«От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017) - Андрей Углицких

Первые впечатления от ВЛК? Разные. К положительным следовало бы отнести, конечно же, то, что меня впервые в жизни, не в насмешку какую, а всерьез, назвали «писателем». «Товарищем писателем». Как и всех нас, тогдашних слушателей ВЛК. Нина Аверьяновна Малюкова, «наше безусловное все»: и – классная «мама», и – «папа», и – «бабушка», и – «дедушка», и «жилетка», и «холодный душ», если надо – словом, все земные должности и профессии в одном, так сказать, флаконе – вошла в сентябрьскую нашу аудиторию, в ту, знаменитую, что на втором этаже «ВЛК – ашного» флигеля, и, как бы, мимоходом, буднично, как о само собой разумеющемся, обратилась к притихшим: «Товарищи писатели!» В первый момент, переглянулись, стали оглядываться, искать глазами этих самых, упомянутых Ниной Аверьяновной, решили поначалу, что и не к нам вовсе обращено это: «товарищи писатели»… Непривычно для слуха. Хотя и, что скрывать, желанно, востребовано… Второе. Наша милая, славная Аверьяновна объявила понедельник – неким «творческим днем». Что такое творческий день – не доперли мы, поначалу, но самое возможность того, что по понедельникам можно не ходить на службу, аудиторией воспринята была на громкое, за малым, не гренадерское «ура». Каждый мысленно прикинул, куда он, лично, может «замастырить», к чему приспособить, этот нежданный негаданный подарок судьбы. Я решил, что буду брать дежурства на неотложке… Я ведь по профессии – детский врач. И не собирался прерывать своей врачебной деятельности во время обучения. Итак, решено: буду брать по понедельникам суточные дежурства. Да еще – по субботам. Итого: двое суток в неделю. Восемь – в месяц. Целая врачебная ставка набиралась. Плюс – один день в неделю, как ни крути, надо было отдать на дополнительную подработку в медицинском НИИ, где я тогда работал старшим научным сотрудником. Плюс – после занятий, еще два раза в неделю, вторая подработка. В подшефном подмосковном санатории детском, туберкулезном. В Балашихе – городе. Такой был план… Утешало то, что не один я такой, «хитрый», оказался – все хотели как – то жить. Точнее, выжить. Озвучивать, сколько была, в денежном выражении, курсантская стипендия тогда, мне не хочется. Во – первых, уже не помню цифр тех, во – вторых, порядки ценовые с той поры столько раз уже поменялись, что ничего это сегодняшнему слушателю ВЛК уже не скажет. Помнится мне, правда, что если однокашники мои, проживавшие на Добролюбова, вносили ежемесячную плату за комнату в общежитии и приобретали студенческий льготный проездной билет – от стипендии не оставалось ничего. Почти.

Что еще хорошего? Было, кое – что. Например, талоны на питание. В свое время Максим Горький выбивал пайки академические для писателей, теперь – эстафетная палочка обеспечения «товарищей писателей» питанием передана была в руки нашему славному ректору. Кормильцу – поильцу Сергею Николаевичу Есину. Думаю, что решение было правильным: возможность, хотя бы, раз в сутки получить горячее питание много значила тогда для многих и многих коллег моих. Один такой талон на обед – маленький кусочек бумаги, размером с визитку, с неразборчивым чернильным цветком печати, я даже сохранил – так, наверное, блокадники ленинградские, уцелевшие, долго хранили потом, чудом сохранившиеся, образчики своих продовольственных карточек. Для памяти пущей. В общем, как в гражданскую или в разруху военного коммунизма, там, питание у нас было пайковОе. Одноразовое. Но – было.

Необычными казались поначалу некоторые правила проведения семинарских занятий. Особенно – протоколирование: заполнение специальных журналов, в которых дежурные курсанты – «летописцы» стенографировали ход семинаров по творчеству. Где – то там, в архивах литинститутских, и по сей день, должны сохранится автографы мои и моих товарищей семинарских. Короткие записи, типа: «Преподаватель такой – то сказал то – то и то – то, имярек в своем выступлении сообщил о том – то и о том – то… Вопрос (). Ответ (). Дата… Подпись…» Компания, кстати, собралась тогда у нас на ВЛК разношерстная, разновозрастная и разночинная: водитель – дальнобойщик, учитель, врач, швея, вчерашняя школьница, инженер – электронщик, домохозяйка, библиотекарь, безработный, журналист и так далее. Возраст: от восемнадцати – до пятидесяти двух… География: Украина, прибалтийские государства (Латвия и Эстония), Молдавия (Приднестровская республика), Азербайджан. И Россия, конечно же. От Москвы до самых до окраин: Урал, Дальний Восток, Центральный регион. Люди – всякие и разные. Общительные и не очень, выпивохи и религиозные аскеты, рубахи – парни и себе на уме… Был монгол даже, жаль, позабыл фамилию его. А может, и хорошо – все равно бы, не смог, наверное, выговорить. Главный редактор монгольского телевидения, что ли? Высокий молодой парень, ходил на занятия в национальной одежде, типа, а ля «Чингиз – хан». Жаль только – великого и могучего не знал. Совсем. Ноев ковчег, словом. Что любопытно – немало было знаменитых литературных и исторических фамилий. Одна Радзивилл чего стоила, к примеру! Были еще Некрасов (Евгений), Паскаль (Константин), Бондаренко (Валентина), Воробьев (Вячеслав), Кольцов (Евгений) … Остается добавить, что и однофамилица писателя – ректора С.Н.Есина, Елена Есина, также училась на нашем курсе.

