Девочка-тайна - Елена Нестерина

– Чего это вы объединились? – хитро прищурившись и поглядывая то на Олю, то на Димку, поинтересовалась она. – Давайте колитесь.

– С чего ты взяла?

– Колитесь-колитесь, я не отстану…

И ведь не отстала. Как Оля, Сашка и Димка следили за новенькой, так Татьяна с изяществом танка преследовала их. До самого гаража преследовала, и не на расстоянии, а прямо-таки вплотную – повиснув на локте у Оли и хватая за рукава то Макушева, то Савиных. Она выжимала информацию по капельке и выжала практически всю. Последние вопросы Татьяна задавала уже сидя на мопеде позади Димки и держась за его куртку.

Так что любителей разгадывать чужие тайны стало четверо.

И они помчались. Гликерия тут же заложила курс в сторону центра города. Сашка с Олей, а следом за ними Савиных и Огузова двигались метрах в пятидесяти позади неё. По счастью, им не пришлось стоять ни на одном из светофоров – транспорта было немного, так что, если бы они остановились на перекрёстке, новенькая легко бы их заметила. Миновав центр, Гликерия устремилась в сторону завода плодоовощных консервов, покрутилась там, несколько раз оказавшись в тупиковых ответвлениях дороги или перед закрытыми воротами, – и снова чудом преследователи успевали затаиться или свернуть, так что проезжавшая мимо Гликерия их не видела.

Наконец она обогнула промышленный район, узкими улицами частного сектора промчалась до заваленных мусором пустырей. И покатила в сторону моря. Дорога скоро свернула в противоположную морю сторону, так что чёрный скутер, рыча и трудолюбиво упираясь, мчал по кочкам. И всё к морю, к морю.

В чистом поле (вернее, на весьма замусоренном, но открытом взору пустыре) деваться было некуда. Преследователи остановились.

– Давно было понятно, что она не домой едет! – с досадой дёрнув головой, воскликнул Димка.

– Ну а куда? Всё равно же интересно! – ответила ему Татьяна.

А действительно – куда? Гликерия уезжала всё дальше и дальше. Скоро она съедет с холма, и её вообще не будет видно.

– Ну чего ж делать – поехали! – решительно скомандовал Сашка. – В такую даль пёрлись. Уж посмотрим.

– А заметит? – ахнула Оля.

– Ну, заметит так заметит!

С этими словами Сашка забрался на своего Горбунка (так по дороге назвала его временного друга Оля). Димка и Татьяна уже вырвались вперёд. Взревел и Сашкин конь.

Погоня продолжилась.

Вот она, Гликерия, показалась. Она медленно ехала над морем по краю обрыва. Сильный ветер давно сорвал с её головы тяжёлый капюшон, но волосы Гликерии не развевались, как в фильмах и клипах. Они были заплетены в косы, впечатления не создавали, но зато и не мешались. Оля представила, как это было бы неудобно: при любом изменении ветра они могли бы попасть в глаза, загородив обзор – как раз в тот момент, когда решается проблема жизни и смерти, когда нужна точность и чёткость. Или запутались бы где-нибудь. Непрактично. А любой, кто собирается на рисковое дело, должен учитывать такие помехи – жалко только, что киногерои об этом не задумываются. Сама Оля была в плотной шапке – она успела понять, что такое скорость, ветер и холод.

А Гликерия, наверное, что-то искала. Потому что чем ещё можно заниматься на берегу зимнего моря? Да ещё в таком бесперспективном районе. Когда берег был крутым и обрывистым, она просто мчала вдоль обрыва, а когда обрыв постепенно сошёл на нет и берег стал обычным плоским берегом с видом на степь, несколько раз остановилась. Бросив скутер, она то бродила у кромки воды, то сидела на корточках, привалившись спиной к своей машине. Несколько раз Гликерия оглядывалась, устремив взор на бесприютную степь. Но и четвёрка её преследователей не зевала: каждый раз Оле и ребятам удавалось затаиться в овраге или ложбинке. То и дело глушить моторы, спрыгивать и прятаться, ползая по земле, всем уже надоело, но и поворачивать домой тоже было неинтересно.

Вот Гликерия снова уселась на скутер и помчалась вперёд. Выскочив из засады (а какая засада в степи? – очередной овражек), Оля и её шпионы-компаньоны вскочили в сёдла и рванули за ней. А затем опять слезли и побежали.

Нет, в этом тайном преследовании точно было что-то романтическое. Счищая липкую грязь с локтей и представляя, как мама отнесётся к её виду, Оля Соколова бежала и ощущала прилив веселья. Кем бы ни была эта новенькая, здорово, что она появилась!

Скоро возникли нагромождения камней. Камни врезались в море, дробили волны, вышибая из них мириады брызг.

