Интим - Жан-Поль Сартр

– А откуда ты знаешь людей, которых не знаю я?! – яростно спросил Анри. – Где ты с ними встречалась?

– Не надо об этом, мой любимый, мой маленький Гулливер, не строй из себя супруга в такую минуту.

– Ты едешь с мужчиной! – в слезах воскликнул Анри.

– Послушай, Анри, клянусь тебе, что нет, клянусь жизнью моей матери, что мужчины мне сейчас отвратительны. Я еду с одной четой, пожилыми людьми, друзьями Риретты. Я хочу жить одна, они найдут мне работу; о, Анри, если б ты только знал, как мне необходимо побыть одной, как мне все это опротивело.

– Что? Что именно тебе опротивело? – спросил Анри.

– Все! – поцеловала она его. – И все, кроме тебя, мой милый.

Она просунула руки ему под пижаму и долго ласкала его тело. Он дрожал от прикосновения этих ледяных рук, но не сопротивлялся, он лишь сказал:

– Я совсем разболеюсь.

В нем определенно что-то надломилось.

В семь часов Люлю встала с опухшими от слез глазами и сказала устало:

– Мне пора возвращаться туда.

– Куда?

– Я живу в отеле «Театральный», на улице Вандам. Гнусный отель.

– Оставайся у меня.

– Нет, Анри, умоляю тебя, не настаивай, я тебе уже сказала, что это невозможно.

«Это поток, который тебя уносит, это жизнь; ты не можешь ни осуждать, ни понимать, остается лишь дать себя увлечь. Завтра я буду в Ницце». Она зашла в туалет, чтобы теплой водой промыть глаза. Надела пальто, вся дрожа. «Это словно рок. Лишь бы я смогла поспать в поезде этой ночью, иначе в Ниццу я приеду совсем без сил. Надеюсь, он взял билеты в первый класс; ведь я впервые поеду первым классом. В жизни всегда так: годами я мечтала поехать в путешествие первым классом, и вот, когда, наконец, мне представилась эта возможность, все складывается таким образом, что меня это ничуть не радует». Теперь она торопилась уйти, потому что эти последние мгновения были совершенно невыносимы.

– Что ты хочешь сделать Голуа? – спросила она. Голуа заказал Анри рекламный плакат, тот сделал его, а Голуа теперь от него отказывался.

– Не знаю, – ответил Анри.

Он съежился комочком под одеялом, видны были лишь его волосы и краешек уха. Он медленным, слабым голосом пробормотал:

– Я бы проспал целую неделю.

– Прощай, любимый, – сказала Люлю.

– Прощай.

Она наклонилась к нему и, слегка приподняв одеяло, поцеловала в лоб. Потом она долго стояла на лестничной площадке, не решаясь закрыть за собой дверь. Наконец она отвела глаза и сильно дернула за ручку. Послышался сухой щелчок, и ей показалось, что сейчас она потеряет сознание; похожее чувство она пережила, когда услышала, как первые комья земли застучали о крышку отцовского гроба.

«Анри не слишком любезен. Он мог бы встать и проводить меня. Наверно, мне было бы не так тоскливо, если бы он закрыл за мной дверь».

IV

«Она сделала это! – думала Риретта, глядя вдаль, – сделала!»

Был вечер. Около шести часов Риретте позвонил Пьер, и она пришла на встречу с ним в кафе «Дом».

– Но разве вы не должны были встретиться с ней сегодня в восемь утра? – спросил Пьер.

– Я виделась с ней.

– Она выглядела неважно?

– Да нет, – ответила Риретта, – я ничего не заметила. Она была несколько уставшей, но сказала, что плохо спала после вашего ухода, так как ее возбудила мысль, что она увидит Ниццу, и потому, что она испугалась портье-алжирца… Знаете, она даже спросила меня, уверена ли я, что вы взяли билеты в первый класс, даже сказала, что поездка первым классом была мечтой ее жизни. Да, – решила Риретта, – я уверена, что у нее и в мыслях не было ничего подобного, во всяком случае, пока я была у нее. Я пробыла с ней два часа, а у меня острый глаз на такие вещи, я бы удивилась, если б от меня что-то ускользнуло. Вы скажете, что она очень скрытная, но я знаю ее уже четыре года и видела ее в разных обстоятельствах, я знаю мою Люлю как свои пять пальцев.

– Значит, это Тексье ее отговорили. Забавно… – Он задумался на мгновенье и неожиданно сказал: – Интересно, кто им дал адрес Люлю. Я сам выбрал отель, о котором она раньше никогда не слышала.

Он рассеянно вертел в руках письмо Люлю, и Риретту это раздражало, потому что ей очень хотелось его прочитать, а Пьер никак не давал ей письмо.

– Когда вы его получили? – наконец спросила она.

– Письмо?.. – И он отдал его ей. – Возьмите, вы можете его прочесть. Должно быть, она оставила его у консьержки примерно в час.

Это был тоненький розоватый листок бумаги, которую продают в табачных лавках.

«Любимый!

Пришли Тексье (не знаю, кто дал им адрес), и я сильно тебя огорчу, но я не еду, мой любимый Пьер; я остаюсь с Анри, потому что он очень несчастен. Сегодня утром они зашли к нему, он не хотел открывать, и госпожа Тексье сказала, что он потерял человеческий облик. Они были очень добры и поняли меня, она сказала, что во всем виноват Анри, этот увалень, хотя в сущности он совсем неплохой. Она говорит, что с ним надо было так поступить, чтобы он понял, как сильно он ко мне привязан. Не знаю, кто дал им мой адрес, они мне этого не сказали, наверно, они случайно увидели меня, когда я утром выходила с Риреттой из отеля. Госпожа Тексье сказала мне, что прекрасно понимает, что требует от меня огромной жертвы, но она знает меня довольно хорошо и уверена, что меня это не испугает. Мне очень жаль нашего чудесного путешествия в Ниццу, любовь моя, но я подумала, что ты будешь не так несчастен, поскольку я навеки принадлежу тебе. Я твоя всей душой и всем телом, и мы будем видеться так же часто, как и раньше. Но Анри убьет себя, если потеряет меня, я нужна ему; уверяю тебя, что мне не очень-то весело чувствовать на себе такую ответственность. Надеюсь, ты не будешь строить свою злую гримасу, которая так меня пугает, и не хочешь, чтобы меня мучила совесть, ведь правда? Сейчас я возвращаюсь к Анри, и мне немного не по себе, как я представлю, что увижу его в таком состоянии, но у меня хватит твердости продиктовать ему мои условия. Во-первых, я хочу больше свободы, потому что люблю тебя, и хочу, чтобы он оставил в покое Робера, не говорил плохо о маме. Любимый, мне очень грустно, как мне хотелось бы, чтобы ты был сейчас со мной, я хочу тебя, я прижимаюсь к тебе и чувствую твои ласки на моем теле. Буду завтра в пять часов в «Дом». Люлю».

– Мой бедный Пьер! – взяла его за руку Риретта.

– Уверяю вас, – начал Пьер, – мне самому очень ее жаль. Ей необходимы свежий воздух и солнце. Но раз уж она так решила… Моя мать устраивала бы мне жуткие сцены, – продолжал он. – Вилла принадлежит ей, а она слышать не хочет о том, чтобы я привез туда женщину.

– Неужели? – прерывающимся голосом спросила Риретта. – Неужели? Значит, все прекрасно и все довольны!

Она отпустила руку Пьера: почему-то ее охватило чувство горького сожаления.

Примечания

1

Здесь непереводимая игра слов: Rabut (Рабю) – фамилия, Rebut (ребю) – подонок. – Примеч. переводчика.