Чем только не занимались… Вообще, если в одном месте собирается больше двух человек, которых умные люди авансом, на перспективу, награждают званием «товарищи писатели», то они начинают сразу же придумывать себе проблемы. Потому, что энергии не меряно. Им становится срочно необходима писательская трибуна. Печатная. Собственная.

Не миновала участь сия и нас. Поскольку был я, по тем временам, человеком интернет – «продвинутым», имел свою, хоть и, не слишком современную, но – собственную, оргтехническую «базу» (компьютер, сканер, принтер), я и выступил с идеей издания на ВЛК, ни много, ни мало, как собственного печатного органа. Под скромным и оригинальным названием: «Вестник ВЛК». Но иметь компьютер и принтер было мало. Нужны были единомышленники. Слава Богу, и за этим дело не стало. К концу сентября 1997 уже сложилась редколлегия будущего издания, в составе Елены Есиной (Москва), Ольги Радзивилл (С. – Петербург), Константина Паскаля (Рязань) и Андрея Смолина (Вологда). И вашего покорного слуги, конечно же.

В качестве образца избран был, входивший в штатный пакет «Windows», шаблон буклета. Через неделю, примерно, первый номер «Вестника…» увидел свет. Несмотря на то, что прошло с тех славных дней уже десять лет, сохранился он, чудом каким, но сохранился. На жестком диске домашнего компьютера. Десятилетие в затишке пролежал. Вон – на экране монитора уже…

…Представьте себе лист бумаги, формата А4. Весь текст первого номера «Вестника» умещался на одном таком листе. После двухсторонней распечатки, данный лист складывался неким определенным образом, и получался буклет – очень удобная, кстати, форма. Сколько же туда вошло всячины всякой! Судите сами. Во – первых, Андрей Смолин поздравил наших сентябрьских именинников – упомянутую выше Нину Аверьяновну Малюкову, и еще не упоминавшуюся Викторию Ионову (Смоленск). Во – вторых, Ольгой Радзивилл был написан материал под интригующим названием «Исповедь квадратной старосты» Почему «квадратной»? Дело в том, что госпожа Радзивилл оказалась старостой дважды, в «квадрате», так сказать: и – всего нашего курса, в целом, и – отдельно взятого поэтического семинара ВЛК. Повезло, понимаешь, человеку так. О чем же писала носительница древнекняжеской фамилии? Да обо всем понемногу:

«Никогда не думала, что доведётся мне быть старостой. Да, ещё – в квадрате! А, вот… Два – три неосторожных слова о вреде пьянства – и выбрали. Коля, наш „крёстный отец“, правда, напугал меня – старост, говорит, раньше расстреливали. Но я попробую извлечь уроки из печального опыта моих предшественников. Да и народ у нас на ВЛК, вроде, добрый, даже родственный подобрался… Максимум экстремизма (извините за иностранные слова) – это пальнуть из ракетницы в небо, когда курс отдыхает на пленэре (опять же, извините). А ещё, похоже, что „…все они – таланты, все они поэты!“ (даже те, которые критики и прозаики). А талант, как известно, благороден. Поэтому я, как староста, пребываю в состоянии спокойной безмятежности, плавно переходящей в восторженный идиотизм. (Хотя, говорят, – это опасное, по последствиям, состояние). Но, все же, до репрессий пока далеко – все друг другу нежно улыбаются, предупредительность и забота – безудержны! И мне хотелось бы, чтобы улыбочки не стали натянутыми, а тепло, которое возникло – не погасло бы от случайного сквозняка за эти две московские зимы. Доброго вам пути, дорогие сокурсники!»

Коля – «крестный отец», который так напугал «великокнягиню» – это небезызвестный Николай Пашков, оренбургский (орский) водитель – дальнобойщик, крепко скроенный мужик «около полтинника» в малиновом пиджаке. Коля был маниакально одержим своими стихами, которые готов читать был, не переставая ни на минуту, двадцать пять часов в сутки, и почти постоянно окружен и загружен спиртными напитками, которые он, так же, как и стихи свои, тоже любил «читать». Из особых внешних примет поэта: фигура боксера – тяжеловеса, взгляд с прищуром и характерный для драчунов «ломаный» нос. В силу всего вышеперечисленного, жизнь у этого, действительно, незаурядного литератора, уральского самородка, была почти непрерывной цепью каких – то историй, скандалов… Сейчас я понимаю, что Н. Пашков был талантливым не только поэтом, но еще и пиарщиком, точнее, самопиарщиком (может быть, неосознанно, герой наш подражал С. Есенину времен «Москвы кабацкой»? ).