Как спасти жизнь - Ева Картер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я смотрю на шестерых своих одноклассников, большинство из которых никогда раньше не обращали на меня никакого внимания, я вижу тот же голод, который наблюдала в глазах других учеников, когда шла через игровую площадку. Они хотят поговорить со мной.
Неужели такой могла бы быть школьная жизнь, если бы мы с Тимом никогда не были соседями? Потому что я не всегда была занудной девчонкой. В начальной школе меня приглашали на дни рождения. Даже Луиза Норман. Я никогда не выигрывала конкурс на схожесть с Барби (в отличие от моей сестры), зато была довольно симпатичной. На третий год обучения я даже получила две валентинки от мальчиков из моего класса.
Но как раз когда у меня закончился период Sylvanian Families[17], в бунгало напротив переехал Тим. Его отец все еще был рядом, хотя даже в восемь лет я могла замечать, что трещины в отношениях его родителей были основательными. Папаша ушел в течение года, и Тим превратился из застенчивого мальчика в мини-взрослого.
Когда люди осуждают Тима, они не видят, какова его жизнь на самом деле. Это не просто тяжелая необходимость заботиться, включающая в себя вещи, которые ни один ребенок не должен делать. Это еще и катание на американских горках настроения его матери. Он знает, что ее ярость в основном вызвана болезнью, и все же тяжело слышать столь жестокие слова от единственного человека, который должен любить тебя безоговорочно.
Его главная забота – поддерживать ее счастье. Иногда это делает счастливым и его, как, например, в тот раз, когда она предложила нам вместе присоединиться к «Скорой помощи Святого Иоанна»[18]. Он очарован наукой о крови и костях, в то время как я наслаждаюсь приливом адреналина, как в фильмах-катастрофах, когда понимаю, как справиться со сложным переломом или обильным кровотечением. Мы не считаем друг друга странными, потому что мы лучшие друзья.
Ладно, сотни раз мне хотелось быть крутой, флиртовать с Антом, Толстым Мэттом и Джоэлом – особенно с Джоэлом. Я могла бы пойти на вечеринку в качестве Рыжей или Спортивной Перчинки, в противовес Малышке с хвостиками Луизы Норман. Но я всегда напоминала себе, что Тим – мой друг, потому что он храбрее их всех вместе взятых…[19]
Когда мистер Сайкс раздает точно откалиброванные кусочки торта на больничных зеленых бумажных полотенцах, начинаются вопросы.
– Как ты узнала, что он умирает?
– Каково это – целоваться с Джоэлом Гринуэем?
– Ты получишь медаль?
– По одному вопросу за раз, вы, хулиганы, – говорит мистер Сайкс, но теперь он действительно улыбается. – Почему бы вам не начать с самого начала, мисс Смит?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Тима. Он снова выглядит испуганным. Это прекрасная возможность сказать правду.
Однако мы были против «нормального» мира целых десять лет. Его мама никогда так не гордилась им, как сейчас. Его версия событий на самом деле ничего не отнимает у меня и не меняет того, что я сделала. Но если я скажу правду, это причинит ему боль.
Я киваю, улыбаюсь и начинаю рассказ, который уже кажется автоматическим:
– Мы сидели в Лаунсе, ожидая полуночи, с кучей людей из нашей старой группы. И, как всегда бывает, когда рядом Джоэл Гринуэй, произошел настоящий взрыв…
5 января 2000 года
8. Джоэл
Я называю их всех ублюдочными лжецами, когда они говорят мне, что я умер.
Врачи, медсестры, фармацевты, папа, мама, даже Ант. Они все замешаны в этом заговоре, чтобы удержать меня в больнице. Я не могу понять, почему это происходит, но злые силы действуют. Может быть, те же самые злые силы, которые измучили мои ребра и делают каждый вдох таким болезненным. Или духи, которые завладели моим телом, заставляя мои конечности беспорядочно дергаться, дергаться и дергаться со всей силой моих лучших ударов, но без всякого контроля.
В реальном мире воскресенье превращается в понедельник, который превращается во вторник, а сейчас среда, и я уже отстаю. Мои родители отказались от своего круглосуточного бдения, и когда они приходят в обеденный перерыв, то лапают друг друга, как будто моя травма превратила их в возбужденных подростков.
