Звёзды — холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

— Петр, я уже объяснял — мне необходимо встретиться с Андреем Хрумовым. Ты можешь присутствовать при разговоре. Ты поймешь. Официальные каналы слишком медленные!

— Конечно, медленные! Но откуда мне знать, чего ты действительно хочешь? Может быть, тебя послали убить деда!

— Нет! Мы не убиваем! Никогда! — счетчик даже дернулся от такого предположения. — Петр, ты позволил мне управлять кораблем — и все прошло хорошо. Доверься еще раз!

— Это просто невозможно.

— Почему?

— Черный ящик, например. Все разговоры на борту записаны. Их прослушают, и узнают, что я летел не один.

— Записи я изменю, — небрежно сказал счетчик. Я хотел было объяснить ему. что это невозможно — магнитофон на стальной проволоке, упрятанный в герметичный контейнер, просто не управляется снаружи… И осекся.

А зачем — «снаружи»? Хилая лапка ложится на броню… и мотор оживает. Бобины отматываются назад. Стираются все наши разговоры, добавляются невинные звуки и междометия — скучающий пилот разговаривает сам с собой.

Он сможет, пожалуй.

— Невидимым ты тоже умеешь становиться? — я даже не иронизировал. Просто вспоминал процедуру досмотра и контроля. Рентгеновские «воротца», тепловые детекторы, сканирования сетчатки и прочее, чем встречает космодром рейсы с чужих миров.

Будь даже счетчик размерами с котенка, я не смогу протащить его мимо контроля.

— Невидимым? Нет. Но контроль мы преодолеем.

Я покачал головой.

— Петр, три года моя раса готовила эту миссию. Все будет хорошо!

Почему-то мне хотелось ему верить…

— Карел, нет…

— Я не причиню вреда!

— Нет. Это преступление, понимаешь? Даже если ты не лжешь, меня отдадут под трибунал.

— Победителей не судят, Петр, — счетчик оттолкнулся от джампера, плавно подплыл ко мне, приземлился на коленях. Вытянул морду к самому лицу, и просительно повторил: — Поверь… поверь мне. Судьбу галактики решаешь сейчас ты!

Я даже головой замотал.

— Это слова…

— Это правда! Петр, если ты откажешься, то через месяц Земли не будет! Не будет… и моей планеты — тоже!

Глава 3

Над Аляской ЦУП снова восстановил связь.

— «Трансаэро», мы начинаем.

— Хорошо, Земля.

— Все в порядке?

Я отвел глаза от рептилоида, прежде чем ответить:

— Да.

Вот так, наверное, и становятся предателями. Поверив чужому. Все равно, человеку ли в иноземном мундире, или говорящей ящерице. Не из страха, не из корысти — из самых благих намерений.

Впрочем, у счетчика все равно нет шансов. Он не представляет себе систему безопасности космопорта… я и сам ее плохо представляю. Ровно настолько, чтобы понимать — посты не минуешь.

Челнок подрагивал, разворачиваясь. Земля переместилась под ноги, Теперь «спираль» летела дюзами вперед, готовясь дать импульс на торможение.

— Первый, — сказал диспетчер. Меня потянуло из кресла, когда двигатель ожил. Он отработал секунд семь, прежде чем наступила пауза.

Пока компьютер обрабатывал новую траекторию, я посмотрел на счетчика. Разговаривать нам больше было нельзя — он уже «подправил» записи черного ящика, сделав это именно так, как я и представлял. Возложив лапки на пульт… Он и сейчас сидел в этой же позе, примотанный тонким тросиком к скобам на кожухе джампера. Динамические операции — это не старт на гравитационном луче чужих, и не прыжки сквозь изнанку Вселенной. Перегрузки неизбежны.

— «Трансаэро», мы повторяем, — сообщил диспетчер.

Мне показалось — или его голос изменился?

— Как траектория, Максим?

— Чуть нестандартная… — он явно колебался. Было еще время вернуться на стабильную орбиту. — Корректируем. Второй импульс через девять секунд, продолжительность — три и пятнадцать сотых…

Счетчик посмотрел на меня. И медленно, старательно, подмигнул серым веком.

Что это он…

Дрожь корпуса, гул двигателя. Тишина…

— Максим, — я старался говорить спокойно. — По моему пульту — импульс три и четыре десятые секунды. Тяговый момент расчетный.

Диспетчер молчал секунд пять.

— «Трансаэро», у нас те же данные. Мы считаем.

— Траекторию!

— Не волнуйся. Ты в пределах посадочного коридора.

Уже что-то… по крайней мере, не сгорю, и не отрикошетирую от атмосферы. Протянув руку я слегка толкнул счетчика — пусть будет наготове. Сейчас его способности могут понадобиться.

