Евангелие от Люцифера - Пол Кристофер

Еще мгновение Хилтс продолжал держать в вытянутой руке маленький квадратный автоматический пистолет южноафриканского производства, после чего поставил его на предохранитель и убрал в прикрытую футболкой поясную кобуру.

Наклонившись, он быстро поднял три сорокамиллиметровые гильзы и засунул их в карман. Потом в три шага оказался рядом с мотоциклом, извлек из джинсов толстую пачку египетских фунтов, сунул деньги в ручонку все еще стоявшему рядом с Финн, ошалевшему от ужаса мальчугану, сжал его пальцы вокруг купюр и шепнул что-то ему на ухо.

Мальчик поднял глаза на Хилтса и кивнул. Деньги исчезли под его рваной, грязной одеждой.

— Имши, имши![5] — сказал Хилтс.

Мальчик быстро поднял на Финн все еще полные слез глаза, поцеловал ей руку и побежал. На миг он задержался возле убитого — пнул грязь в его лицо, плюнул на труп, а потом схватил меч за рукоять и потащил за собой, так что клинок оставлял борозду на пыльной земле.

Издалека донеслось завывание полицейских сирен.

— Нам нужно убираться отсюда, — сказал Хилтс, засовывая фотоаппараты в багажную сумку. Он вручил Финн ее шлем, надел свой и вскочил в седло. — Поехали!

Финн взобралась позади него. Сирены уже звучали ближе.

— Напомни, как по-здешнему «спасибо»? — тихонько спросила она.

— Шукран, — ответил Хилтс.

Она посмотрела на хрупкое, маленькое тело Бакира, распростертое на земле. В пыли, вокруг его головы и плеч, растекалась огромная лужа крови, над которой уже начинали собираться мухи.

— Шукран, Бакир, — шепнула она и опустила забрало шлема.

Хилтс включил зажигание, нажал на газ, и они умчались, оставив Город мертвых позади.

ГЛАВА 7

Хилтс доставил «Нортон» его владельцу и пешком вернулся по тенистой аллее к тому месту, где высадил Финн. Она сидела на террасе гостиничного кафе, за столиком под навесом, маленькими глоточками потягивала американский кофе и с изумлением озиралась по сторонам. Здесь, на острове Замалек, ничто не напоминало не только о недавно пережитом ею ужасе, но и о перенаселенном, грязном, загазованном городе. Никаких толп народу, никакого желтого смога, никакой забивающей нос и горло пыли — лишь спокойное движение современных автомобилей, шелест ветерка в кронах деревьев да мимолетный проблеск протекающей в нескольких кварталах отсюда реки. С таким же успехом она могла бы пить этот кофе где-нибудь в Вестминстере или в Маунт-Верноне. Город мертвых казался здесь чем-то вроде кошмарного морока или фильма ужасов.

Хилтс уселся рядом, не снимая темных очков, заказал высокий стакан холодного чая, но долгое время к нему не притрагивался.

Наконец молчание нарушила Финн.

— Тут такое дело… Совсем недавно я стала свидетельницей того, как зверски зарубили ребенка, а потом ты в упор застрелил человека. Причем похоже, для тебя это не первый случай. Полиция наверняка ищет убийцу, а я так или иначе к этому причастна и хочу знать, что за чертовщина тут происходит.

— Если бы я сам это знал!

— А как насчет человека, который преследовал меня? Кто он такой?

— Понятия не имею.

— Откуда он вообще мог узнать обо мне, если не от тебя?

— Я в жизни его не видел. Один из Бакировых ребят нашел меня, сказал, что ты попала в беду, и я поспешил на выручку.

— С пушкой.

— Верно, с пушкой.

— Объясни насчет пушки.

— Начать с того, что как раз за пушкой я и отправился в Город мертвых. Сейчас не то что раньше, не так легко провезти пистолет в своем багаже и пронести его через таможню.

— Я думала, ты отправился туда, чтобы снимать.

— Так оно и есть.

— Значит, если бы я позвонила в «Нэшнл джиографик», они бы поняли, о чем идет речь.

— Поговори с парнем по имени Расе Тамблин.

— Ты так и не объяснил мне насчет оружия.

— Оно было необходимо.

— Почему?

— Потому что я не доверяю как Адамсону, так и человеку, через которого мы должны осуществлять связь с ливийскими властями.

— Что за человек?

— Некто по имени Мустафа Гиснави. Выдает себя за археолога, но является, насколько мне известно, полковником Ливийской Арабской Джамахирии, тайной полиции.

— Откуда у тебя такие сведения?

— Я же говорил: у меня много друзей и я много читаю.

— Похоже, ты и стреляешь много.

— Время от времени.

— А где ты этому научился? Может, по книжкам?

