Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов

Взгляд непроизвольно упал на искусственный ручеек. Под ногами – вытоптанный, серый суглинок, а по бережкам этой тощей струйки – густая зеленая бровка. И затянуло этим сочным цветом в приятные воспоминания, в то особое течение мыслей, которое недаром зовется восточным кайфом… Михаил махнул приветственно рукой, показывая, что передал сумки баче… Давай, брат, лети, может быть, еще и посидим.

Сбоку раздался негромкий голос:

– Мушавер, нужно закрывать дукан, после пяти машины не выпускают, а оставаться мне здесь нельзя. – Рахим подсел на освободившуюся табуретку.

– Рахим, хорошее у тебя имя, и чай хороший. Меня называй, пожалуйста, Алишер. Я не советник, буду служить здесь. А теперь, брат, слушай, зачем я пришел к тебе и какой помощи прошу. Вещи свои и одежду я оставлю здесь. Ты подвезешь меня к гостинице «Спинзар». Я в Кундузе не был, все на твоей совести. Утром заберешь… Когда сможешь?

– Это опасно, мушавер… Я совсем не знаю тебя… Я простой торговец…

– Об этом расскажешь тем, кто у тебя базарный хабар собирает. Тяжело, да, Рахим, в Кундузе – контрразведка, здесь разведка, да еще не одна, ночью воины Аллаха… А тут еще я на твою голову… Когда ты меня заберешь от «Спинзара»?

– В семь часов, по нашему времени. Полтора часа вперед от вашего времени.

– Спасибо, дорогой. Часы я у тебя не буду брать. А время я еще в Ташкенте перевел… Да не ломай голову. Какая разница, через два-три дня я бы попросил тебя об этом же. Вот, возьми мои документы, – Астманов вынул из нагрудного кармана тонкую стопку риалов, отделил пять бумажек, с удовлетворением заметив, как блеснули темно-карие глаза Рахима, – а мне достань прямо сейчас одежду, как у тебя, хоть свою снимай, не нужно новую, это потом.

– Мушавер, я не смогу тебя доставить назад. Когда возвращаюсь сюда, то ваши, внизу на дороге, проверяют пропуска.

– Молодец, Рахим, но это моя забота. К тебе вопросов не будет. А если будут, после моего возвращения все можешь изложить хоть в мечети, на общей молитве, если кому-то будет интересно.

В шестнадцать тридцать по кабульскому времени через выносной контрольно-пропускной пункт перед въездом на майдон (площадь), так местные именовали аэропорт, притормозил расписной грузовичок Рахима. Дежурный сержант в громоздком бронежилете и каске, обтянутой куском песчаной маскировочной сети, минут пять обсуждал с Рахимом список заказов, отсчитывал засаленные ветхие афгани и, оглянувшись по сторонам, вынес из будки две армейские канистры, поблескивающие от стекающего дизтоплива.

Хлопнула деревянная дверца грузовичка, скрипнул шлагбаум.

– Рохи сафед, маймун, – с московским говорком осклабился дежурный, поглядев на афганца, скукожившегося в тесном ящике над кабиной. Тот, обернувший половину лица концом чалмы, прижал руку к сердцу и, соглашаясь, закивал. Только вот пристально глянул… Услышал небось про обезьяну.

– Ты его раньше видел? – спросил дежурный своего помощника, вернувшегося от шлагбаума.

– Кого? – недоуменно переспросил солдат-узбек.

– Ну, того, что наверху сидел, в ящике. Сдается мне, что утром, когда на смену шли, я видел его в аэропорту, но только он был в нашей форме, в «хэбэшке» и в фуре зеленой… Старлей. Показалось?

– Точно, показалось! – радостно сказал молодой. – Он, когда на шоссе выезжали, закуривал. Сигарету облизал. Так только афганцы делают, которые травку курят.

– Надо было его пощупать, – буркнул сержант. – Да с Рахимом неохота ссориться.

Эх, сержант Модников, видел ты свою смерть. Да ведь как бывает? Через двадцать лет ни ты ее, ни она тебя не вспомнит…

Один патрон – один душман

Гостиница хлопковой компании «Спинзар» – опорный пункт Апрельской революции в Кундузе. Ухоженную двухэтажную виллу за высоким каменным забором «пассионарии» незамедлительно превратили в свой штаб. К весне 1980 года аккуратный домик превратился в закопченную трущобу, набитую суровыми революционно настроенными людьми и оружием. К ночи Кундуз становился полем боя, а такие объекты, как местная тюрьма, комендатура советских войск и «Спинзар» – бастионами народно-демократического строя.

Астманову не без труда удалось вызвать товарища Темира на КПП. Офицер царандоя, местной милиции, охранявшей «Спинзар», вознамерился обыскать позднего посетителя и уже было запустил руку в его просторные «шальвари камис», выискивая оружие, но Астманов, негромко, на фарси, предупредил:

– Пошарь у своих бача-бозов…

Царандоевец, таджик, худой как смерть, опешил, потом вспыхнул, схватился за кобуру, и кто знает, какой оборот приняло бы дело, но к воротам, заложенным мешками с песком, уже подходили иранцы.

