Дейр - Филип Фармер

А коридор был уже полон мужиков, спешащих на работу. Многие, как и Хэл, были в просторных балахонах спецов. Кое-кто — в зелено-красном: университетские преподаватели.

Конечно же, для каждого нашлась пара слов.

— Эриксен, привет будущему!

— Да улыбнется Сигмен, Ярроу!

— Чан, цветное ли было мысленное предначертание?

— Буверняк, Ярроу! Цветное, как наяву.

— Шалом, Казимуру!

— Да улыбнется Сигмен, Ярроу!

Первый заторчик у лифта, пока утренний дежурный по случаю толпы в коридоре выстраивал очередность спуска. Оказавшись снаружи, Хэл запрыгал с полосы на полосу, пока не пробился на центральную, на экспресс. Там остановился, стиснутый телами мужчин и женщин, но народ был свой, так что без неприятного чувства. Десять минут дороги, и скомандовал себе лево руля на край. Еще пять минут, и сошел на грунт, зашагал к пещероподобному входу пали № 16 “Университет Сигмен-сити”.

Там второй заторчик, тоже недолгий, пока дежурный назначил лифт. И Хэл взмыл экспрессом в один скок на тридцатый этаж. Обычно, выйдя из лифта, он шел прямо к себе готовиться к первой лекции старшего курса, которую давали по трехмерке. Но нынче направился в деканат.

По дороге жутко захотелось курнуть, а в присутствии Ольвегссена насчет этого — ни-ни, и Хэл приостановился, закурил и с удовольствием затянулся приятным женыпеневым дымком. Как раз против входа в аудиторию первого курса, откуда доносились обрывки лекции Кеоки Джеремиэдя Расмуссена:

— Первоначально слова “пука” и “пали” бытовали у общин полинезийцев, первонасельников Гавайских островов. Англоязычное население, которое колонизовало острова в более поздний период, заимствовало многие термины из языка гавайцев. И в числе наиболее употребительных — слово “пука”, означающее нору или пещеру, и слово “пали”, означающее утес.

Когда после Апокалиптической битвы американо-гавайцы заново заселили Северную Америку, эти два термина употреблялись в своем первоначальном смысле. Но в течение следующего полустолетия смысл этих двух слов изменился. “Пука” — так с очевидным пренебрежительным оттенком стали называть отдельные помещения, предназначенные для жилья у низших сословий. Впоследствии этот термин стали употреблять и сословия повыше. Если вы принадлежите к сословию иерархов, вашим местом обитания является “площадь”; если вы принадлежите к любому из остальных сословий, вашим местом обитания является “пука”.

Словом “пали”, то есть “утес”, стали называть небоскребы или любые другие крупноразмерные здания. В отличие от слова “пука” слово “пали” сохранило и свое первоначальное значение.

Хэл докурил сигарету, бросил окурок в пепельницу и прошел через приемную прямо в кабинет декана. Там за столом восседал доктор-декан Боб Кафаэль Ольвегссен собственной персоной.

По старшинству, Ольвегссен заговорил первым. У него был едва приметный исландский выговор.

— Алоха, Ярроу. Что у вас?

— Шалом, авва. Прошу прощения за явку без вызова. Но до отъезда есть необходимость обговорить несколько вопросов.

Ольвегссен, седовласый ученый муж средних лет (около семидесяти), нахмурился.

— Как так “до отъезда”?

Хэл вынул из чемоданчика письмо и подал Ольвегссену.

— При случае взгляните. Оберегая ваше драгоценное время, докладываю: получил предписание на производство срочного лингвистического дознания.

— Вы же предыдущее только-только кончили! — сказал Ольвегссен. — Как можно требовать с меня полноценной работы факультета во славу Госуцерквства и в то же время отвлекать персонал на ловлю ненормированной лексики!

— Вы уверены, что это не критиканство в адрес уриелитов? — не без жесткой нотки в голосе отозвался Хэл. Не от начальстволюбия (таковым не страдал) или стараний его изобразить — обязан был со своей стороны каленым железом выжечь подобный происк антиистиннизма.

Ольвегссен рыкнул:

— Абсолютно уверен. Я на это неспособен. Да как вы смели о таком подумать!

— Извините, авва, — сказал Хэл. — Даже в мысленных предначертаниях подобные намеки не посещают.

— Когда предписано отбыть? — спросил Ольвегссен.

— С первым же рейсом. Думаю, где-то в пределах часа.

— И когда вернетесь?

— Сигмен ведает. Как только закончу и сдам отчет.

— И немедленно ко мне.

— Еще раз прошу прощения, но не смогу. Моя СН к тому времени будет недозволительно просрочена, вынужден буду навести порядок вперед всех прочих дел. А на это уйдет не меньше нескольких часов.

Ольвегссен набычился и сказал:

— Кстати о вашей СН. Последняя вам не к лицу, Ярроу. Надеюсь, следующая будет получше. Иначе…

Хэла бросило в жар, коленки дрогнули.

— Так точно, авва.

Собственный голос едва расслышал.

Ольвегссен соорудил флешь из пальцев и глянул на Ярроу сквозь амбразуру в воздвигнутой фортификации.

— Иначе, как ни жаль, я вынужден буду принять меры. Я не могу держать в своем штате человека с плохой СН. Боюсь, что я…

Ольвегссен надолго замолк. Хэл почувствовал, как взмокло под мышками, как бисеринками выступил пот на лбу и на верхней губе. Знал: Ольвегссен нарочно тянет время, — и ни о чем не хотел спрашивать. Не хотел доставить этому седовласому красавчику с “гимелом” на груди удовольствие послушать, как он, Хэл, умильно поет. Но не дай Сигмен показаться безразличным! Будешь молчать, как пень, — поулыбается Ольвегссен, возьмет, да и уволит.

— Что вы, авва… — подхватил Хэл, силясь ни единым звуком не выдать бури собственных страстей.

— Очень боюсь, что не смогу позволить себе даже такое снисхождение, как ваш перевод в преподаватели подготовительных курсов. Хотелось бы проявить милосердие. Но милосердие по отношению к вам грозит обернуться попустительством антиистиннизму. Сама мысль об этом недозволительна. Ни в коем случае…

Хэл ругнулся про себя, не в силах совладать с дрожью.

— Так точно, авва.

— Очень боюсь, что мне придется обратиться к аззитам, чтобы вашим делом занялись они.

— Только не это! — ахнул Хэл.

— Именно это, — возразил Ольвегссен из-за своей фортификации. — Было бы крайне неприятно, но представляется, что все прочее не буверняк. Я смогу мысленно предначертать со спокойной совестью, лишь обратившись к ним.

Он разобрал фортификацию, развернул кресло боком, подставил Хэлу профиль и сказал:

— Все же надеюсь, что мне трудиться не придется. Прежде вас самого призовут к ответу за то, что творите. И, кроме себя, винить вам будет некого.