И снова в бой - Франсиско Мероньо

Куда идти? Где остальные десантники?

Пролетает стайка кедровок. Из березовой чащи ветер доносит: «ку-ку! ку-ку!»

Очутиться одному в неизвестном лесу в тылу врага — перспектива не из приятных. У Риваса еды на три дня. Можно, конечно, растянуть ее и на больший срок. Во фляжке — водка. Кругом болото. Можно попробовать сделать десять шагов в одну сторону, десять — в другую. Левой рукой Ривас придерживает гранаты, висящие у пояса, и вещмешок с продуктами, правой цепляется за стволы молодых березок и, осторожно ступая по зыбкой почве, через некоторое время выбирается на сухое место.

Рядом с березовой рощей вьется тропинка. Ривас осторожно идет по ней, внимательно осматривая местность, но никого не видит: лишь утренний свежий ветерок посвистывает в ветвях, да со всех сторон щебечут птицы.

— Никого! Никого! — вполголоса говорит сам себе Ривас.

Он все идет и идет. Достал шоколад, поднес ко рту и вдруг замер: вдали ему послышался лай собак. Нет, ничего. Послышалось…

Ривас шел лесом наугад. В голове проносилось множество мыслей, вспоминались эпизоды из жизни, казалось, совсем не подходящие к данной ситуации. Ривас шел, оглядываясь по сторонам, и вспоминал.

…После перехода через Пиренеи, когда окончилась гражданская война в Испании, — пребывание в лагере во Франции… Голодные, полураздетые бойцы республиканской Испании. Со всех сторон им делают «заманчивые» предложения: предлагают стать наемниками, профессиональными убийцами. Французы предлагают им стать летчиками на Мадагаскаре, англичане — в Индии, итальянцы — в Абиссинии. Предлагают за большие деньги участвовать в подавлении национально-освободительных движений.

— Эти люди делали вид, будто забыли, за что мы воевали в Испании три года! — произносит вслух Ривас и опять оглядывается. — Да, мне сейчас остается только надеяться, что меня найдут мои товарищи, самому мне отсюда не выбраться!..

И снова воспоминания. В лагере для интернированных, где он находился, были только одни мужчины. Дети и женщины — в другом, в километре от их лагеря. С ними они не могли общаться.

Их лагерь был расположен вблизи местечка Аргелес-Сур-Мер. В нем содержались не только испанцы, но и люди других национальностей: англичане, американцы, русские, итальянцы, немцы — все, кто помогал Испании бороться с фашизмом.

Их было больше ста тысяч человек. Они страдали от голода, жажды, насекомых, болезней; наконец, о них «заботилась» и сама смерть. Не так далеко от их лагеря плескалось Средиземное море, спокойное, голубое, манящее. Однако от моря их отгораживали ряды колючей проволоки да стражники с автоматами в руках, всегда готовые открыть огонь. С другой стороны лагеря возвышались Пиренеи — высокие, зеленые, величественные горы. Там была Испания. Где-то в глубине ущелий пряталось небольшое селение. Далеко вдали маячила колокольня церкви в этом селе. Иногда до узников ветер доносил слабый перезвон колоколов; чаще всего они звонили по умершим в лагере.

И это все. Казалось, жизнь покинула эти места: к берегу больше не приставали рыбацкие суденышки, даже чайки улетели. Осталась лишь непреклонная воля людей, томящихся за колючей проволокой.

С первыми лучами солнца узники, окоченевшие от ночного холода, выползают на песок. Каждую ночь кто-то засыпает навсегда. Их вытаскивают из-под хлама и хоронят в другом конце лагеря в таких же песчаных ямках, в каких они жили. День-два — и ветер разметает песчаные холмики над их могилами.

Через громкоговоритель узникам обычно сообщали имена тех, кого франкисты приговорили к смерти. Как-то вечером к выходу из лагеря вызвали всех, кто сражался в республиканской военной авиации: Мануэль Сарауса, Хосе Пуич, Хесус Ривас, Франсиско Мероньо… Воцарилась мертвая тишина. Никто не знал, хорошо это или плохо. По небу плыли черные тучи, и лучи солнца едва пробивались сквозь них, освещая серые тени, движущиеся по лагерю. Были названы фамилии двенадцати летчиков. Все они группой направились к выходу, где у колючей проволоки их обыскали жандармы. У авиаторов ничего с собой не было, кроме потрепанной одежды, кишащей вшами. Все, что имелось у летчиков стоящего, они отдали товарищам, оставшимся в лагере.

Ривас вспомнил: у него в руке был тогда бумажный сверток, в котором находились старая зубная щетка да небольшой обмылок с прилипшими к нему песчинками.

— Оставь свой пакет здесь, — сказал ему жандарм. — Больше у тебя ничего нет?

— Нет! А что еще может быть?