Рекомендация Хуршеда оказала свое действие, хотя «тудешники» осторожничали – слишком уж необычный гость появился у них к ночи. Чай, вежливые расспросы о здоровье, о делах общего знакомого… Астманов вытерпел все, что предписывал этикет в данном случае, а затем предложил Темиру подышать свежим воздухом в беседке под огромными соснами.

– Возможно, мне понадобится ваша помощь в Мазари-Шарифе, – без обиняков начал Астманов, – мне здесь служить два года, всякое может быть, Темир. В Союзе, думаю, сочтемся. Я у вас не смогу бывать. Как ни маскируйся – вычислят, пойдут расспросы – мне это не нужно.

– Нам тоже, – в тон ответил иранец. – Хуршед там неплохо устроился. А здесь все по-другому. Мы раздражаем новую власть. Она ищет контакты с аятоллой. Ваши тоже двурушничают. Революция, революция… Да им важно, что Хомейни задницу американцам надирает. Тебе скажу – мы уходим отсюда, – Темир сделал предупреждающий жест. – Не спрашивай куда и зачем. Не могу ответить. Сначала в Кабул, здесь тупик. Потом видно будет. Есть еще места, где не забыли истинно революционного учения…

– Хуршед говорил мне о том, что ввод войск даст вам простор для действий, он прав?

– Всю жизнь он был теоретиком. Так им и остался. Ваши в один миг срослись с местными ревизионистами. И теперь выполняют две роли – защищают интересы Бабрака, пьяницы и интригана, и охраняют самих себя. Народу не стало легче. Сам увидишь, у дорог все разрушено, крестьяне бегут из своих домов, миллионы беженцев. Половина Афганистана в лагерях. И знаешь, где их больше всего? В империалистическом Пакистане и клерикальном Иране. Вот там они хлеб и мир имеют. А здесь «чель орду» – сороковая армия снарядов не жалеет. То ли со страху, то ли по глупости. Стоит только местным партийцам или военным сказать, что вот в этом кишлаке банда или этот вот караван с оружием – и ваши разметут все на белом свете. Афганцы водят за нос Москву. Смотри, их «Родина в опасности», а в одной Москве тысячи афганцев гуляют, никто назад не хочет возвращаться. А те, что были нормальные, так их выбили еще зимой. Конечно, у них теория была: один патрон – один душман. С одним магазином шли… Шахиды… Торговцы – движущая сила этой революции! Они ее и задушат, как только мешать начнет.

– Ты мне это говоришь, Темир, не боишься, а с Мазари-Шарифом, понял, раздумываешь: сказать не сказать.

– То, что я тебе сказал, ваш партийный советник от меня месяц назад услышал. С тех пор стороной обходит. Да это неважно. Через неделю нас здесь не будет. А тебе что нужно? Информация – обстановка, спрятать – взять, уйти – отсидеться? Ты же лазутчик? Но тебя все равно акцент выдаст, хотя говоришь ты хорошо. Мне до этого дела нет, чем ты будешь промышлять. Хуршеду я обязан… В старом городе найди гостиницу «Балх», рядом увидишь дукан – ковры, посуда. Сын хозяина, Джамшед, наш товарищ. Передавай привет от меня, от Хуршеда. Думаю, вы найдете общий язык. Все продается в этой стране… И не так уж дорого. Если жизнь здесь ничего не стоит… – Темир не успел закончить сакраментальную фразу – за забором грохнуло, беседка затряслась от осколков дикого камня. – Под крышу, быстрее, – крикнул Темир.

Только успели заскочить в черный проем, как от второго взрыва здание тряхнуло и двор стал медленно освещаться дрожащим желтым пламенем. На четвереньках из коридора проползли в комнату. Дрожащий свет усиливался.

– Что это они освещают? – стараясь быть спокойным, спросил Астманов.

– Шайтан бы их осветил, – ответил Темир, – это их сосны горят, как свечки, в другом конце, где партийный комитет.

Пальба набирала силу. Теперь уже со всех сторон был слышен треск автоматных очередей, тугие разрывы мин и гранат.

– И так почти каждую ночь, – засмеялся Темир, подтягивая тощую курпачу, явно устраиваясь на отдых. – Главное, чтобы шурави с майдона не вмешивались. Там калибры посерьезней, а вот насчет меткости – не знаю…

Утром, уже сидя в кабине грузовичка, Астманов поймал на себе внимательный взгляд круглолицего бородатого крепыша в полувоенной форме. В обличье – примесь восточной крови, глаза чуть раскосые, карие. Бородач приветливо улыбался, только что рукой на прощание не махал. Что-то знакомое, настораживающее припомнилось Астманову. Явно свой, спец… Ну, спасибо, Темир – железо хамаданское. Сдал контакт… Впрочем, что можно выкрутить из всей этой поездки в «Спинзар»? Опоздание на сутки даже на самоволку не тянет. Астманов на всякий случай кивнул с улыбкой бородачу, и тот приподнял ладонь к сердцу…