Панна Мэри - Казимеж Тетмайер

— Ну, ладно, а что будет теперь? — проговорила она. — Его надо положить в гнездышко, а оно так высоко. Как это сделать? Для этого нужны обе руки.

Едва оперившийся птенчик тихо пищал у нее в руках.

— Гм, так высоко? Я могу упасть… В самом деле, даже убиться… Но что же мне сделать с птенчиком?.. Я даже не сумею положить его обратно и он упадет, а тогда уже наверное убьется. Что тут делать?..

Но вдруг ей пришло в голову, что птенчика можно завязать в платок, взять платок зубами и так взобраться к гнезду.

— Но сумею ли я? — подумала она.

— Сумею, — ответила громко.

И снова, как на реке, почувствовала в себе силу и мощь. С птичкой в платке Мэри поднялась на ветку и стала взбираться выше. Ветки были толстые и крепкие; но вдруг одна из них затрещала у нее под ногами.

— Господи! упаду! — хотела крикнуть Мэри, но не открыла рта, боясь выпустить платок из зубов. Холодный пот облил ее лоб; она судорожно ухватилась за сук, на исцарапанной руке показалась кровь. Поднялась выше; там ветви были крепче. Она уж не взбиралась, но ползла вверх по дереву; ей стало страшно. Наконец, она достигла гнезда, в нем было еще два птенца. Только теперь Мэри заметила, что мать птенчиков летает около нее, пища и чирикая. Она осторожно положила птенца в гнездо и стала быстро спускаться. Кровь текла у нее по рукам и даже по шее, которую она случайно оцарапала. На земле она осмотрела себя. Платье было изорвано, а шляпа запуталась в ветвях.

— За тобой уж не полезу, — шепнула Мэри.

И бросив последний взгляд на птичек, она проговорила громко, с гордостью:

— Интересно, много ли барышень поступило бы так, как я?

Она опять почувствовала удовольствие, но в другом роде, чем на реке и когда укладывала птенца в гнездо. Она жалела, что никто ее не видал, и что в рассказе поступок потеряет свою прелесть.

— Mery, tu est une brave fille! — говорила она про себя.

Мэри уселась отдохнуть. Над ней виднелись лес и небо, но она не чувствовала уже той обворожительной прелести, как раньше. И ей стало жалко.

— Я себе что-то испортила, — подумала она.

Ничто уже не толкало вперед. Она вскочила в лодку и стала грести против течения, насколько это было возможно, чтобы причалить поближе к парку. Это ей удалось, хотя и с большим трудом. Потом она постаралась обогнуть стену. Высадившись на берег, она веслом проложила себе дорогу через живую изгородь и пошла в парк.

— Вот и экскурсия, — подумала она.

Был вечер. Дул ветер, стаи темных облаков неслись по небу, открывая и закрывая собой желтую, горящую фосфорическим блеском, луну. Мэри сидела у окна. Из сада слышался шум деревьев, подчас в комнату врывались листья и пылинки, занесенные ветром.

Не было поздно, но казалось, что в Загаевицах весь дом спит. Мэри пришло в голову дикое желание прокатиться.

Проект этот, доведенный до всеобщего сведения, привел бы в негодование не только мисс Тамерлан, mademoiselle De Pierreu и madame Кудаковскую, но даже и madame Гнезненскую, погрузившую «son infini sur le fini des oreillers» с французским романом в руке; но у Мэри была преданная служанка Иося.

Она позвонила. Вошла Иося.

— Иди и вели Петреку заложить коляску. Запречь молодых вороных, присланных на той неделе.

— Но ведь ночь… Петрек спит…

— Так разбуди его и прикажи закладывать. Только смотри, чтобы никто не слышал.

И Мэри нахмурила брови, чтобы не допустить противоречий. Иося вышла.

Четверть часа спустя, она доложила, что Петрек готов, не забыла прибавить, что он очень сердит.

Мэри вынула из ящика пять рублей, два спрятала, а с остальными спустилась по лестнице.

Петрек, будучи уже в хорошем расположении духа, только по личному приказанию барышни не щелкнул кнутом.

— Поезжай на реку, скорее, — приказала Мэри, укутываясь в свою ангорскую накидку.

Петрек чмокнул, и молодые резвые вороные тронулись с места.

— Слушай, Петрек, — крикнула Мэри, — если будешь хорошенько ехать, получишь еще три рубля.

Петрек решил ехать хорошенько.

Выехали к реке. Мэри окружило пустынное, громадное пространство. Ветер бил ее по лицу с шумом, напоминающим морские вихри. Кругом было темно, лишь зажженные фонари при коляске слабо освещали дорогу.

Петрек ехал на всех парах.

Мэри закрыла глаза и отдалась быстроте езды.

Лошади ударяли копытами быстро и ритмически. Казалось, они не мчались, а летели. Мэри чувствовала, как ее что-то несет.

И чудилось ей, что она летит в бездну, а за ней гонится какой-то демон с крыльями летучей мыши и с лицом диавола, по рисункам современных художников.