— Все что угодно! Но это тебе больше не понадобится! — с усмешкой заметил жандарм.

Авиаторов посадили в грузовик, грубо подтолкнув прикладами, и повезли в неизвестном направлении.

Дорога шла к лесу. Шофер прибавил скорость, чтобы преодолеть крутой подъем, и машина свернула к лесу. На зеленой лужайке, окруженной густыми деревьями, она остановилась.

— Прибыли! Слезайте! — раздалась команда.

Испанские летчики спрыгнули на землю. В нескольких метрах от них стоял черный лимузин. Возле него прохаживался высокий блондин в добротном черном костюме и модных полуботинках.

— Немец! — заметил Браво, взглянув в его сторону.

«Немец» сказал:

— Сбрасывайте свою одежду!

— Это конец! — прошептал Браво.

— У этих гадов нет ни грамма совести: даже наша грязная одежда им понадобилась!

— Теперь только и осталось, что переселиться в другой мир. Это последнее, что у нас было! — воскликнул Исидоро Нахера и со слезами на глазах бросил свою одежду на землю.

— Спрячь свои слезы, парень! Не будь ребенком! — остановил его Пуич. Три года ты был мужчиной, а теперь!..

— Быстрее!.. Быстрее!.. — подгонял их «немец».

— Это уже лучше, — проговорил Карбонель, увидев, что им приготовили чистую одежду. — Они хотят отправить нас на тот свет чистенькими… Вот сволочи!..

Каждому вручили пакеты с новой одеждой.

— Ого! — удивился Сарауса. — Нас хотят расстрелять чуть ли не в смокингах!

Никто не ответил на его реплику. Когда испанцы оделись, им вручили билеты и документы для проезда в Париж…

Поезд прибыл в Париж очень рано. На вокзале авиаторов встречали испанские и французские коммунисты.

Париж!

Позже Ривас узнал, что именно Советский Союз вызволил их из того ада. И сейчас, оказавшись в этом незнакомом лесу, Ривас верил, что советские товарищи не оставят его в беде.

— Нет! Ни в коем случае! — говорил сам себе Ривас, вслушиваясь в звуки собственного голоса, и продолжал шагать от дерева к дереву. Между стволами мелькнуло что-то белое. Парашют! Это же его парашют! Значит, он бродил весь день и вернулся к месту своего приземления?

Ривас стащил парашют с дерева, пошел в глубь чащи и, завернувшись в парашют, решил немного поспать. Уже засыпая, вспомнил день отплытия из французского порта Гавр. Пароход «Мария Ульянова». Красный флаг с серпом и молотом. Разве можно забыть все это?..

Ривас крепко заснул. А когда солнце поднялось над лесом, он услышал протяжный крик:

— Ривас!.. Рива-ас!

— Не может быть! — Ривас никак не мог понять, то ли ему это снится, то ли у него начались галлюцинация. Нет… Нет!

— Рива-ас!.. Ри-ивас!

Он узнал голоса Медведева и Гроса.

— Ривас! Друг!

Все трое крепко обнялись. Трудно было понять, кто из них рад больше: Ривас, что его нашли, или те двое.

— А мы уж совсем было отчаялись, — со вздохом облегчения проговорил Грос.

— Да я и сам не думал, что выберусь отсюда живым… Куда идти — не знаю. Все кругом незнакомо, спросить не у кого, — пытался шутить Ривас, и лицо его озарила счастливая улыбка.

— Скажи спасибо полковнику Медведеву. Он столько времени потратил на твои поиски!

— Я никогда не забуду этого. Вы мне как братья. Спасибо, товарищи! — с глубокой признательностью сказал Ривас.

Партизанский лагерь разбили в чаще леса. Партизаны вели разведку, вступали в бой с врагом, в окрестностях сел вылавливали полицаев. Партизанский отряд вырос в бригаду. Укрываясь в густых лесах, партизаны уничтожали фашистов, взрывали поезда с вражеской военной техникой.

Ривасу было труднее всех. Он не мог участвовать в операциях из-за своего плоскостопия и часто вынужден был коротать время где-нибудь в сторонке, строгая ножом палочки. Движения — то нервно-быстрые, то медленные. Нож соскальзывал с палочки и замирал, затем снова начинал скользить по белой поверхности почти без усилия, как бы поглаживая ее.

Когда Риваса брали в партизанские походы, он не мог долго идти и ему приходилось ехать в повозке. И тогда он избегал смотреть на товарищей, резче становились складки вокруг его рта, он сторонился разговоров даже со своими друзьями.

Бригада росла с каждым днем: одни прибывали из окрестных деревень, приходили бойцы, оказавшиеся в тылу врага, других перебрасывали с Большой земли.

— Что будем с тобой делать? — спросил однажды Риваса товарищ Стехов. Испанец, не зная, что ответить, растерянно пожал плечами, хотя давно боялся услышать подобный вопрос.