Голос ангела - Андрей Воронин

"Чем черт не шутит, – думал Лукин, – в моем бизнесе, как на охоте, – поставил двадцать капканов, глядишь, в один из них зверь и угодил. Шансов мало, но надежда есть, а надежда питает человека”.

Еще с полгода продолжались встречи Лукина и Пацука. И чем больше было этих встреч, тем сильнее разгоралось в Пацуке желание отыскать мифический клад.

Пацук вышел на свободу через полгода после своего знакомства с Лукиным. На прощание зашел в библиотеку и долго тряс руку торговцу антиквариатом.

– Где вас можно будет на воле найти?

Лукин коротко усмехнулся и, приставив лесенку к стеллажу, дотянулся до верхней полки. Из небольшой картонной коробки он извлек прямоугольник визитки с адресом и домашним телефоном.

– Вы точно знаете, что будете жить там, когда выйдете на волю?

– Абсолютно точно. – – Когда же вас освободят?

Лунину лишь оставалось пожать плечами:

– Точно не скажу, но пройдет не более двух лет.

– Увидимся, встретимся, – пообещал Па-цук, окинув взглядом стеллажи с книгами. – Эх, страшно подумать, все, что написано в этих книгах, есть в вашей голове, – и Кузьма Пацук постучал заскорузлым ногтем указательного пальца себя по лбу.

– Даже больше, – скромно заметил Лукин.

– Мне бы такие знания, в золоте ходил бы.

– Нужно лишь внимательно читать.

– На разных языках, – вздохнул Пацук. – Стар я для этого. Вернусь в Борисов, жена меня там ждет. Приедете к нам в гости – на Березине порыбачим, я вам места отличные покажу. Медком угощу, своего нет, но мужик недалеко от меня живет, пасеку держит, мед у него замечательный. Все его Пасечником называют. А клад я обязательно найду, – он еще раз сильно сжал ладонь Лукина, у того даже пальцы заболели, и быстро пошел к выходу.

– Дай Бог, свидимся, – прошептал Самсон Ильич, глядя на чуть сгорбленную приземистую фигуру Пацука.

Какого черта он про мед вспомнил? И кличка у мужика идиотская, но почему-то запоминается – Пасечник.

Кузьма уже шагал к зданию администрации зоны.

"Может, зря я у него адресок не спросил? – подумал Лукин, но, поразмыслив, решил, что поступил правильно. – Никогда не стоит возможному продавцу показывать свою заинтересованность. Что будет, то и будет. Дай Бог, клад он найдет, может, и медку поедим вместе… Нельзя тешить себя иллюзиями. Время – странная субстанция. Можно не прилагать никаких усилий, сидеть на месте и ничего не делать. Можно спешить жить, не вылезать из дел, но и спешащий, и ничего не делающий вместе окажутся на одной и той же временной точке”.

Глава 3

Жизнь маленьких городов отличается от жизни столицы так же сильно, как жизнь ребенка отличается от жизни взрослого. События, для столицы ничтожные, малозаметные, маленькие провинциальные города буквально потрясают. И тогда неделю-две на рынке, в магазинах, на перекрестках местные жители только и говорят о том, что случилось, кто виноват и в чем причина несчастья. Смерть пенсионера для мегаполиса – событие, значимость которого приближается к нулю. Дорожно-транспортные происшествия со смертельным исходом в Москве и других столицах случаются каждый день десятками и в лучшем случае соберут дюжину-другую праздных зевак.

В маленьком же городке иначе. Умер какой-нибудь Иван Иванович, когда-то работавший заведующим баней, и заговорят в провинциальном городке об Иване Ивановиче, о его супруге, детях, братьях, сестрах, родителях и даже о предках в третьем колене. Ведь в небольших городках все друг о друге знают, и любой беде находится объяснение, более или менее устраивающее людей.

Мол, погиб Иван Иванович нелепо в первую очередь потому, что его дед в тысяча девятьсот двадцать пятом году, вернувшись в родные края из Красной армии, полез на колокольню и сбросил крест, а потом глумился над ним. А во вторую очередь потому, что будущая бабушка Ивана Ивановича первой пошла плясать в церкви, когда ее переделали в клуб. Вот на тех танцах предки покойного и познакомились. Из такого брака ничего хорошего получиться, ясное дело, не может.

Подобные объяснения, как правило, удовлетворяют любопытство, разговоры понемногу стихают, городок замирает в ожидании чего-нибудь новенького. И это новенькое, пройдет неделя, две или месяц, обязательно случится. Тогда все враз забудут об Иване Ивановиче – семидесятилетнем пенсионере, погибшем от удара током, и станут говорить о новой беде.

