот раз еще и деньги на лекарство, а те, кто не хотел продавать, пытаясь выжить своим трудом, бесследно исчезали, однако, не забывая почему-то оставить чужому человеку дарственную.

Новыми владельцами земли стала в основном городская номенклатура, в том числе лесковская, но больше пришлые денежные мешки. Треть земель вместе с деревнями, паями и лесными угодьями скупил на корню московский предприниматель Пенкин. Еще треть принадлежала покойному Стрыкину. Эти двое не скрывали от общества свою любовь к сельскому хозяйству. Остальные владельцы земли остались неизвестными, действуя через подставные лица. Крестьяне же превратились, как при царе, в батраков.