Бензиновые короли (Русская мафия на Западе) - Григорий Свирский

Леонид дослушивал рацеи Федора Ивановича терпеливо, знал: такое со стариком случается. Разговорится - хоть святых выноси.. . Но чувств своих не выдавал. Из уважения к старику. По лицу Лени блуждала улыбка.

- Ну, ладно, - заключил Федор Иванович, - теперь показывай свое хозяйство. Что посеял-намолотил?

- Все покажу, Федор Иванович, только вот безотлагательное завершим. С художниками-передвижниками. А то уйдут. С концами... Завтра дожимаем артистов этих. Нанял адвоката, дорогого. Тот к сироте слетал. Приедет девонька. Все! Пся Крев и его Дульцинея ждут суда.

- Суда?! Коли суд, кому тогда наши деньги пойдут?

- Федор-свет Иваныч. Ты меня не знаешь, что ли? Не тут точка. Пся Крев понял: ему не отвертеться. Все распродал. И норовит вместе со своей канадочкой рвануть с концами... Куда? Куда-то в Европу. А может, в Китай. А куда им еще?.. Фраера. Заметались. Мои люди сообщили, вылетают из Ванкувера, от дома подале. Почему? Да потому же, Федор Иванович. Фраера. Пинкертоны. Думают, заметут следы.

- Знаешь что, я с тобой слетаю, - помолчав, пробасил Федор Иванович. Посмотрю, как твои люди работают.

...На Тихом океане, в аэропорту Ванкувера, они появились за час до посадки на самолет южнокорейской компании. Леня-Доктор, Федор Иванович и четверо помощников. Федор Иванович посоветовал взять и Пылесоса.

- Он, конечно, пакостник, борзота, но в таком деле не лишний. Пусть видит, им не пренебрегают...

...На Пылесоса натягивают, хохоча, брючишки с форменными лампасами чина королевской полиции. Наконец набились в лимузин, помчались по Ванкуверу, городу клумб и оранжерей-розариев.

- Здесь живет известный Павел Буре, - сообщил Леня

- Часовщик? - удивился Федор Иванович.

- Часовщик - это при Николае Кровавом, а ныне это хоккеист -молния...

- Ты что, обо всех знаешь, кто куда умчал?

- О спортсменах - да...

В аэропорту разбежались во все стороны. Где они, сердечные? Шумно в зале, радио трещит о рейсах, матери окликают детей, девчонки в клетчатых шотландских юбочках целуются-прощаются.

Пылесос увидел "передвижников" первым. Позвонил по радиотелефону:

- Сдают багаж... Три чемодана. Мелочевка. Рейс номер... "Сидней, Австралия". Отвалили от касс с большим ручным багажом. Везут на двух тележках. Подгребайте!

Когда Леня-Доктор подбежал к кассам, лысоватого Вацлава уже не было. Куда исчез, ловкач? Розовощекая необъятных размеров канадка ждала мужа, уцепившись сразу за обе доверху нагруженные тележки.

Леня-Доктор метнулся в сторону "Информейшен", затем к носильщикам, наконец застучал железками каблуков вниз по каменной лестнице. Влетел в уборную. Тут он, Пся Крев дорогой! Стоит у писсуара. Леня-Доктор встал к соседнему, как бы расстегивая ширинку. Шепнул почти миролюбиво:

- Ну, выбирай судьбу, передвижник! Остаток жизни за "решетами", здесь, или в Австралию, на свободку.

Задергался лысоватый, оглянулся затравленно, поднялся медленно, на ватных ногах, к своей подруге.

Пока их не было, Корзубый подкатил багажную коляску, перегородил ею путь тележкам "передвижников".

Лысоватый шагнул к подруге, остановился в панической растерянности, лицо взмокло. Леня-Доктор дышит ему в затылок:

- Предупреди свою зазнобу, чтоб без истерики. Иначе ей замечательный город Кингстон светит до конца дней... Вон из королевской полиции человек, Леня-Доктор показал на подтянутого молодцеватого Пылесоса, из-под драпового пальто которого виднелись форменные брюки с белыми лампасами чина политической полиции, заправленные в надраенные до блеска сапоги.

- Властям тоже с говном связываться резона нет. Согласились закрыгь глаза, если исчезнете. А хочешь, спроси их, сколько дают за контрабандный вывоз шестидесяти миллионов зелененьких.

Тут объявили посадку на самолет, следующий по маршруту "Ванкувер-Сидней". Леонид продолжил вполне добродушно, не повышая голоса:

- Ручную кладь забудь. Здесь, на полу. Всю! И тот чемоданчик. И баул. И сеточку с пакетиками. Чтоб все оставили на вашей прекрасной родине. До зубной щетки! Постиг, пся крев?!

Вацлав свою голубицу почти уволок, никак она не могла взять в толк, что стряслось...