Гликерия снова оставила скутер на берегу. Подошла к воде и, перепрыгивая и карабкаясь по скользким мокрым камням, стала пробираться к утёсу, завершающему узкую гряду и уходящему далеко в море. Оля, Сашка, Димка и Татьяна, недовольно сковыривающая с бежевой куртки землю и грязь, теперь наблюдали за ней – из-за большого, вросшего в землю камня.

– Это она чего – шаманить сюда пришла? – предположил Димка. – В смысле колдовать?

– Как? – Танька с интересом подняла брови.

– А так: может, она таким образом порчу наводит…

– На кого – на море? – хмыкнула Танька.

Димка посмотрел на неё как на самую недогадливую девушку на свете. И пояснил:

– Балда: порчу наводят на кого-то и наговаривают на воду. В смысле заклинания произносят. Вода хранит информацию. И после этого тот, на кого направлено колдовство, или сам с собой что-нибудь сделает – например, утопится, или что-то сделают с ним…

Танька передёрнулась и махнула на Димку рукой. Оля усмехнулась, хоть и в первые секунды вполне поверила Димкиным словам. Сашка промолчал – он-то не видел, что может выделывать Гликерия, а потому и предположить ничего не мог.

– Так она, наверное, просто-напросто купаться собирается! – воскликнул Димка. – Интересно – она полезет прямо в одежде или разденется?

– А ты посмотреть хочешь? – усмехнулась Татьяна, не отрывая, впрочем, взгляда от перебирающейся по мокрым камням Гликерии.

– Ну а почему бы и нет? Когда ещё такое увидишь? – Савиных привалился к камню и положил ладонь под подбородок, как будто устраиваясь поудобнее в зрительном зале.

Оля вздрогнула. Но не от того, что её немножко покоробили слова Димки и Огузовой. На это она говорить ничего не стала – это ведь была вроде как шутка, а что ж к шуткам цепляться?

Так, а если не шутка? Неужели приезжая девчонка или морж, или не знает, насколько холодна сейчас морская вода? А может, у неё имеются планы по самоуничтожению? Бухнуться в ледяные морские воды – и покончить с жизнью, которая её чем-то не устраивает? Оля слышала, что эмо, мальчики и девочки, – любители суицида во всех его проявлениях. Может, и готы тоже? Значит, надо немедленно остановить это – или крикнуть новенькой, чтобы не дурила, или, пока она не рухнула в волны, добраться до неё и остановить!

Но Оля не успела. Она уже повернулась к Сашке и только хотела крикнуть, что надо действовать, как он дёрнул её за руку и кивнул в сторону моря.

Потому что странная девушка с мокрыми косами устроилась на вершине утёса. Налетал порывами неистовый ветер, солёные брызги, срываясь с набегающих волн, смешивались с дождевыми каплями, били ей в лицо, а Гликерия сидела, обхватив руками колени, смотрела в морскую даль и пела.

– А я-то думала, что она топиться собралась… – прошептала Танька, разочарованно качая головой. – Или сейчас допоёт и утопится? А может, всё-таки порча? На кого? На Комкова или на кого-то ещё? А может, это она делает любовный приворот – как Бояршинова? Ой…

В ответ на её слова тут же пошутил Димка. Танька снова что-то добавила. Оля пропустила всё мимо ушей. Она слушала, как поёт Гликерия, и ледяные мурашки бегали по её спине. Песня была странная, как и сама Гликерия, из-за шума прибоя разобрать слова было сложно. И всё же то, что услышать удавалось, притягивало внимание…

Нелюдимо наше море,День и ночь шумит оно.В роковом его простореМного бед погребено.

Ветер усиливался. Далеко, почти у линии горизонта, он разорвал тяжёлые тучи, и пронзительно-яркие лучи солнца упали на свинцовые воды.

Гликерия встала во весь рост. Ветер трепал её одежду, его порывы грозили свалить с ног, волны стали выше и били по камням всё яростнее. Пенные брызги ударялись о колени Гликерии. А она всё стояла и смотрела вдаль. На её лице был победный восторг. И песня – неведомая песня смелых людей, доносилась до берега. Мелодию Оля улавливала с трудом, да это было сейчас, наверное, и не важно.

…Там, за далью непогоды,Есть блаженная страна —Не синеют неба своды,Не проходит тишина.

Но туда выносят волныТолько сильного душой.Смело, братья! Бурей полныйПрям и крепок парус мой.[1]

Песня закончилась. А девушка, похожая на чёрную блестящую статую, всё стояла и смотрела на бушующий в лучах неласкового солнца морской простор.

Тревожная красота этой картины потрясла Олю. Поддавшись её очарованию, она выскочила из-за валуна и подставила лицо ветру. Ух, как! Ничего себе, какая стихия! Но это что – здесь, на берегу! А как, должно быть, ужасно и прекрасно там, на большом камне, в который бьют высокие ледяные волны! И какое же оно восхитительное, это зимнее море! На которое раньше и смотреть-то не хотелось – ничего, кроме плохой погоды, Оля оттуда никогда не ждала.