— Петр, — диспетчер вдруг обратился ко мне по имени. — Ты входишь в атмосферу нормально.

Я шумно выдохнул.

— У тебя проблемы на участке планирования. Ты… промахиваешься.

Участок планирования…

Это пусть журналисты пишут о гордо парящих челноках, заходящих на посадку с полными трюмами. Челнок планирует с грацией чугунного утюга. Даже пассажирский самолет с отказавшими двигателями обречен на падение — и это с его нормальными крыльями. А уж с моими раскладными плоскостями, способными едва-едва корректировать полет…

Падаем мы. Не летим, а как говорилось в одном мультике, «красиво падаем». Прямо на идеальные, залитые полуметровым слоем бетона, полосы космодрома. Падаем, превращая кинетику орбитальных скоростей в подобие полета.

— Насколько — «промахиваюсь»?

Я спросил, и в тот же миг мой компьютер ухитрился довести до конца свой расчет. Диспетчер подтвердил:

— Около ста километров, Петр.

Сглотнув, я сказал:

— Жду указаний, Земля.

— На стабильную орбиту ты уже не возвращаешься. Главное, сохраняй спокойствие, Петр. Мы ведем тебя.

— Куда? В Китай, на сувениры?

— Ты… приземляешься около Благовещенска…

— Падаю около Благовещенска! Или на этой неделе там построили новый космодром?

— Петр, сохраняйте спокойствие, мы ищем варианты.

— Понял.

Я ждал. Приземление уже началось. Путь к Земле необратим — запас горючего в «Спирали» очень и очень ограничен. Все, что я сейчас могу — это чуть-чуть корректировать траекторию.

— «Трансаэро», мы берем управление. Держись.

Снова гул двигателя — короткий, он выложился до конца, сожрав в последнем импульсе остатки горючего. Осталась самая малость — для атмосферных маневров.

— Петр?

Я смотрел на дисплей. Предполагаемая точка посадки сместилась — от Благовещенска к Свободному… но не до конца.

— Мы скорректировали траекторию…

— И что?

Пауза. И беспощадный ответ:

— Не на город же тебе садиться.

— Спасибо, — прошептал я.

— Петр, мы поднимаем вертолеты…

— Спасибо, — повторил я. Челнок снова дрогнул, разворачиваясь носом вперед. Меня даже не предупредили о маневре.

— Петр, тебе придется сажать машину вручную. Слушай меня внимательно… — диспетчер глотнул воздуха. — По линии твоего приземления проходит автомагистраль…

Я засмеялся — а как тут было не засмеяться? Сажать двадцатитонный «лапоть» на плохо асфальтированную дорогу?

— Это хорошая магистраль, Петр…

А то я не знаю наши дороги.

— Иного выхода нет, пилот.

Конечно нет. На «Спирали» не предусмотрена система аварийного спасения. Зачем перегружать челнок, когда так много желающих занять место пилота, а каждый килограмм иноземного дерьма стоит немыслимые деньги?

Челнок начал легонько подрагивать — первое, еще нежное, касание атмосферы.

— Идите вы все к черту!

Они сознательно провели эту последнюю, безумную коррекцию курса, практически лишив меня возможности управлять челноком. Чтобы отвести удар от города. Чтобы у меня не было иного выхода, кроме как сажать «межзвездный» корабль на разбитое шоссе.

— Мы перекрываем магистраль, через полчаса она будет чистой.

Он так старательно говорил «магистраль» — этот незнакомый мне мужик из ЦУПа. Сразу представлялись сверкающие, прямые как стрела, западные автострады.

— Связь уходит. Держись, Петр.

Вокруг челнока разгоралось свечение ионизированного воздуха. Нос корабля начал медленно приподниматься, принимая основной удар плазмы на бронированное брюхо. И все равно, на сверхпрочном жаростойком стекле переднего иллюминатора плясали огненные змеи.

— Приплыли, дружок, — сказал я, повернувшись к счетчику.

Это — судьба.

И она, наверное, права. Исправляет мои ошибки, мою слабохарактерность. Не пускает на Земля врага, сумевшего заморочить голову неопытному пилоту…

Счетчик улыбался. Словно его не пугала ни огненная буря вокруг, ни неминуемое крушение при посадке, ни дикая ошибка в отработанных программах приземления…

Ошибка в программах?

— Гад! — завопил я, рвясь из кресла. — Скотина!

Самый простой способ миновать контроль космопорта — приземлиться за его пределами.

Сумей я сейчас встать, я разорвал бы счетчика на куски голыми руками. Но перегрузка уже давила, вырывая из ремней, стремясь бросить на хрупкую начинку пульта.