Ант вернулся в колледж общественного питания, а Керри – в школу, и поэтому некому защитить меня от людей, которые продолжают приходить, чтобы уколоть, потыкать или просканировать тело, которое я больше не чувствую своим.
Но сейчас уже смеркается, и я узнаю шаги Керри. Наркотики не нужны, когда ты знаешь, что на твоей стороне кто-то есть, и это самый большой кайф, который можно придумать.
– Как дела с рефлексами? – спрашивает она, добравшись до моей кровати.
– Сводят меня с ума, – отвечаю я.
– О нет, – она беспокойно морщит лоб. – Я думаю, ты выглядишь гораздо менее… дрожащим?
– Я говорил о врачах. Придурки. Понимаешь?[20]
Это занимает у нее мгновение. Но потом она так широко улыбается, что выглядит лет на пять.
– Шутка! Джоэл, ты пошутил!
– Ну да, и что?
– У тебя не может быть серьезного повреждения мозга, если ты способен шутить. Это значит, что с тобой все будет в порядке.
Я решаю, что с этого момента буду шутить как можно больше, потому что, возможно, так я выберусь отсюда побыстрее.
Каждый раз, когда она входит, она повторяет вопрос о рефлексах, и я даю один и тот же ответ – это теперь наша шутка. Она единственная, на чей счет я уверен: она не участвует в заговоре.
– Они собираются меня перевезти, – сообщаю я ей в пятницу. Или, может быть, сегодня суббота. Нет, все-таки пятница, я бы нутром чуял, если бы это был день матча.
– Самое время. Тебе не место здесь, в этой компании, – она оглядывается через плечо на других пациентов, которые в основном находятся в коме. – Я имею в виду, что они не очень хорошие собеседники.
– Как и я, Керри. Я пинаю мяч и непроизвольно рычу. Сегодня вечером я должен был поехать в город, напиться, отвезти домой девушек…
Это наполовину шутка, наполовину тест. Я никогда не был таким. Большинство моих товарищей по команде любят жизнь игрока так же сильно, как и игру. Я притворялся таким же, поскольку то, что я шикарный, уже приносит мне достаточно удовольствия. Причем без опаски, что кто-то решит, будто я гей.
А если честно – ничто из того, что я когда-либо делал или когда-либо буду делать, не сравнится с игрой.
Керри смеется.
– Тебе придется довольствоваться мной. Извини.
Я улыбаюсь, поскольку это многое значит: выходит, она знает, что я не позер и не развратник. Но я не могу рассказать ей самую большую шутку из всех: я никогда не хотел иметь WAGS[21]. На самом деле по-настоящему я всегда хотел кого-то вроде нее.
Я бы ни за что не смог никому об этом рассказать. Никто не должен влюбляться в Керри Смит. Что кажется несправедливым, поскольку главный вопрос в том, зачем такой девушке, как она, нужен кто-то вроде меня? Особенно сейчас.
Пауза затянулась слишком уж надолго, и я рискую ляпнуть что-нибудь, что докажет, какой я придурок. С тех пор как я проснулся, я не всегда могу контролировать то, что слетает с моих губ.
В поле зрения появляется мой медбрат, любитель черного юмора, светловолосый гигант из Чешской Республики.
– Интересно, будет ли в кардиологическом отделении компания получше? Я ведь туда направляюсь, верно, Вацлав? Не могу дождаться.
– Ты будешь скучать по нам, когда переведешься. Это место похоже на первый класс в самолете. Внизу – эконом. И вид далеко не такой хороший.
Вид – единственное, что мне нравится в отделении интенсивной терапии: я чувствую себя так, словно нахожусь в вертолете, который парит над городом. Вацлав передвинул мою кровать, чтобы я мог видеть пляж и два пирса, плывущие над серой водой. А еще он помогает мне отличить день от ночи.
– Главное, перевод означает, что, по их мнению, тебе становится лучше, – говорит Керри.
Я пожимаю плечами и жалею, что сделал это. Это больно, и в том вина зануды Тима – ведь именно он делал мне непрямой