Последние три дня в провинциальном белорусском городе Борисове, стоящем на берегу Березины, все судачили об одном и том же. Но объяснить толком, что произошло, а самое главное, почему и зачем, никто не мог. Никто не мог указать и виновников, а Борисов тем временем гудел. О случившемся вели споры не только в парикмахерских, но и в ветеринарной лечебнице, на базарах и в школах.

Борисовскую церковь и кладбище осквернили. Какие-то мерзавцы разрисовали церковные стены пентаграммами и прочей дрянью. Досталось и воротам дома настоятеля храма, протоиерея Михаила Летуна. Железные ворота, выкрашенные зеленой краской, разукрасили сатанинскими знаками, а на кладбище вывернули из земли кресты и памятники. На могилах евреев нарисовали шестиконечные звезды и свастики, разбили медальоны с черно-белыми фотографиями, погнули, уложили на землю ограды. В общем, мерзавцы старались вовсю, оскверняя кладбище.

Борисов – город небольшой, почти все друг друга знают. Но кто учинил подобные бесчинства? Как ни судили и рядили местные пинкертоны и доморощенные аналитики, вычислить негодяев не удавалось. В двух городских газетах появились статейки, и, естественно, как водится в таких случаях, когда нет на руках конкретных фактов, журналисты кивали на школу, а та – на родителей. Рассерженные родители, оскорбленные в лучших чувствах, указывали в гневных письмах на учителей, на власти. А все вместе, хором, сетовали на общее падение нравов.

И раньше случалось, что на местных кладбищах выворачивали памятники, оскверняли могилы, но это были единичные случаи. Теперь же осквернили тридцать три могилы, церковь и дом православного священника.

Протоиерей Михаил, стараниями которого местная церковь была отреставрирована, восстановлена и приобрела божеский вид, тяжело вздыхал, обходя храм, и делал один снимок за другим маленьким черным “Кодаком”. С фотоаппаратом в руках сорокалетний священник выглядел несколько комично, он сам чувствовал это, фотоаппарат – не тот предмет, который прихожане привыкли видеть в руках духовного пастыря.

Губы священника кривились, когда он всматривался в нарисованные аэрозолью сатанинские знаки.

– Гореть вам в геенне огненной! – бормотал священник. – Не прошло и двух месяцев, как покрасили стены храма. Придется перекрашивать вновь. Не могу же я позволить, чтобы эта мерзость оставалась на стенах. Бог все видит, – бормотал священник и дрожащим пальцем нажимал красную кнопку.

Раздавался тихий щелчок.

– Остатков краски не хватит даже на то, чтобы замазать надписи. Докупать придется, а денег уже почти и не осталось.

Осмотрев храм, сделав снимки, настоятель поговорил с церковным старостой, дал ему указания. Надев длинный плащ, направился в сторону кладбища. Оттуда он вернулся домой совсем удрученным, хотя зеленые ворота под руководством матушки успели перекрасить и все сатанинские знаки уже исчезли под слоем свежей масляной краски, приятно пахнущей олифой.

Протоиерей Михаил подошел к воротам, большим указательным пальцем правой руки оторвал прилипший к воротам желтый липовый листок, бросил его под ноги. Запах краски щекотал ноздри. Этот запах смешивался с горьковатым дымом. На огородах жгли мусор, и по тихой улице, пролегающей недалеко от храма, плыл голубоватый терпкий дым.

"Благодать какая!” – подумал священник, глядя на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь серые тучи.

Кресты на церкви ярко поблескивали. Протоиерей не удержался, взглянул на купола, быстро перекрестился и вошел в дом.

– Воскресную проповедь протоиерей Михаил Летун посвятил безнравственному и кощунственному поступку тех, кто осквернил кладбище и храм. О воротах своего дома священник не вспоминал. Церковь была полна прихожан, все внимательно слушали священника, сокрушенно кивая и время от времени осеняя себя крестным знамением.

Мужчина в длинном черном пальто отстоял всю службу, прижимаясь плечом к колонне в правом нефе. Он слышал то, что говорил священник, слышал шепот женщин и старух. Он время от времени поднимал глаза и смотрел на темную икону в аляповатом окладе. И ему казалось, что иногда Божья матерь с черными скорбными глазами согласно кивает головой в такт его неторопливым мыслям: “Правильное дело ты задумал, Григорий, богоугодное дело. А если задумал, то не сомневайся, совершай. И тогда тебе воздается”.

В левой руке мужчина держал черную сумку, небольшую, размером с портфель. Иногда Григорий Стрельцов невнятно бормотал короткие обрывистые фразы, из которых ясно звучали лишь отдельные слова: