Искушение страстью - Француаза Бурден

– Пойду пройдусь, – резко бросил он.

Мать не успела сказать ни слова, а он уже вышел из библиотеки. Воздух снаружи был теплый, дивно благоухал, но ему было плевать. Он пересек парк, прошел вдоль дороги и поднялся на холм. Где-то на середине склона открывался роскошный вид на Альпы и долину Моллеж. Его взгляд блуждал среди оврагов, ущелий, отвесных скал, вырисовывавшихся в резком свете. Когда они с Эдуардом были детьми, Клара водила их сюда на пикник. В то время она уже была вдовой, но крепилась перед сыновьями. Неужели у него окажется меньше мужества, чем у нее?

Он присел на пень, подперев подбородок ладонями. Юдифь… Как она умерла? Из ее рук вырвали Бетсабе и втолкнули в газовую камеру? Как выглядели эти «печи»? Какое жуткое слово… А что она испытывала при этом? Какие страдания, какие страхи? Об этом он никогда ничего не узнает и может вволю помучить себя, представляя самое ужасное. А может, все было по-другому? Думала ли она о нем, задыхаясь от газа, звала ли его? Она была одна или за ее шею держалась дочь? Крики, смрад и люди, такие же испуганные, как она. И к какому святому взывать в этом кошмаре?

– Папа…

Шарль вздрогнул от голоса сына и поднял глаза: перед ним стояли две фигуры. За ним наблюдали Вин-сен и Даниэль – обеспокоенные и, скорее даже, сильно смущенные. Шарль был уверен, что это Клара послала внуков на его поиски.

– Извините меня, мальчики, – сказал он, поднимаясь.

Мог ли он и должен ли он был объяснять сыновьям, как умерла их мать? Во-первых, он сам ничего не знал об этом, а во-вторых, это было невыносимо. Так утверждали оставшиеся в живых. Слишком страшно, чтобы об этом можно было говорить. Никто никогда не смог бы им поверить, признавались они, испытывая стыд. Именно стыд… Каким истязаниям они подверглись, чтобы испытывать отвращение к самим себе, чтобы быть не в силах говорить о своих палачах?

– Поднимемся на вершину? – нерешительно предложил Шарль.

Мальчики дружно кивнули вместо ответа. Отец выглядел растерянным, им совсем не хотелось этой прогулки, но они благоразумно пошли следом. На резких поворотах они нагибались и цеплялись за можжевельник, чтобы не упасть. Запах розмарина окружал их, смешанный с ароматом лаванды, и Шарль отметил, что до сих пор не утратил чувствительность к запахам. Такое открытие необычайно поразило его. Ароматы Прованса напоминали ему молодость, беззаботные школьные каникулы, первые переживания… Он бы отдал что угодно, чтобы вернуть прошлое. Юдифь напрасно ждала его в Валлонге. Здесь она боялась за него, здесь же судьба ее была решена. Никогда больше Шарлю не будет хорошо в этом, когда-то любимом доме.

Но и в Париже каждый день будет вызывать море воспоминаний, и это тоже может превратиться в ежесекундную пытку. Так почему же он хотел столкнуться с этим?

«Я все продам: мебель, вещи, которые покупали вместе, свадебные подарки, ее одежду и даже украшения… Оставлю только ее записные книжки и блокноты, еще фотоальбомы, все это помещу в банковский сейф. Зачем мальчикам жить прошлым? Я сам расскажу им о матери все, когда придет время».

Когда-нибудь, если только найдет в себе силы. Два подростка запыхались, едва поспевая за ним, и удивлялись, что отец до сих пор такой выносливый. Он никому не рассказывал, что даже в самой тесной камере он каждое утро и каждый вечер изнурял себя физическими упражнениями. Отжимания, укрепление мышц живота – движения, повторяемые до тошноты. Он вынашивал планы побега, и это позволяло ему побеждать оцепенение и не впадать в депрессию. Он был уверен – от этого зависит его жизнь. Чтобы помешать ему поддерживать форму, надо было заковать его в цепи. В конечном счете, Шарль не ошибся и вышел, сохранив относительно хорошее здоровье после пяти суровых лет. Он считал их суровыми, не зная, что после освобождения столкнется с еще худшим.

– Смотри, славки! – крикнул Даниэль, протянув руку к стайке птиц, с хриплыми криками пролетавшей над ними.

– Да, птенцы с пустошей, – рассеянно подтвердил Шарль. – Откуда ты знаешь?

– Ален научил.

– У него призвание к орнитологии?

Прежде чем Даниэль успел ответить, Винсен перехватил инициативу:

– У него душа земледельца. Он обожает Валлонг и мечтает здесь остаться.

С легкой улыбкой Шарль положил руку на плечо сына.

– Вы ведь с ним хорошо ладите. Так объясни ему, что это невозможно. Попозже, когда он достигнет совершеннолетия, он будет делать, что хочет. А сейчас мы все едем в Париж: вам надо учиться.

Они чуть-чуть постояли, любуясь пейзажем и рекой Дюранс вдалеке, и стали спускаться. Внизу, в сухой долине, была видна крыша дома. Шарль прекрасно понимал, что его племянник испытывал к этому месту. Сам он в детстве мечтал здесь вволю каждое лето. Чем ближе было возвращение в школу, тем короче становились дни, сильнее становилось желание никогда не видеть ограду парижского лицея и навсегда остаться в Провансе. Голубые ставни, высокие белокаменные стены Валлонга казались раем. Главный дом буквой «П», голубятня, мощеный двор, затененный тутовыми деревьями. Не цитадель, не особняк, а большое, типично провансальское строение, история которого насчитывала два столетия. Дом был ориентирован с севера на юг с легким уклоном на восток, чтобы защититься от мистраля; его почти плоские кровли были выложены римской черепицей. Итальянское патио в середине главного корпуса приютило необычную пальму. Окна в мелкий квадратик, балкончики из кованого железа; к двойной двери вели семь ступеней и круглое крыльцо. Комнаты были просторные, почти в каждой камин, выложенный камнем. Со своего первого приезда через день после свадьбы Клара помешалась на Валлонге. Деревенскую обстановку в стиле Луи-Филиппа она выбросила – семья ее мужа целых два поколения набивала этим дом, – но не поддалась ни модному тогда модерну, ни артдеко. Напротив, она вернулась к традициям региона, отдав предпочтение ореховой мебели, плетеным стульям, сундукам и большим шкафам. Ее страсть к этому дому никогда не утихала, и каждый свой приезд она что-то добавляла к его украшению. Здесь она вместе с сыновьями укрывалась во время Первой мировой войны, здесь же искала утешения после смерти Анри. Таким образом, она постоянно что-то добавляла к интерьеру, полагая, что Валлонг всегда будет прибежищем Морванов, и будущее доказало ее правоту.

Глядя, как мальчики беззаботно резвились перед ним, Шарль второй раз за день улыбнулся. Этих двух маленьких дикарей он должен как можно быстрее вернуть к цивилизации: сельская жизнь затянулась. Спокойным шагом он спускался, чувствуя себя почти хорошо, но вдруг подумал о маленькой дочери: прошел всего год, как она встала на ножки, и его мобилизовали; на этом склоне она, наверное, уже бегала с матерью и собирала цветы. Бат-шеба на иврите – «дочь обещания». Когда Юдифь шептала «Бетсабе», это звучало нежно, бархатисто, почти магически. Его Бет, его малышка с большими черными глазами, не вырастет вместе с братьями: ее заморили голодом, замучили и убили где-то на западе Германии. Бетсабе…