Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

— Динка собаку просит, — сказала как-то раз Настя, уже перед сном.

— Какую? — нахмурился я.

Думая: «Только не пуделя».

— Джек-рассел терьер, — произнесла Настя.

И меня прострелило! Будто кол в спину.

— Джек? — повторил машинально.

— Ну, такая порода, — ответила Настя. Она мазала руки, и в комнате пахло какой-то травой.

— Только не Джек, — вздохнул я и лёг.

Настя надела перчатки. Как будто хирург и легла со мной рядом.

— Я ей кота предлагаю, — сказала задумчиво, — Или мышку.

Глава 8. Настя

— Смотри, вот этот примерь! — говорит Машка.

И рука её, держащая яркий свитер зелёного цвета, тянется между примерочных штор.

Надеваю и вижу. И правда, идёт! Чуть тесный в груди. Я бросаю:

— А больше размер?

— Зачем тебе больше? — просунув внутрь голову, фыркает Машка.

— Грудь выпирает, — я жмусь, пытаясь спрятать окружности.

Но Машка хватает за плечи. И держит, чтоб те были ровными.

— Твою грудь не прятать надо! Будь у меня такие свои, я бы вообще голой ходила, — произносит она с сожалением.

У неё фигура что надо! Рост и талия, стройные длинные ноги. Только вот грудь маловата. Именно этот изъян всегда был причиной для слёз.

Как сейчас вспоминаю ту, первую встречу. Мы жили в панельном. В доме на сотню квартир. Папа был жив. И мама была озабочена моим воспитанием.

Я росла очень правильной девочкой! Под строгим ярмом материнской опеки. До десяти лет ждала, пока мама родит мне сестрёнку. Но у них не сложилось. И потому всю силу заботы она изливала на нас. На меня, на отца.

Училась я на «отлично». Не дружила с плохими детьми, допоздна никогда не гуляла. Помню, как я, с ведром в руках, отправилась в сторону лифта. И удивлённо услышала плач.

Кто-то всхлипывал рядом, и я тихо ступила из света в загадочный мрак. Там, на ступенях, увидела чью-то фигуру.

— Эй? — позвала её.

Девушка дёрнулась. Но не вскочила. Осталась сидеть.

— Тебе нужна помощь? — спросила я вежливо.

Огонёк сигареты отчётливо вспыхнул. А спичка погасла.

— Будешь? — протянула она.

— Не курю.

Я поставила мусор у стенки и опёрлась о лестничный поручень.

— Ты живёшь тут? — спросила её.

Светлые волосы девушки издавали загадочный блеск. В прямоугольник окна между двух этажей проникало достаточно света, чтобы увидеть лицо. Она была симпатичной, но грустной. Явно, взрослее меня.

— Ага, недавно с матерью переехали, — ответила, шмыгая носом.

— А мы давно тут живём, — поделилась я.

Она повернулась, окинула взглядом:

— Я вижу.

Отчего я смущённо одёрнула мамину кофту:

— Меня Настя зовут, а тебя?

— Мария, просто Мария, — ответила девушка и шумно вздохнула.

На ногах у неё были туфли. Модельные, яркие, на каблуках. А у меня на ногах были тапки. Разношенный старый размер. Она была с сумочкой и в джинсовой юбке. А я — в трикотажных штанах и футболке с катышками.

Но, тем не менее, в этой подъездной тиши, между нами возникла какая-то общность.

— Меня парень бросил, — произнесла она, выдохнув облачко дыма, — У тебя есть парень? — спросила, и тут же сама усмехнулась.

Мне стало обидно. И ответила с гордостью:

— Есть.

— Серьёзно? — она погрустнела. Будто расстроившись этому факту.

Я села с ней рядом. Ступеней хватало, чтобы сидеть, не касаясь друг друга.

Огонёк сигареты мерцал у лица. Чуть припухшие губы хватали за край, оставляя на фильтре следы от помады. И это запретное действо так будоражило, что я решила рискнуть!

— Дашь попробовать?

Маша взглянула с улыбкой. И протянула мне свой недокуренный Voque.

Так началась наша дружба. Разделённая возрастом. Но оттого ещё более тесная! Машка была откровенна со мной. Знала, что я никому не скажу! А я училась быть взрослой, красивой и самодостаточной. Пусть в те времена это значило строить глазки, носить каблуки и курить, выпуская зазывные дымные струйки.