Гуляли неделю. Молодняк укатил на юг, а Леонид и Федор Иванович заперлись в плохонькой эмигрантской квартирке Федора Ивановича, сестра Федора Агриппина Ивановна выставила его любимый холодец из телячьих ножек, заветный жбан кислой капусты. Разлили шведскую водку "Абсолют", и Леонид, чтоб не стал подвыпивший Федор Иванович опять речь толкать-занудствовать, начал было своим драматическим тенорком арию герцога из оперы "Риголетто", да Агриппина от полстакана водки размякла, сбила Ленину арию. Заголосила про Стеньку Разина. И Федор Иванович подтянул. Леонид подпел, конечно, а потом вдруг сказал сердито:

- Вы, русаки - страшный народ. Разин Степан Тимофеич швырнул персианочку с борта, "в набежавшую волну", тут сомнения нет. Для него мокрое дело - как два пальца обоссать, извини Агриппина Ивановна. Но ведь это по всей России-матушке, вдоль и поперек, два века подряд, в каждом доме, в каждом бараке, как праздник, пригубят чего Бог послал, расслабятся, так сразу топить персидскую княжну. И ведь с сердцем горланят-топят, с горделивой слезой: вот каков наш Стенька-атаман, истинно русская душа. Знай наших! Кого хошь утопим!.. Страшный вы народ.

Неловкое молчание прервал Федор Иванович:

- Видать, много тебя обижали, Леня, по еврейской линии... Но ведь и сам не без греха: не полосни ты лезвием директрисовы каракули аж до самой ее ночной сорочки, разве ж турнули бы тебя со второго курса? Глядишь, вышел бы в знаменитые лепилы, сердца пересаживал, как этот Бернгард или как его?

- Так она сука, жидоморка, всех перекусала...

- Вот ты и ходишь укушенный, - вырвалось у Федора Ивановича весело. Шучу-шучу! Порох. Не лезь на стенку. "Страшный народ"...Не страшный... Да откуда ты его знаешь? По лагерю, разве что...

- Имею, Федор Иванович, представление. Кто меня заталкивал в лагерь? "Мусора"?.. "Мусора" - люди служивые, с них взятки гладки. Общественность вонючая! Еще суда не было, начали резвиться. Выдрючиваться друг перед другом. Вроде игры в "жучка", кто больнее врежет. Из олимпийской команды - в шею? Из мастеров - тут же! Даже из кооперативного дома, вот-вот въезжать, вычеркнули. Обрадовались, государство, может, даст мне крышу. Задарма. .. В детской спортшколе преподавал, хотел там, пока суд да дело, удержаться. Чтоб не свистеть в кулак с голодухи. Какое! У профкома запросили характеристику, прислали такую, будто я каждый божий день убиваю по младенцу...

- Ленечка, какой же это народ? Коммуняки номенклатурные.

- "Расскажите вы ей..." романс такой слыхали, Федор Иванович? Кто меня мордовал, министры, что ли? Депутаты? Гешка-профсоюзник в моей команде играл. Квартиры делили кореши. Спринтер, фехтовальщики. Массажист-фарца негде клейма ставить! Речь держал - изгилялся. Кто просил местный комитет бежать впереди собачьего визга? Своего топить? Бывшая женка моя рассказала, у них, актеров, была игра: какие слова должны прозвучать по радио, чтоб слушатель немедля, кто от скуки, кто от злости, выдернул шнур. Победил Соломон Михоэлс, сказал, мудрец: "... и местных комитетов".

А ежели, Федор Иванович, всем тошно, невмоготу, чего же терпят?

Федор Иванович помрачнел:

- Наша беда, Леня. Терпят... Но опять же, коли всерьез, ты, Ленечка, жив-здоров, кошель тугой. А у меня, кроме Агриппины, все сестры померли с голодухи. Уж не обессудь...

Агриппина всплакнула, ушла в угол, где сияли русские иконы и дешевых рамах. Принялась бить поклоны. Леня поинтересовался, какого века иконы.

- Чем иконы старее, тем к Богу ближе, - весело заметил он, но, увидев, с какой истовостью молится Агриппина, притих.

До утра не ложились. Даже поорали друг на друга малость. Помирились, когда Федор Иванович сказал:

... - Если по правде, Ленечка, русские - те же самые евреи Суди сам: прав никаких. Всю историю - без варягов или коммуняк никуда. Правосознание... спроси Агриппину, она и не слыхала, что это такое... на нуле правосознание. На донышке... - И тут хлоп Федор Иванович кулаком по столу: - Потому наш народ всю дорогу голодный и несчастный. А от несчастного до страшного пол- шага. Вот тебе и Стенька-коновод, и революции...

Леонид налил еще по стакану:

- Умен ты, Федор. За это и пью. -И подкрепил взгляды Федора Ивановича Пушкиным:

- Не дай Бог русский бунт, бессмысленный и беспощадный

На том и сошлись. Затянули удовлетворенно старинную, со слезой и голосе, видно, с давних кавказских войн, застольную:

- Хазбулат удалой, бедна сакля твоя,

Золотою казной я осыплю тебя;

Дам коня, дам булат, дам винтовку свою.

А в обмен ты отдай молодую жену...

...С утра Леонид показывал Федору Ивановичу свои приобретения. Показывал осмотрительно. Он много чего купил...

Недавно взял задешево спортивный бизнес. Гимнастический зал, души. Молоденькие гимнастки работают на брусьях, турнике. В бассейне спортивный заплыв. Радио сообщает о победителях. У входа, для порядка, двое полицейских. - Зарегистрировал? - роняет Федор Иванович. - Все чин чином!