Самая коварная богиня, или Все оттенки красного - Наталья Андреева

Учиться Маруся не хочет, поступала после десятого класса в веттехникум, да завалила экзамены. Неспособная Маруся к учебе, вот ведь как оно выходит. Конечно, благодаря вам в деньгах мы по-прежнему не нуждаемся, да и высылаете вы много. И то сказать: в это смутное время остается только удивляться, как успешно пошли ваши дела. По телевидению частенько говорят, как вы признаны во всяких там заграницах и сколько денег и какие дома вы имеете. И сколько всякие там иностранцы плотят за ваши картины. Это ведь с ума можно свихнуться! Я, конечно, со всем к вам уважением, а вовсе не со зла. Упаси боже! Очень мы рады за вас, глубокоуважаемый Эдуард Олегович!

И это я не к тому, что нам с Марусей денег мало. Не посоветуете ли вы, куда пристроить нашу с вами дочь, и не пора ли вам проявить всю мудрость отцовского воспитания?

Остаюсь с неизменным уважением к вам, Алевтина Кирсанова. Спаси вас Господь!

Рисунки Марусины высылаю бандеролью, помнутся немного, да невелика потеря. Этого добра дома только и есть от Маруси польза. Да и с той денег нет».

– Ну, что скажете, Эраст Валентинович?

– Недурственно, весьма недурственно, уважаемая Нелли Робертовна. Сколько, вы говорите, лет этой вашей… ммм… Марии Кирсановой?

– Восемнадцать. Она, кажется, в мае родилась. Значит, скоро будет девятнадцать.

– Что ж. Недурственно.

– А есть у этой девушки, скажем, какой-то особый талант?

– Что значит, особый, дорогая Нелли Робертовна?

– Ну, скажем, как у ее отца, Эдуарда Листова? Не напоминает ли вам это его манеру, стиль?

– Как? Эдуард ее отец?!

– Видите ли, это давняя история… В общем, все началось с того портрета в розовых тонах. Я подозреваю, что на портрете мать девушки, хотя Эдуард упорно не желает об этом говорить. Ему скоро семьдесят, и скажу вам прямо, Эраст Валентинович, что его рассудок…

– Значит, Мария Кирсанова – дочь Эдуарда Листова?! Ну, тогда это все меняет.

– Меняет? Почему, собственно, меняет?

– Видите ли, если бы это была другая девушка, не дочь великого художника… Словом, как просто Марии Кирсановой ей одна цена, а как дочери Эдуарда Листова совсем другая. Ведь когда великий талант уходит, хочется какой-то преемственности. В данном случае преемственности поколений. И перед дочерью Эдуарда Листова, которая столь талантлива, открыты все двери. У девушки этой великое будущее, если, конечно, отец официально ее признает. Или хотя бы не будет отрицать… Что вы сказали насчет рассудка уважаемого Эдуарда Олеговича?

– Мне даже неловко об этом говорить… Словом, он со мной разводится.

– Вот как? И что это? Другая женщина?

– У него от картины к картине другие женщины. Последнее время его знаменитая красная гамма сгустилась совсем уж до какой-то черноты. Я уверена, что это влияние его последней пассии. А ведь он уже болен…

– Ах, ах, ах! Надо бы с ним поговорить…

– Послушай, Эдуард, Нелли Робертовна мне вчера сказала…

– Погоди. Что ты думаешь об этом?

– Это? Замечательные, талантливые рисунки! Очень похоже на тебя двадцатилетней давности по манере письма. Сколько света, сколько экспрессии!

– Эта девушка в самом деле талантлива?

– Талантлива ли она? Да у нее большое будущее! Великое будущее! Поверь, я в этом деле кое-чего понимаю. Это твоя ученица?

– Дочь.

– Поздравляю.

– Я теперь все чаще и чаще возвращаюсь мыслями в ту осень, в маленький провинциальный городок… Вроде бы неплохо я прожил свою жизнь, Эраст…

– Что-о?! Неплохо?! Эдуард, не гневи бога!

– Понимаешь, дети. Вот что меня тревожит! Сын – бездарность, внуки бездари. Эдик меня просто раздражает. Внук. Сынок удружил: назвал этого негодяя в мою честь! Как же, первенец! Бездельник, картежник, развратник! И вот эта девочка, словно луч света. Не зря, выходит, я туда поехал тогда. Я умру, а она будет картины писать. Дочь Эдуарда Листова. Имя мое не умрет хотя бы…

– Оно и так не умрет. Не скромничай.