— В бойскаутах.

— Ну да, конечно.

— Это правда. У меня есть похвальный знак. А еще я несколько лет прослужил в морской пехоте.

— Не знаешь, почему мне ни во что из этого не верится?

— Да верь во что угодно. Главное, что тот малый, похоже, собирался разрубить тебя пополам.

— Ага. Но вместо меня разрубил пополам Бакира.

— Да, я подоспел слишком поздно. Жаль, конечно, мальчишку. Я бы все отдал, лишь бы этому помешать, но его уже не вернешь.

— Может быть, тебе не пришлось бы сожалеть об этом, если бы ты не ушел туда искать пушку.

— Может быть, а может быть, и нет.

— Как ты можешь быть таким черствым? Ребенок погиб.

— Я его не убивал. Убил его тот сукин сын с мечом, который гнался за тобой. И собирался убить тебя.

— Что возвращает меня к моему первоначальному вопросу — почему неизвестный араб пытался меня убить?

— Что-то, имеющее отношение к экспедиции?

— Можно подумать, я в этой экспедиции большая шишка. Ты ведь знаешь, я технический иллюстратор и картограф. Буду делать чертежи и зарисовывать артефакты. Может, для кого-то эта экспедиция чертовски важна, но только ее успех или неуспех зависит вовсе не от меня.

— Какой-нибудь старый враг?

— Таких врагов у меня нет.

Хилтс немного подумал.

— Кто нанял тебя на работу?

— Контора Адамсона в Калифорнии.

— А собеседование было?

— По телефону. Бюро трудоустройства Нью-Йоркского университета направило им список возможных кандидатур. Они прислали мне запрос, я отправила им свое резюме со списком рекомендаций, после чего они провели со мной пятиминутное телефонное собеседование.

— С кем ты разговаривала?

— С человеком по имени Форрест, кем-то из сотрудников Адамсона.

— Это тот же человек, который нанял меня.

— А это важно?

— Не знаю.

— Терпеть не могу тайны.

— Я тоже.

— Так почему же этот тип преследовал меня? — Она покачала головой. — Должно быть, он следил за нами довольно долго и занялся мною, как только мы разлучились. Словно только того и ждал.

— Исключено. Никто не знал, куда мы направлялись.

Финн пожала плечами:

— Это ты так говоришь.

— Думаешь, обманываю?

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— А зачем мне врать? — парировал Хилтс.

— Ну, так мы ни к чему не придем.

— Это точно.

Последовало долгое молчание. Наконец Хилтс заговорил снова.

— Алия, — произнес он, кивая в ответ каким-то своим мыслям.

— Что?

— Не что, а кто. Алия — это та женщина, у которой я одолжил мотоцикл. Именно она рассказала мне, где найти пистолет в Городе мертвых. Она знала, куда я направляюсь.

— Ты думаешь, она кому-то рассказала?

— Больше мне никто не приходит в голову.

— А зачем бы она стала делать это?

Он поморщился:

— Ради денег. Это единственная причина, по которой она вообще что-либо делает.

— Хорошо, а для кого?

— Для Адамсона.

— Он нанимает нас, а потом убивает? — Финн покачала головой. — В этом нет никакого смысла. И это так и не объясняет, почему тот человек преследовал именно меня.

— Не исключено, — задумчиво произнес Хилтс, обводя пальцем капельки конденсата, выступившие снаружи его стакана, — что дело обстояло не совсем так. Возможно, покончив с тобой, убийца собирался дождаться меня у мотоцикла и, как и хотел его наниматель, избавиться от нас обоих.

— И как же нам уличить нанимателя?

Хилтс наконец взял свой стакан и поднял его в шутливом тосте:

— За то, чтобы хорошенько выспаться, а завтра, с утра пораньше, сесть в самолет и отправиться прямиком на вражескую территорию.

ГЛАВА 8

Во сне она снова видела гибель Бакира, а пробудилась в своем номере от шелеста занавесок, которые порхали на легком ветерке, словно призрачные крылья. Финн лежала одна в темноте, прислушиваясь к отдаленным звукам города и шуму дорожного движения на проходившей далеко внизу, над рекой, магистрали. Сколько смертей и убийств видел Нил за все эти несчетные годы, пока он течет через здешний край по пути к Александрии и морю?

Занавески зашелестели снова, и она присела на постели, накинув на плечи простыню. На светящемся циферблате наручных часов было три ночи. Ей вдруг вспомнилась песня, которую давным-давно, когда она была маленькой, отец как-то в сочельник пел матери, подыгрывая себе на стареньком фортепиано, стоявшем в углу гостиной и не открывавшемся годами. Финн слышала эту песню лишь один раз, но запомнила навсегда: так сильны были вложенные в нее отцом любовь и нежность.