Въ двѣнадцатомъ часу - Фридрих Шпильгаген

— А почему бы имъ не сдѣлать одинъ разъ исключеніе изъ общаго правила? Но постой-ка, теперь только я припоминаю, что докторъ Миллеръ, котораго ты тоже долженъ знать — помнишь ли маленькаго Миллера, который жилъ на площади? такой красивенькій юноша съ румяными щечками и бѣлыми руками; ты непремѣнно долженъ помнить его; на немъ еще постоянно былъ черный бархатный сюртучокъ довольно поношенный, и немножко еще онъ шепелявилъ... Но это не къ дѣлу... однако же, какая у тебя плохая память, словно рѣшето... Итакъ, маленькій Миллеръ разсказывалъ мнѣ въ то время, какъ мы на дняхъ проходили мимо дачи, что тутъ живетъ богатый англичанинъ, одаренный достолюбезнымъ качествомъ, то-есть удивительнымъ гостепріимствомъ, особенно въ отношеніи людей ученыхъ и стремящихся быть таковыми. Онъ еще спросилъ меня, не хочу ли я, чтобъ онъ и меня представилъ, но тогда я не обратилъ на то вниманія; теперь все это припоминается мнѣ. Очень вѣроятно, что онъ и сегодня тамъ будетъ. Во всякомъ случаѣ я могу узнать отъ него, стоитъ ли труда на нѣсколько часовъ натягивать фракъ и новыя перчатки, чтобъ разыгрывать роль любезныхъ молодыхъ людей.

— Во всякомъ случаѣ я отправлюсь туда, сказалъ Свенъ.

— Неужели? Ну, это радуетъ меня. Ты находишъ больше удовольствія въ столкновеніи съ человѣчествомъ обоихъ половъ, чѣмъ твой пріятель, меланхолическій датскій принцъ, который завѣдомо не имѣлъ ни малѣйшей наклонности къ мужчинамъ, да и къ женщинамъ не болѣе того. Стало быть, мнѣ можно бѣдную лягушку съ собою унести?

Для того, чтобъ завтра опять подставить ее подъ воздушный насосъ? Нѣтъ, лучше ужь оставь ее здѣсь. Пускай она изображаетъ для меня memento mогі.

— Такъ давай же ей иногда хоть по мухѣ, если хочешь, чтобъ она исполняла свою цѣль. Хочешь ли ты, чтобъ и я тебя сопровождалъ туда, или предпочитаешъ восходить единственнымъ свѣтиломъ за чайнымъ столомъ мистрисъ Дургамъ?

— Тебѣ и безъ того придется идти.

— Вотъ и прекрасно! Я зайду за тобою въ восемь часовъ. До свиданія, мой другъ. Я увѣренъ, что мы будемъ тамъ упиваться божественными наслажденіями.

Глава пятая.

Въ назначенный часъ какъ-разъ явился Бенно. Онъ засталъ Свена оканчивающимъ свой туалетъ.

— Съ какимъ однако вкусомъ умѣешь ты одѣваться, сказалъ Бенно, съ непритворнымъ удивленіемъ, осматривая своего друга съ головы до ногъ: — сейчасъ видно, что ты воспитанъ женщиною и полжизни провелъ въ женскомъ обществѣ. Вѣдь онѣ посвящаютъ васъ во всѣ мистеріи таинственной науки, извѣстной подъ общимъ названіемъ вкуса, и остающейся для насъ, ученыхъ троглодитовъ, книгою за семью печатями. Посмотри же на меня! можешь ли ты взять меня съ собою въ такомъ видѣ?

Бенно всталъ предъ нимъ, какъ маленькій мальчикъ предъ матерью, и медленно повертывался на каблукахъ, между тѣмъ Свенъ то перевязывалъ ему галстухъ, то поправлялъ воротникъ, и наконецъ застегнулъ какъ слѣдуетъ пуговицу на жилетѣ, которая была застегнута не на ту петлю. Наконецъ все было приведено въ порядокъ и друзья отправились въ путь.

