Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история - Петер Загер

Если вы приближаетесь к Оксфорду со стороны Элсфилда или спускаетесь с холма Литтлмор, перед вами откроется знаменитый вид, получивший благодаря Мэттью Арнольду название dreaming spires (грезящие шпили). Город расположился в низине, но каждый, кто захочет его посетить, с какой бы стороны он ни двигался, неизбежно goes up to Oxford (поднимается к Оксфорду). Маленький предлог (up) сигнализирует о превосходстве, расползающемся по округе, как апельсиновый джем Купера по стране. Даже название магазина спальных принадлежностей звучит как цитата из дневников Сэмюэля Пеписа: «А теперь в постель».

Покровительствует Оксфорду Св. Фридесвида, англосаксонская принцесса начала viii века. Легенда гласит, что, спасаясь от настойчивого поклонника, она бежала до самой Темзы, на спине быка перебралась на другую ее сторону, основала там монастырь и творила разные чудеса. Собор Крайст-Черч стоит на том самом месте, где некогда располагался монастырь Св. Фридесвиды, и город вырос вокруг него. Миф о девственной основательнице, столь любимый Средневековьем, и саму святую, чью легенду яркими красками расцветил Эдвард Бёрн-Джонс, теперь можно видеть на витражах собора.

Согласно буквальной этимологии, «Оксфорд» означает «Бычий брод». Но где именно он тогда располагался? У моста Магдален-бридж или возле паромной переправы Хинкси? Самые ранние археологические находки свидетельствуют в пользу нынешнего Фолли-бридж – средневекового большого моста в южной части города. Oxnaforda – под этим названием поселение, сложившееся вокруг места, где скот можно было перегнать на другой берег, на пересечении торговых путей с севера на юг и с запада на восток почти в самом центре Средней Англии, – впервые было упомянуто в «Англо-саксонских хрониках» в 912 году. Покрытые галькой берега Темзы и Черуэлла обеспечивали относительную сухость, сами реки – естественную защиту. Поначалу в местечке осели англосаксы; римляне избегали селиться в болотистых низинах.

Оксфорд, по-прежнему окруженный со всех сторон (кроме северной) пойменными лугами, – город очень зеленый, и луга его носят поэтические названия: Музыкальный, Ангельский. И поныне луга нередко затапливаются, что в прежние времена случалось еще чаще. В городе очень влажно, часто бывают туманы, что идеально подходит только для садовников и меланхоликов вроде Роберта Бёртона. Биографии выдающихся горожан насыщены катарами дыхательных путей, депрессиями и неврозами неясной этиологии. Американец Герман Мелвилл, путешествуя по Европе в 1857 году, указал на одно весьма тонкое различие: «Можно с равной вероятностью подцепить ревматизм как в оксфордских галереях, так и в римских. Но в Дориа-Памфили – опасность заражения, а в Оксфорде – исцеляющая красота». Однако подлинной оксфордской болезнью (не считая, конечно, хронического насморка) Колин Декстер, например, полагал «ту коварную болезнь, что погружает жертву в иллюзию собственной непогрешимости в познаниях и суждениях».

Согласно переписной «Книге Судного дня» за 1086 год, Оксфорд с его тысячью восемнадцатью домами был тогда шестым по величине городом Англии после Лондона, Йорка, Норвича, Линкольна и Винчестера. Городские стены отгораживали прямоугольник площадью примерно в пятьдесят гектаров. Торговый центр «Вестгейт» и гостиница «Истгейт» – ныне всего лишь названия, напоминающие о давно разрушенных городских воротах. Впрочем, от бывшей королевской резиденции, дворца Бомон, осталось немногим больше – только название улицы Бомон-стрит. В западной ее оконечности прежде располагался дворец Генриха I, где родился его внук Ричард Львиное Сердце. Сегодня примерно на том же месте стоит автовокзал. В те времена Оксфорд был растущим торговым городом, центром шерстяной и суконной промышленности Котсуолда. Ткачи и кожевенники собирались в гильдии, их магазинчики процветали на Корнмаркет-стрит. Хартия 1155 года, передавшая Оксфорд Генриху II во временное пользование, даровала торговой гильдии привилегии, а горожанам – возможность гордиться тем, что они живут в городе, намного более древнем, чем даже их университет. Вот только теперь никто понятия не имеет, когда и как у Бычьего брода появились первые академики.

