Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием - Роберт Колкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глобальное телепатическое единение со своим врачом («вы воздействовали на мою нервную систему, даже находясь в других местах») было первым из нескольких десятков непривычных и сверхъестественных переживаний, о которых рассказывает Шребер на двухстах с лишним страницах. Образным языком, до конца понятным, вероятно, лишь ему самому, автор увлеченно пишет о том, что видел в небе два солнца и однажды заметил, что одно из них следует за ним повсюду. Он посвящает множество страниц путаному описанию скрытого «языка нервов», не различимого для подавляющего большинства людей. Души сотен человек пользовались этим языком, чтобы передавать Шреберу важнейшую информацию – о наводнении на Венере, распаде Солнечной системы и слиянии созвездия Кассиопеи в одну большую звезду.
В этом отношении у Шребера было очень много общего со старшим из детей Гэлвинов, Дональдом, который много лет спустя декламировал свой Священный орден духовенства перед семилетней Мэри в доме на Хидден-Вэлли. Как и Дональд, Шребер верил в то, что происходящее с ним имеет не физический, а духовный характер. Ни он, ни Дональд, ни кто-либо из Гэлвинов не смотрели на эти бредовые идеи со стороны с беспристрастным любопытством. Они существовали внутри них, заставляя трепетать, поражаться, ужасаться и отчаиваться, а подчас все это сразу.
Будучи не в силах освободиться от происходящего с ним, Шребер старался вовлечь в это всех вокруг, чтобы поделиться своим опытом. В его мире моменты эйфории перемежались моментами невероятной слабости и беззащитности. В своих воспоминаниях Шребер обвиняет доктора Флексиха в использовании языка нервов для совершения «убийства его души». (Как поясняет Шребер, души – очень уязвимые, «обширные шары или узлы» из чего-то вроде «тончайших нитей или волокна»). Затем возникло изнасилование. «По причине моей болезни я вступил в особые отношения с Богом, – пишет Шребер. – Поначалу эти отношения очень напоминали непорочное зачатие. Я имел, хотя и не совсем до конца развитые, женские гениталии. А внутри своего тела я ощущал тогда подпрыгивания и толчки, причем именно такие, которые соответствуют первым жизненным движениям человеческого эмбриона… то есть состоялось оплодотворение». По словам Шребера, он сменил пол и забеременел. При этом он испытывал отнюдь не святое воодушевление, а напротив, ощущал себя изнасилованным. Бог стал добровольным соучастником доктора Флексиха, «или даже главным подстрекателем», в заговоре с целью использовать его тело «как тело шлюхи». Мир Шребера по большей части представлял собой страшное, переполненное ужасами место.
У него была единственная величественная задача: «Моя цель состоит исключительно в более точном установлении истины в такой жизненно важной области, как религия». Это у него не вполне получилось. Зато написанное Шребером сослужило гораздо большую службу зарождавшейся в те времена неоднозначной и в высшей степени дискуссионной области науки – психиатрии.
Прежде чем изучение психических болезней стало наукой под названием «психиатрия», умопомешательство испокон веков считалось болезнью души, а страдающие им заслуживающими тюрьмы, ссылки или экзорцизма. В иудеохристианской традиции душа понимается как нечто отдельное от тела – сущность человеческой личности, к которой может обращаться Бог или завладевать дьявол. Первым примером душевного расстройства в Библии был царь Саул, оставленный Богом, на место которого пришел некий злой дух. Средневековая француженка Жанна д’Арк слышала голоса, которые считались сатанинскими, а после ее гибели, наоборот, пророческими. Даже в те времена определение безумия могло меняться в зависимости от преследуемых целей.
На самый поверхностный взгляд было вполне очевидно, что душевное расстройство иногда бывает фамильной чертой. Самыми яркими примерами этого были царствующие особы. В XV веке английский король Генрих VI сначала сделался параноиком, затем онемел и стал безразличен к окружающему миру, после чего у него начались галлюцинации. Эта болезнь стала сигналом к началу династического конфликта, переросшего в войну Алой и Белой розы. Честно говоря, подобного итога можно было ожидать: такими же расстройствами психики страдали дед Генриха по матери, французский король Карл VI, его мать Жанна де Бурбон, дядя, дед и прадед. Говорить о безумии как о неком биологическом явлении врачи начали лишь к концу XIX века. В 1896 году немецкий психиатр Эмиль Крепелин использовал понятие «раннее слабоумие» (dementia praecox). Он предполагал, что, в отличие от старческой деменции, этот недуг начинается в более раннем возрасте. Крепелин считал, что он вызывается неким «токсином» или «очаговыми поражениями головного мозга, природа которых пока не установлена». Двенадцатью годами позже швейцарский психиатр Ойген Блейлер ввел диагноз «шизофрения» для описания большинства симптомов, которые Крепелин объединял под понятием «раннее слабоумие». Он также считал, что эта болезнь может иметь некую физическую составляющую.
Блейлер использовал это новое слово из-за латинского корня «шизо», указывающего на резкое разделение ментальных функций. Этот его выбор оказался крайне неудачным. В большинстве произведений популярной культуры шизофрению путают с раздвоением личности – взять хотя бы «Психо»[15], «Сивиллу»[16] или «Три лица Евы»[17]. Однако это далеко не одно и то же. Блейлер пытался указать на разрыв между внешней и внутренней жизнью больного, на расхождение между восприятием и реальной действительностью. Шизофрения – это не множественная личность. Она отражает, как сознание человека постепенно отгораживается от реальности вплоть до полного отказа воспринимать ее так же, как окружающие.
Несмотря на попытки психиатров объяснять эту болезнь биологическими факторами, ее истинная природа оставалась малопонятной. То, что шизофрения может передаваться по наследству, не объясняло случаев, когда она возникала как бы сама собой, в частности случая Шребера. Базовый вопрос о том, является ли шизофрения наследственным заболеванием или возникает на ровном месте, занимал умы нескольких поколений ученых: психиатров, биологов, а впоследствии и генетиков. Как можно понять болезнь, не понимая ее причин?
Когда в 1911 году Зигмунд Фрейд наконец решил почитать записки Шребера, у него захватило дух. Венский теоретик и практик психоанализа, к тому моменту уже ставший признанным первопроходцем внутреннего мира человека, не проявлял интереса к бредовым психозам вроде шреберовского. Как практикующий невропатолог, он занимался подобными пациентами, но не видел никакого смысла укладывать их на кушетку психоаналитика. По его мнению, шизофреники слишком нарциссичны для результативного взаимодействия с психотерапевтом.
Однако книга Шребера (ее послал Фрейду его протеже, швейцарский психоаналитик Карл Юнг, который несколько лет упрашивал мэтра прочитать ее) перевернула представления Фрейда. Теперь у него появился полный доступ во все закоулки
