Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обнажённом?
– Пожалей меня, солнце, я мечтал об этом почти пятьдесят лет, – вздохнул он, погружаясь в наполненную тёплой водой ванну. – Посмотри, сколько пены – всё ради того, чтобы не смущать твою целомудренность. Может, позволишь мне одно маленькое безвредное удовольствие перед рокировкой?
Я задумалась. В таком контексте просьба действительно звучала невинно. Хотя, зная Йена…
– Вот и чудесно, – пробормотал он, откидываясь на бортик, и подманил к себе пальцем чашку с горячим шоколадом. – Как ты заметила, наверное, я немного сибарит. И пятьдесят лет без плотских радостей – это излишне жестокое испытание.
Волосы от влаги стали виться сильнее и потемнели; лицо наконец расслабилось, черты смягчились, особенно когда он прикрыл глаза. Ресницы у него оказались тоже розовыми и длинными, точно у куклы; ошмётки пены медленно таяли на груди; ноги он вытянул и запрокинул на противоположный край, потому что ванна была рассчитана на мой рост, а не его… И не то чтобы я в своей жизни видела много голых мужских ног, всё-таки климат нас не балует, но сейчас передо мной были определённо самые красивые.
«Чародеи меняют тело по своему усмотрению, говоришь… Ты точно себе не польстил?»
Йен растерянно моргнул – кажется, он действительно едва не задремал, а не просто расслабился – и зачем-то разогнал пену на воде.
– Всё как было, вроде бы, – откликнулся он заторможенно, косясь в водяное окошко. – И, кстати… ты ведь не будешь против… я ведь только немного…
Я не поняла, о чём он говорит. И не понимала до тех пор, пока он не погрузил руку под воду, провёл по животу и ниже – а потом осознание захлестнуло меня, как ледяная волна в заливе.
«Йен, нет!»
Не послушается, догадалась я. Потому что хочет; потому что удержаться невозможно, и неизвестно, когда ещё будет шанс…
Я испугалась. Запаниковала.
Приступ страха был резким и ярким, как электрический разряд; он пронзил и встряхнул нас обоих. Глаза Йена, такие светлые и жуткие, вдруг оказались совсем близко, а потом наступила полнейшая дезориентация. Ни ощущений, ни звуков, ни-че-го.
И вдруг я очнулась в ванне.
Кружка с шоколадом грохнулась на кафель и разлетелась вдребезги. Вода была даже слишком горячей, но меня знобило – от ужаса, от усталости, от переизбытка впечатлений… С дурацким тонким всхлипом я подтянула колени к подбородку и уткнулась в них лицом. Пена лопалась и щекотала кожу.
Дрожь меня колотила такая, что вода выплёскивалась на пол.
Кажется, это и называется – терять контроль над собственной жизнью.
Они замолчали. Одновременно. Как сговорились, что ли…
Пока я давилась в ванне слезами, и после, когда сгребала осколки, вытирала пол, подбирала разбросанные по квартире шмотки – ни одного замечания. Даже похабный красно-голубой халат – сел на меня как влитой, кстати – не удостоился ни одного комментария, хотя это была, надо признать, откровенная провокация с моей стороны.
От халата пахло Йеном. Совершенно реальный запах чистого разгорячённого тела, а ещё незнакомых сладких цветов, ни на что не похожих; сандал, миндаль, горечь в глубине…
Олеандр?..
Безумие какое-то.
Впрочем, может, я и правда свихнулась, начала путать вымысел с реальностью. Каверны, садовники и куклы… На реальность это походило меньше всего. Но цилиндр из белого фетра был таким реальным, даже ткань немного отсырела после скитаний по туманам и пропиталась автомобильной гарью. Остальные вещи лежали теперь в глубине самого нижнего ящика комода, надёжно спрятанные под ворохом зимних шапок и шарфов, а вот этот дурацкий анахронизм, прямиком из джентльменской эпохи, мозолил глаза на кухонном столе, рядом с ноутбуком, к счастью, целым после всех приключений.
Со стоном я уткнулась в собственные ладони.
Стрелки часов подбирались к двум пополуночи. Если так пойдёт дальше, то ложиться спать мне и не придётся – к восьми уже пора собираться в «Нору»; лениво трепыхнулась мысль: может, написать Тони и соврать, что заболела? Хотя, наверно, так будет даже хуже. В одиночестве у меня точно съедет крыша, не из-за голосов, так из-за попыток разобраться во всём, а за стойкой голова обычно занята заказами – капучино, латте, флэт уайт, на соевом молоке, на миндальном, с сиропом, со сливками, без кофеина… Ассоциативный ряд предсказуемо вырулил к горячему шоколаду, оттуда – к Йену, ванне и остальному, и голову буквально сдавило болью.
– Хватит, – пробормотала я. Встала, шатаясь, подошла к холодильнику, вытащила упаковку таблеток из прозрачного контейнера в дверце. – Хватит, больше не могу. Не могу.
Руки дрожали, и извлечь лекарство из блистера получилось не сразу. Зато потом таблетки выскочили сразу из двух соседних ячеек, запрыгали по столешнице. Звук показался забавным, и с каким-то остервенением я принялась выдавливать остальные.
«Урсула, хватит. Ты же не собираешься?..»
Йен не договорил – умолк. Я тяжело оперлась на стол; кухня закружилась вокруг меня, горло перехватило.
– А если собираюсь – то что? Что ты сделаешь? – Глаза снова жгло; щекам было горячо и мокро. – Тебе вообще какое дело?
Он не ответил.
– Знаешь… иди ты.
А в следующую секунду я ощутила тепло на своих плечах – и тяжесть. Вздрогнула, подняла взгляд – но в тёмном оконном стекле отражалась только худая черноволосая женщина в ярком халате, одна посреди огромной светлой кухни.
«Урсула, прости. Но я существую, и Салли тоже, и тебе придётся жить с этим».
– Так себе утешение, – выдохнула я. На самом деле мне полегчало. Головная боль никуда не делась, и дурнота тоже, но руки хотя бы не тряслись. – Не переживай. Справлюсь. Таблетки и крыши мы уже проходили, урок я усвоила. Честно. Просто мне бы сейчас заснуть, а без снотворного…
Йен, кажется, улыбнулся.
«Ты заснёшь и без лекарств, поверь мне. Умой лицо холодной водой и ложись в постель».
Я послушалась беспрекословно, как марионетка. Не верила до последнего момента, что смогу расслабиться, но стоило забраться под одеяло, прижаться к прохладной наволочке щекой –