Они пришли из Парижа – английские магистры и школяры – то ли просто отправились в странствие, то ли король Генрих II призвал их обратно на родину, когда после его ссоры с Филиппом II Августом Парижский университет был закрыт для англичан. Вот таким загадочным образом около 1167 года было положено начало университету, образовавшемуся в отличие от большинства других европейских университетов без королевского и папского благословений. С тех пор его представители всегда проявляли фантазию в поисках достойных отцов-основателей: были потревожены даже король Альфред и римлянин Брут, в свите которого имелись греческие философы, обосновавшиеся вблизи Oxina.

И все-таки – почему именно в Оксфорде? Почему в провинции, а не в столице? Этого никто окончательно не прояснил.

Еще до первой хартии Universitas Oxoniensis (1214) проводились неофициальные лекции, шел своего рода учебный процесс, опиравшийся прежде всего на местные монастырские школы. Августинцы, бенедиктинцы, доминиканцы, францисканцы, цистерианцы, кармелиты – все значимые ордена Средневековья были представлены своими конвентами в Оксфорде. Первым канцлером университета (около 1224 года) стал францисканец Роберт Гроссетест, епископ Линкольнский. Будучи теологом-схоластом, он разработал научную методику, основанную не только на метафизике, – некий сплав католической ортодоксии и аристотелевой логики, включавший элементы оптики, физики и астрономии. Гроссетест стал первым из целой плеяды оксфордских ученых-францисканцев: Роджер Бэкон, Джон Дунс Скот, Уильям Оккам. Именно им (да еще группе математически ориентированных философов из Мертон-колледжа) университет был обязан славой одного из ведущих учебных заведений Европы уже в первые годы существования. «Учитесь так, словно будете жить вечно; живите так, словно завтра умрете» – такой совет давал студентам Св. Эдмунд Абингдонский. Сам он вел аскетический образ жизни, в 1247 году был причислен к лику святых архиепископом Кентерберийским и сделался оксфордской иконой.

Поначалу студенты жили в так называемых Halls (холлах), предшественниках колледжей. Эти hospitia (бурсы[46]) представляли собой частные квартиры, снимаемые в городе некоторыми преподавателями для размещения учеников и их обучения. Но лишь колледжи, основанные епископами или членами королевской фамилии, получили статус самостоятельных объединений с собственными уставами. В отличие от бурсы они имели определенный имущественный фонд и связывали себя обязательством постоянно молиться за души основателей. Сложившийся симбиоз науки и почитания мертвых обеспечил коллегиальным учебным заведениям независимость, самоуправление и растущую роль в университетской политике. Halls, которых когда-то было более ста двадцати, постепенно вливались в колледжи и поглощались ими. Лишь Сент-Эдмунд-холл дожил до наших дней, так и не обзаведясь основателями.

К концу xii столетия учебные и жилые сообщества объединились в университет, по смыслу представлявший собой не что иное, как universitas magistrorum et scholarium – объединение обучающих и обучающихся, организованных в академическую гильдию, которая, как и другие гильдии, обеспечивала членам правовую защиту и привилегии, в том числе снижение платы за проживание. Наряду с университетами Парижа и Болоньи Оксфордский университет входил в тройку первых высших учебных заведений Европы; высшая школа в Праге присоединилась к ним лишь в 1348 году, а старейший германский университет (Гейдельбергский) – в 1386 году.

Тем временем в Оксфорде сформировалась система, отличная от континентальных. Университет удовлетворил стремление своих академиков самостоятельно выбирать канцлера и тем самым обеспечил относительную независимость от Церкви и Короны, ограниченную лишь автономией собственных колледжей. Федералистское коллегиальное устройство наряду с антицентралистской структурой формирует дух Оксфордского и Кембриджского университетов по сей день. Например, право матрикуляции целиком передано университетом на усмотрение колледжей.

Очень скоро слава Оксфорда стала притягивать ученых и студентов со всей Европы. Они селились в основном в северной и восточной частях города, вокруг университетской церкви Св. Девы Марии. Там возник «латинский квартал», где говорили по-латыни и носили академические мантии. Это был gown[47]. Сам town[48] с его торговыми лавками сосредоточился в западной части города, между нынешними Корнмаркетстрит и Бург-стрит – разделение, которое чувствуется и поныне.