Отпуск по уходу - Наталья Нестерова

И все-таки его сестренка была настоящим другом. Парикмахерскую пропустила, до позднего вечера руководила своим семейством по телефону. Заставила Андрея пройти школу начинающего отца — научила кормить и переодевать младенца, подмывать его после опорожнения кишечника, смазывать складочки детским кремом (на пухленьком тельце, на ручках и ножках была масса складочек-перетяжек). А главное — развеяла страх брать ребенка на руки. После купания и перед последним кормлением (жидкая каша, соска номер три) Андрею уже перестало казаться, что Петька в его руках погибнет или сам он, Андрей, в аффекте придушит карапуза.

Надев шубу, стоя в дверях, Ольга чмокнула брата в щеку:

— Все будет хорошо! В глубине души ты очень добрый и славный.

— Это очень глубокая глубина. Никому про нее не рассказывай. Мне бы ночь продержаться. А утром ты приедешь? — спросил он требовательно.

— Обязательно! Пока! До завтра!

Ночь прошла спокойно, хотя спал Андрей плохо, ни на секунду не забывая, что рядом мина замедленного действия. Петька проснулся только раз, в три часа, Андрей ему дал заранее приготовленную бутылочку с молочной смесью и соской номер один (у нее внизу меленько написано). Петька снова заснул, даже не вылакав до конца. Несколько тревог, когда Андрей вскакивал и бежал к ребенку, были ложными, малец спал на спине, смешно подняв согнутые в локтях ручки, точно по команде «Сдаюсь!» Умилительно, но сам Андрей сдаваться не собирался.

Глава 4

Авантюра для затворницы

Если бы Ольге досталась судьба Марии Ивановны Арсаковой, то Ольга предпочла бы вообще не появляться на свет. Ведь ради чего нам, женщинам, стоит жить? Чтобы познать любовь, восхищение собой. Ради веселого безрассудного веселья, путешествий, знакомств и легких увлечений. Чтобы испытать сокрушительное счастье материнства и наблюдать, как растут чудеса из чудес — твои дети. Мария Ивановна, школьная подруга Ольгиной свекрови, всего этого была лишена.

Над семьей Арсаковых тяготело проклятье. Во-первых, у них на свет появлялись исключительно девочки, а мужья не приживались, уносились в неизвестном направлении. Мария Ивановна и вовсе замуж не выходила, не успела. Во-вторых, женщинам Арсаковым было уготовано, как под копирку, последние двадцать с лишним лет провести, не вставая с постели, тяжело парализованными после инсультов. За прабабушкой ухаживали мама и бабушка (Мария Ивановна была девчонкой), за бабушкой — мама и подросшая Мария. Когда ей исполнилось восемнадцать, захворала мама, на руках у Маши оказалось двое тяжелобольных родных и любимых.

Мария Ивановна ни дня не работала вне дома, хотя трудилась от зари до зари, нигде, кроме средней школы, не училась. Жила на пенсии мамы и бабушки сверхэкономно, почти нищенски. Носила платья, которые отдавала Ольгина свекровь и другие школьные подруги. Фрукты или деликатесы вроде сыра, хорошей колбасы, шоколадных конфет или пирожных тоже видела, если принесут участливые подруги. Они же отдавали вещи, которые в противном случае оказались бы на помойке — старые телевизор, диван, холодильник и другая мебель-утварь.

От подобного мрака безысходности, по мнению Ольги, можно было сойти с ума или повеситься. Но Мария Ивановна считала свою жизнь нормальной и естественной. Так на роду написано. Терзаться и сокрушаться — значит упрекать, обижать единственно родных людей, ведь и они в свое время несли такой же крест. Другое дело, что после Маши никого нет, некому будет за ней горшки выносить, менять белье по три раза на день, бороться с пролежнями, кормить с ложечки, давать лекарство по времени, терпеть капризы, разбирать невнятное бормотание, давно заменившее разумную речь. Против судьбы не восстанешь, придется последние дни в каком-нибудь приюте встретить. Маша была к этому готова, но решительно отказывалась сдать в интернат маму и даже бабушку, которая почти в растение превратилась.

Познакомившись с Марией Ивановной, Ольга поразилась тому, каким запасом доброты, смирения, ласковой внимательности и участия обладает эта женщина. Качества, конечно, прекрасные. Но, представленные в большом количестве, наводят на мысль об умственной неполноценности. Монашенки группируются в монастырях, не живут среди нас, и слишком добрый человек выглядит глуповатым. Хотя Мария Ивановна вовсе не глупа. Отсутствие образования незаметно за правильной литературной речью, книжек прочитано множество, окна в мир — радио и невыключаемый телевизор — позволили не оторваться от культурных корней и текущих событий.

Уникальная женщина, думала Ольга, такую бы душевную благодать да в мирных (читай — в личных) целях. И подруги, сами уже бабушки, опекают Марию Ивановну с трепетом и многолетней преданностью. Но эгоизм в их благотворительности легко просматривается. Если бы Мария Ивановна ныла, жаловалась на жизнь, плакалась и давила на сочувствие, рядом с ней давно бы никого не осталось. Очень приятно слушать про чужие страдания, своих под завязку! А так: пару-тройку раз в год заедешь к Маше, гостинцев привезешь, вещи ненужные отдашь, она благодарит, радуется, глаза светятся, и ты чувствуешь себя прекраснейшим из людей.

Марии Ивановне исполнилось сорок пять лет, когда умерла бабушка. Высохла, руки-ноги будто у паучка скрючились, разуму не осталось, а сердце работало как часы, стучало до девяноста двух лет. Через шесть лет не стало мамы. И Мария Ивановна, обретя свободу, впала в глубочайшую депрессию. Загубленная молодость, нескончаемая стирка вонючих простыней, нищета, замурованность в комнате с двумя больными старухами, годы спанья на продавленной раскладушке — все перенесла, а тут сломалась. Радио и телевизор выключила, лежала целыми днями на диване, безучастная и равнодушная. Подруги забили тревогу, пытались Марию Ивановну вытащить в свет, ведь надо на что-то жить, идти работать. Например, гардеробщицей в библиотеку. Или вот еще хорошее место — билетершей в театр, образование не требуется и работа культурная — в строгом костюме продавать программки перед спектаклем, вокруг народ интеллигентный, артисты и режиссеры мелькают.

Но для Марии Ивановны любой трудовой коллектив был страшнее преисподней. Она вяло и грустно, но упорно отказывалась идти в мир. Чахла с каждым днем, точно намеревалась вовсе угаснуть, лежа на диване, отойти в мир иной следом за бабушками и мамой. Никакие уговоры не помогали, слушать слушала, а как доходило до призывов к действию, отрицательно мотала головой.

Классический случай, говорила Ольга, любительница статей на психологические темы, когда человек не имеет собственных интересов, а только чужие. Еще можно понять, когда жена полностью растворяется в муже, в его заботах, проблемах, мечтах и планах (если он делает ручкой, уходит к другой женщине, то мир рушится). Но поставить в центр вселенной двух тяжело больных сумасшедших старух! Это уж слишком!