Стоит ли говорить, что тот год я закончила не на «отлично»? А допоздна тусовалась в компании с Машкой. Где, кроме прочих парней, был Самойлов Илья…

Дома с порога мне слышится голос. Знакомый и женский! В первый момент я думаю: «Нет! Только не это!».

Но, поняв, расслабляюсь. Это же скайп! Интернет. Который избавил нас от необходимости видеть друг друга вживую.

— Эт мама пришла! — прерывает Динка беседу, и несёт ноутбук.

На экране во всей красоте своих прожитых лет, возникает Тамара Петровна. На шее, подобно ошейнику, бусы из бирюзовых камней. На щеках — чуть заметные впадинки.

Она улыбается мне своим мягким коралловым ртом. И я мысленно чувствую запах духов, с отголоском цветущей магнолии.

— Здравствуйте, мам, — говорю и беру ноутбук.

Дина «за кадром» возносит глаза к потолку. Похоже на то, что она рада сплавить бабусю ко мне! Её разговор может длиться часами.

— Как ты там, дорогая? — вздыхает она.

— Неплохо, спасибо, — я ставлю на кухонный стол её «бюст». И Тамара Петровна вещает:

— Ты выглядишь просто чудесно! Ты умница, девочка, слышишь меня?

Я улыбаюсь, киваю. Она на экране снимает пушинку с волос. Те у неё шоколадного цвета. И всегда идеально уложены. Будто, проснувшись с утра, она посвящает туалету немалое время.

— Я всегда должна быть образцом для своих сыновей, — говорила она ещё в Грузии. И считала себя неизменным мерилом, образцом красоты.

Правда, её сыновья, вопреки наставлениям матери, отыскали совсем непохожих невест. Старший взял в жёны грузинку. Не очень красивую внешне, но обладающую иной, незаметной другим, красотой. Средний женился на кореянке. И этот брак был осуждён ещё больше, чем наш.

— Настенька, — произносит свекровь, рассказав про погоду, отца и внучат. Левтер, старший сынуля, подарил пятерых. Так что скучать не приходится!

— Ты прости меня, девочка!

Я изумлённо смотрю:

— Да за что?

— Как же, — она вытирает мизинцем слезу, — За то, что мой сын тебя предал. В этом есть и моя вина! Я же мать.

Я представляю себе, не дай Бог, что Денис разведётся когда-нибудь. И я буду чувствовать то же…

— Это не делает вас виноватой! — возражаю я пылко.

— Как же не делает? — качает она головой, — Ведь я воспитала его.

— Его воспитала среда, — отвечаю свекрови, — А вы ни при чём.

Лицо на экране мутнеет. Голова, опустившись, демонстрирует мне ворох уложенных завитков.

— До сих пор не могу с этим свыкнуться. Сердце болит!

— Так бывает, — утешаю её. И себя, — Люди любят друг друга. А, может быть, им только кажется… И когда любовь проходит, у них нет сил признаться в этом. И они начинают чудить.

— Но разве, же вы не любили друг друга? — сокрушённо вздыхает свекровь, — Мне казалось, что ваша любовь настоящая!

Я ощущаю, как боль заполняет утробу, мешает вздохнуть:

— Мне тоже казалось.

— Прости, прости! Я всё не то говорю, — тараторит Тамара Петровна, — Ты сама-то как? Что нового?

— Да, ничего, — улыбаюсь.

— А Давидушка где? Так хотела увидеть его!

Я смотрю на часы. Сама заварила, сама и расхлёбывай! Давид пропадает в слесарной обители. Витя теперь — лепший друг. Только и слышно: «а Витя…», «мы с Витей…». Забавно осознавать, но я даже ревную! Только до конца не пойму. То ли сына к Вите. То ли Витю к нему?

— Он теперь взрослый совсем, — вздыхаю, — Я и то его редко вижу! В гараже пропадает, с девчонкой встречается.

— Мальчики, да, своей жизнью живут, — подтверждает Тамара Петровна, — И что ты ни делай, поступят по-своему.

Я вспоминаю объятия сына. И фразу: «Мам, я всегда буду рядом с тобой». Мне хочется верить ему! Но я понимаю, реши он начать свою жизнь в другом месте, и я не сумею ему помешать.

Глава 9. Илья

Истошный вопль вторгается в сон. Вынимает меня из него. Тяжело и мучительно, как из тёмной глубокой ямы. Открываю глаза, упираюсь ими в стену. До сих пор не могу привыкнуть к тому, чего здесь нет. Тумбочка рядом с кроватью без ящичка. Но я по привычке шарю по ней! В ванной розетка с другой стороны. Но память тела вынуждает тянуться влево.