Анжелика Маркиза Ангелов - Анна Голон

«Ничего страшного, — говорил он, — мы просто немножко поиграли, но теперь все позади». Ребенку обещали конфеты, мягкую постель, шелковый костюмчик, как у маленького пажа. Понемногу малыш успокаивался. Его мокрые от слез глазки начинали светиться радостью. И тут сеньор внезапно вонзал свой кинжал в его шею… Но самое ужасное происходило, когда он похищал молоденьких девушек.

— Что он с ними делал? — не выдержала Ортанс.

Но тут старик Гийом, сидевший у очага и растиравший листья табака, вмешался в разговор и принялся бормотать прямо в свою желтоватую бороду:

— Замолчите же, сумасшедшая старуха! Я старый солдат, но вы с вашим вздором способны заставить прослезиться даже меня.

Толстуха Фантина Лозье живо стала ему возражать:

— Вздор?! Сразу ясно, что вы не из Пуату, Гийом Лютцен. Но, знаете, стоит вам проехать чуть-чуть дальше, к Нанту, и вы непременно встретите на своем пути проклятый замок Машекуль. Вот уже два века минуло с тех пор, как в нем вершились преступления, но люди все еще крестятся, проходя мимо него. Но вы ведь не из наших краев, откуда вам знать о нашем прошлом.

— Хорошенькое прошлое, если все его герои такие же, как Жиль де Рец[14]!

— Жиль де Рец был таким страшным злодеем, что до сих пор никакая другая провинция, кроме Пуату, не может похвастаться тем, что когда-нибудь имела такого преступника! И когда он умер, осужденный и приговоренный в Нанте, раскаявшись и прося у Бога прощения, все матери, чьих детей он мучил и съел, надели по нему траур.

— Ну, это уже слишком! — воскликнул старый Гийом.

— Да, такие жители Пуату. Великие во зле и великие в прощении! Мы не только способны совершать ужасные преступления, но также и великодушно их прощать.

Грозная, с ожесточенным видом кормилица разлила суп по расставленным на столе мискам, затем горячо поцеловала малыша Дени.

— Конечно, — она продолжила, — я недолго ходила в школу, но могу отличить детские сказки от старинных преданий. Жиль де Рец действительно жил на этом свете. Может быть, его душа все еще бродит вокруг Машекуля, но его тело гниет в этой земле. И потому о нем нельзя болтать с такой же легкостью, как о феях и домовых, которые гуляют вокруг больших камней, что лежат на полях. Хотя не стоит слишком насмехаться и над этими духами…

— А над призраками, нянюшка, над ними можно смеяться? — спросила Анжелика.

— Лучше не стоит, моя малышка. Призраки не злые, но почти все они печальные и обидчивые, зачем же добавлять насмешки к мукам этих бедняг?

— А почему старая дама, что появляется в замке, все время плачет?

— Кто знает? В последний раз, когда я встретила ее, шесть лет тому назад, между бывшим караульным помещением и большой галереей, мне показалось, что она не плакала, наверное, потому, что ваш дедушка повелел творить для нее молитвы в часовне.

— А я слышала ее шаги на лестнице, ведущей в башню, — заявила служанка Бабетта.

— Наверняка это была крыса. Старая дама де Монтелу очень скромная и не хочет никого беспокоить. Может быть, она слепая? Мне так кажется из-за того, что она ходит с протянутой вперед рукой, как будто что-то ищет. Иногда она подходит к спящим детям и проводит рукой у них по лицу.

Голос Фантины звучал все тише и заунывней.

— Может быть, она ищет мертвого ребенка?

— Женщина, в вашей голове темно, словно в склепе, — вновь запротестовал папаша Гийом. — Возможно, ваш сеньор де Ретц и был большим человеком, и вы гордитесь тем, что он жил на вашей земле… два века тому назад, и дама Монтелу была всеми уважаема, но по мне, нехорошо волновать этих славных крошек, которые даже перестали забивать свои маленькие животики, так вы их напугали.

— Надо же, я задела ваши чувства, грубый солдат, чертов наемник! Сколько таких же маленьких животиков, как у этих крошек, вы проткнули вашей пикой, когда служили австрийскому императору на полях Германии, Эльзаса и Пикардии? Сколько хижин вы подпалили, закрыв двери и зажарив в них целые семьи? Неужто вы никогда не вздергивали крестьян одного за другим, до тех пор пока ветки на деревьях не ломались под их тяжестью? Вспомните их жен и дочерей, которых вы насиловали до тех пор, пока они не убивали себя от стыда!

— Такова жизнь, такова жизнь, моя дорогая. Жизнь солдата — это война. Но жизнь этих девочек, которые сидят перед нами, предназначена для игр и веселых историй.

— До того самого дня, пока солдаты и разбойники не пройдут как тучи саранчи по нашей стране. Тогда жизнь этих девочек станет как жизнь солдата, в нее войдет война, нищета и страх…

С этими горькими словами кормилица открыла большой глиняный горшок, наполненный пирогом из зайчатины, смастерила тартинки с маслом, раздала их по кругу, не забыв и старого Гийома.

— Это я вам говорю, Фантина Лозье. Слушайте меня, мои детки.

Ортанс, Анжелика и Мадлон, которые воспользовались спором, чтобы опорожнить свои миски, снова подняли носы, а Гонтран, их десятилетний брат, оставил темный угол, где сидел надувшись, и подошел поближе. Наступало время для рассказов о войнах и грабежах, о наемниках и разбойниках, где в красном зареве пожара слышался звон шпаг и женские крики…

— Гийом Лютцен, вы знаете моего сына? Он служит конюхом у нашего хозяина, барона де Сансе де Монтелу.

— Да, знаю, он очень красивый парень.

— Так вот! Все, что я могу вам сказать о его отце, это то, что он служил в армии мессира кардинала Ришельё, которую он отправил в Ла-Рошель на погибель протестантов. Сама я не гугенотка и всегда молила Святую Деву Марию, чтобы она сохранила меня невинной до свадьбы. Но когда войска нашего христианнейшего короля Людовика XIII прошли по стране, самое меньшее, что про меня можно было сказать, что девственницей я быть перестала. И сына своего я назвала Жаном Латником в память обо всех этих чертях, один из которых стал его отцом, чьи кирасы, полные гвоздей, разорвали единственную рубашку, что тогда была на мне.

А если рассказать, что творили со мной на соломе в сарае те разбойники и бандиты, которые не раз выходили на дорогу, подгоняемые голодом, то вам всю ночь не сомкнуть глаз. В это время остальные поджаривали ступни моего благоверного на очаге, чтобы заставить его признаться, где он припрятал деньги. Я чуяла запах, да думала, что они жарят свинью.

И тут толстая Фантина принялась смеяться, а затем налила себе яблочного винца, чтобы промочить горло, пересохшее от разговоров.

Вот так, под знаком Людоеда, среди призраков и разбойников началась жизнь Анжелики де Сансе де Монтелу.

Все называли Фантину успокаивающим именем Кормилица. Где же были дети Фантины Лозье, в то время как она сама сидела с многочисленным выводком де Сансе, когда баронесса, их мать, не могла их кормить? Конечно, они тоже населяли эту большую кухню, полную шумных рассказов и благоухания вкусных супов и рагу в больших котлах.