Она убегает. Демон уже касается ее крыльями; на шее она чувствует уже его холодное дыхание. Она сильнее куталась в пелерину.

— Не убежишь, не убежишь! — слышит она за собой. — Догоню и поймаю тебя. Не убежишь…

Вдруг Мэри заметила, что Петрек старается изо всей силы осадить лошадей, быстро несущихся галопом. Казалось, коляска мчится с ветром.

— Понесли! — крикнул Петрек.

Мэри ужасно испугалась. Дыхание замерло у нее в груди, она на минуту потеряла сознание. Но скоро пришла в себя. Она знала, что дорога тянется равниной еще несколько миль, ехать придется по лугам и полям, а коляска низенькая. Бешеная скачка лошадей стала даже доставлять ей некоторое удовольствие.

Она опять услыхала за собой голос:

— Не убежишь… Я твой демон, твой злой дух… Догоню и поймаю тебя…

Мэри прижалась в угол коляски.

— Я схожу с ума? — подумала она.

— Со дня твоего рождения я летаю над тобой… — услыхала она сзади себя, — жду случая, чтобы кинуться на тебя, как барс на лань.

Мэри стало так страшно, что она готова была велеть вернуться, но лошади мчались все скорее и скорее, все безумнее…

Вдруг Петрек крикнул испуганным голосом: «Ой!» — и Мэри почувствовала, что они едут не дорогой, а по чему-то мягкому, верно по траве.

— Что случилось? — крикнула она.

Петрек ничего не отвечал, он почти навзничь лежал на козлах.

Ветер постепенно утихал. Минуту спустя они уж ехали в совершенной тишине. Из-за туч проглядывала огромная серебристая луна. Кругом виднелись трава и камыш. Лошади свернули с дороги и помчались по лугу. Невдалеке что-то заблестело, точно поверхность воды. «Это, вероятно, Пржиховское озеро, о котором я слышала. Боже! Вдруг лошади понесут туда». Почва становилась мягкой, в лицо Мэри брызгала грязь из-под конских копыт и колес. По временам, как сон, мелькало перед глазами маленькое озеро с серебристой струей луны, дивное и таинственное.

— Господи, Господи! — шептала Мэри, проклиная свою несчастную выдумку. — Боже мой! Лишь бы возвратиться живой!

Иногда страх перед призраком возвращался. Призрак был молчалив и тих, но все следовал за ней. В этом она была вполне уверена.

— Что это может быть? — подумала она. — Ведь я никогда не видела привидений… Господи, Господи!

Но вскоре все внимание или весь страх Мэри сосредоточился на Пржиховском озере, которое блестело все ближе и ближе. Мэри даже казалось, что она чувствует его холодное дуновение на лице.

— Выскочу, — шептала она в испуге и в отчаянии.

Они все приближались к озеру. Лошади неслись к воде не прямо, а наискось. Вдруг Петрек кувыркнулся в воздухе и исчез, а Мэри очутилась на коленях в коляске, и на минуту у нее потемнело в глазах. Коляска остановилась.

— Что случилось? — крикнула она, придя в сознание и видя стоящего возле Петра.

— Колеса скатились в ров, — ответил Петрек. — Видно, Бог берег, ведь озеро вблизи. Колесо сломалось и дышло лопнуло.

— А лошади?

— Лошади убежали. Упряжь порвалась.

— Что теперь будет?

— Не знаю, барышня.

— Лошади нас понесли?

— Точно так, барышня.

— Хорошо, что так, а то ведь могли и в воду попасть!

— Не приведи Бог!

— Ну, а что же мы теперь сделаем?

Петрек пожал плечами.

— Домой далеко?

Петрек, вопреки этикету, махнул рукой.

— Не меньше трех миль!..

— Никого здесь нет вблизи?

— Нет.

— Значит, нужно возвращаться пешком?

— Как, барышня, вы хотите перейти по воде? Не перейдете!..

— Что ж будет? — произнесла Мэри, удерживая слезы.

— Может быть, мне сходить в имение за другими лошадьми, а барышня здесь подождут…

— Мне придется здесь ожидать одной!? — крикнула с испугом Мэри.

— Здесь, барышня, ни живой души, ни зверей нет. Никто сюда не придет. Я мигом сбегаю. Вы, барышня, не перейдете по болоту — тут вода… Ведь мы проехали не дорогой. Вы, барышня, легко обуты, можете простудиться и заболеть. Сидите, барышня, в коляске, сюда и мышь не заберется. А я побегу. — И, не ожидая ответа, Петрек повернулся и побежал.

— Петрек! — крикнула Мэри с отчаянием.

— Мигом, мигом, барышня, — ответил Петрек, прыгая по кочкам на болоте.

Слезы ручьем полились из глаз Мэри. Она прижалась в угол коляски, укуталась накидкой, и стала плакать, молиться и проклинать момент своего выезда из Загаевиц, затем вообще из Варшавы, наконец — день рождения и даже день свадьбы родителей.