— А я видѣлъ маленькаго Миллера, разсказывалъ Бенно, спускаясь по дорогѣ вдоль берега: — и поразспросилъ его о Дургамахъ. Оказывается, что нѣтъ ничего особеннаго въ приглашеніи, полученномъ нами; мистеръ Дургамъ приглашаешь всѣхъ, кто дѣлаетъ ему визитъ и имѣетъ право на уваженіе. По четвергамъ и воскресеньямъ его залы открыты для всѣхъ друзей и знакомыхъ. Сегодня четвергъ, и мы застанемъ тамъ многочисленное общество. Маленькій Миллеръ говорить, что нельзя ничего себѣ представить очаровательнѣе этихъ вечеровъ. Каждый приходить и уходитъ когда хочетъ, и веселится какъ хочетъ. Дургамъ, должно быть, умнѣйшій человѣкъ и въ особенности интересуется естественными науками. Миллеръ говорить, что его коллекціи великолепны. Единственною тѣнью на свѣтлой картинѣ является мистрисъ Дургамъ, которая, по словамъ моего пріятеля Миллера, должно быть пренесносное созданіе.

— Твой пріятель Миллеръ дуракъ, сказалъ Свенъ съ запальчивостью.

— Я-то давно объ этомъ догадывался, но ты-то съ коихъ поръ сдѣлалъ это открытіе?

— Какъ этотъ человѣкъ осмѣливается произносить имя подобной женщины? Какъ онъ осмѣливается высказывать о ней свое мнѣніе? О той — о той, которая такъ высоко стоить надъ нимъ, такъ высоко, какъ златовидная луна надъ мопсомъ, лающимъ на. нее! Какъ онъ смѣетъ?

— Съ нами крестная сила! воскликнулъ Бенно: — этотъ человѣкъ бредитъ женщиной, которую въ жизнь не видывалъ! Не сердись на меня, Свенъ, но я не шутя думаю, что ты рехнулся. Пойдемъ-ка лучше прогуляться по берегу, чѣмъ идти въ гости. Прогулка, тебя успокоитъ и прогладитъ. Вѣдь ты просто внѣ-себя.

— Нѣтъ, нѣтъ! торопливо заговорилъ Свенъ: — я совершенно спокоенъ, но мнѣ всегда бываетъ досадно, когда люди берутся обсуждать то, чего рѣшительпо не понимаютъ. Ну вотъ мы и пришли. Главный-то подъѣздъ, кажется, съ рѣки; вѣдь на этотъ разъ намъ не надо перелѣзать чрезъ рѣшетку.

Въ передней встрѣтилъ ихъ лакей, снялъ съ нихъ верхнее платье и спросилъ на ломанномъ нѣмецкомъ языкѣ ихъ фамиліи, потомъ, отворивъ двери, провозгласилъ двѣ фамиліи, имѣвшія самое отдаленное сходство съ именами молодыхъ людей.

Въ залѣ было нѣсколько мужчинъ, прилежно разсматривавшихъ колекцію жуковъ, разложенную на большомъ кругломъ столѣ. Одинъ изъ этихъ господь подошелъ встрѣтить новыхъ гостей и привѣтствовалъ ихъ вѣжливыми словами.

— Вы сдѣлали намъ честь своимъ посѣщеніемъ, сказадъ онъ: — не угодно ли вамъ пожаловать въ гостиную, гдѣ я представлю васъ мистрисъ Дургамъ, которая находится въ слѣдующей комнатѣ?

Господинъ, произносившій эти слова на нѣмецкомъ языкѣ съ иностраннымъ акцентомъ, представилъ обоихъ друзей всѣмъ своимъ знакомымъ, разсматривавшимъ жуковъ вокругъ стола, и какъ оказалось, почти всѣ знакомы съ Бенно; послѣ этото повелъ ихъ въ смежную гостиную. Ему было около сорока лѣтъ, роста онъ было средняго, широкоплечъ и съ прекраснымъ, выразительнымъ лицомъ, на которомъ отпечатлѣвалось невозмутимое спокойствіе англичанина. Въ его голосѣ звучала вѣжливая благосклонность, но безъ всякой теплоты; свои привѣтствія онъ произносилъ какъ заученный урокъ.

Смежная комната оказалась тою самою гостиной, которую Свенъ такъ хорошо помнилъ съ самаго того утра. Но въ то время комната была пуста, въ ней царствовали полусумерки, среди которыхъ демонскіе полуопущенные глаза той красавицы приводили въ смятеніе впечатлительнаго посѣтителя. Теперь же комната была оживлена многочисленнымъ обществомъ и розовые оттѣнки заходящаго солнца, врываясь въ гостиную сквозь открытыя двери балкона, сливались съ ослѣпительнымъ свѣтомъ свѣчей.

Свенъ замѣтйлъ эту разницу, пока его взоръ устремился на желанный портретъ для удостовѣренія себя въ его пребываніи здѣсь, и въ ту же минуту обратился на даму, сидѣвшую на диванѣ за кипящимѣ самоваромъ и угощавшую чаемъ гостей, сидѣвшихъ вокругъ стола.

Эта дама была оригиналомъ портрета.

Но удивительная вещь: Свенъ чувствовалъ странное разочарованіе. Онъ долженъ былъ согласиться, что художникъ не отступилъ, можетъ быть, отъ правильной красоты очертаній, отъ нѣжности, красокъ, богатства дивныхъ темнорусыхъ волосъ; но то упорное презрѣніе къ жизни въ ея нѣсколько нахмуренныхъ бровяхъ, та неизреченная скорбь въ полузакрытыхъ, печально опущенныхъ глазахъ, то полное слезъ подергиваніе въ углахъ прекрасныхъ губъ — были ли хотя слѣды отъ всего этого на лицѣ спокойномъ какъ маска, привѣтствовавшемъ вновь представленныхъ гостей едва замѣтною улыбкой? «Поистинѣ» такъ думалъ Свенъ послѣ того какъ былъ представленъ другимъ дамамъ и кавалерамъ, сидѣвшимъ вокругъ стола, и могъ держаться въ сторонѣ, чтобъ безъ помѣхи дѣлать сравненіе между оригиналомъ и портрегомъ: «поистинѣ, я былъ вполнѣ правъ, когда при первомъ впечатлѣніи почувствовалъ, что художникъ изображалъ не дѣйствительность, а идеалъ своего воображенія. Теперь предъ глазами моими неоспоримое доказательство. Успокойся, обманутое сердце, и пойми, что на землѣ не можетъ существовать того, что наполняетъ душу блаженствомъ.»

Свенъ испытывалъ въ жизни своей много разочарованій подобнаго рода, да и собственно говоря, не вся ли его жизнь была длиннымъ рядомъ разочарованій, которыя приготовляла ему необузданная живость фантазіи и чрезчуръ взыскательныя требованія, которыхъ онъ вслѣдствіе того добивался отъ вещей и людей? Но никогда еще не казалась ему такъ мучительна эта разница, всегда остающаяся въ пользу идеала, когда къ дѣйствительности примѣняется масштабъ воображенія. Съ робкой тоскою приближался онъ къ портрету, надѣясь теперь лицомъ къ лицу увидѣться съ богиней; — завѣса упала и что же увидѣіъ его смущенный взоръ? Простую смертную женщину, хорошенькую, очень хорошенькую — но только женщину...

Свенъ довольно наглядѣлся. Чувство горечи переполняло его душу. Ему хотѣлось бы сейчасъ уйти. Неумолкающій говоръ и смѣхъ общества за чайнымъ столомъ вдругъ опротивѣли ему и показались пошлыми. Чрезъ нѣсколько минутъ онъ вышелъ въ залу и присоединился къ гостямъ, которые все еще не насмотрѣлись на колекцію жуковъ. Бенно предупредилъ уже его въ залѣ и даже прочиталъ лекцію объ удивительномъ насѣкомомъ, которое за нѣсколько дней предъ тѣмъ доставлено было Дургаму однимъ пріятелемъ его изъ Бразиліи. Бенно былъ опытнымъ зоологомъ и именно жукъ былъ его сильною стороною. Онъ умѣлъ разсказать интереснѣйшія исторіи на счетъ этого созданія, такъ что его слушатели, и поучались и восхищались. Но никто не прислушивался къ его лекціи съ такимъ любопытствомъ, какъ Дургамъ. Свенъ, воспользовавшись этимъ временемъ, подробно изучалъ физіономію этого человѣка.