– Знаешь, я развожусь с Нелли.

– Вот об этом я и хотел поговорить. А стоит ли? Скажи прямо, как старому другу: у тебя появилась другая женщина?

– В моем возрасте – женщина? Так, пустячок. Последняя вспышка страсти, все еще хочу доказать кому-то, что я не старик. Кстати, о старости: собираюсь привести в порядок дела перед смертью. Не спорь, Эраст, я человек пожилой. Чувствую, что смерть рядом. Хочу сделать соответствующие распоряжения. Пусть завещание мое для кого-то окажется ударом, но я принял решение. Приглашаю тебя на следующей неделе, во вторник, присутствовать на официальном подписании у нотариуса. Я хочу, чтобы как друг семьи ты был в курсе. И умоляю: не оставляй Марусю после моей смерти. Вот ведь какая бестолковая женщина эта Алевтина! Сколько раз просил прислать мне фотографию Маруси, а она шлет одни рисунки! А так хочется знать, какая она, моя дочь. Похожа ли на меня?

– Она картины пишет, похожие на твои, – этого более чем достаточно.

– Хотелось бы съездить туда перед смертью, в тот маленький провинциальный городок. А знаешь, я там был удивительно счастлив! Теперь я это понял. Лучшие дни в моей жизни. Перед смертью только и начинаешь ценить… Сказочная, волшебная осень! Напрасно я гнал от себя эти воспоминания…

– Та женщина на портрете, это она? Большая любовь, с которой все началось?

– Что? Да, она. Большая любовь… Прошу: не оставляй Марусю.

– Уж будь спокоен: ее теперь заметят! Это же твоя дочь!

– Да, я хотел официально признать ее своей дочерью. И документ заверить у нотариуса.

– Очень хорошо.

– Давно надо было это сделать. Успеть бы повидаться. Да-а-а… Успеть бы… Плохо я себя чувствую. В груди давит, сердце все ноет и ноет…

«… с прискорбием сообщаем, что наше искусство понесло тяжелую утрату. На семьдесят первом году жизни после тяжелой и продолжительной болезни скончался великий русский художник Эдуард Листов. Он был не только великим художником, но и великим Человеком, Человеком с большой буквы, много занимался благотворительностью, помогал молодым талантам. Вклад Листова в искусство просто огромен. Его знаменитые картины, такие как…»

– Маруся!

– Чего?

– Иди скорее сюда, Маруся! Гляди, что по телевизору-то показывают!

– Некогда!

– Папаша твой помер, а тебе, вишь, некогда!

– Ну, чего еще?

– Отец, говорю, умер.

– Невелика потеря!

– Типун тебе на язык! Сколько он тебе денег посылал! Ты посмотри, что на тебе надето? Это что? А это? Деньги-то на все откуда? А?

– Отстань, мать! Ну, умер. И что теперь?

– В Москву тебе надо ехать.

– Еще чего! Мне и здесь неплохо!

– А я тебе говорю, что надо. Может, денег каких получишь. Ты знаешь, сколько у него было деньжищ? Мильоны! Нам от его родни милости не дождаться. Самой надо поехать и взять!

– У меня, может, больше денег будет! Без его наследства обойдусь!

– Вот дура-то, а? Мать всю жизнь в люди старается ее вывести, а эта дуреха себе на уме! Ну, кто ты такая? Кто?

– Я Мария Кирсанова. У меня талант.

– Дурь у тебя в голове, а не талант. Кабы не знали все, что папаша твой великий художник…

– Я сама по себе, запомни. Я Мария Кирсанова, и наплевать мне на всех!

Телеграмма

«…Кирсановой Марии Эдуардовне Срочно приезжайте подать заявление вступлении права наследства Упомянуты завещании Сообщите телеграммой когда встречать

Нелли Робертовна Листова»

– Кто такая эта Нелли Робертовна? А, ма?

– Жена, стало быть. То есть теперь уж вдова.

– Это мне с ней надо делиться?

– Маруся! Может, он тебе всего-навсего рухлядь какую завещал? Комод да три платья. У него законные наследники имеются: жена, сынок да внуки. А ты сразу: делиться!

– Мам, я сегодня же возьму билет и отобью телеграмму. Одна поеду, ты не суйся. Справимся. И деньги мне его не нужны, просто посмотреть охота на всю эту семейку. Весело же. Ха! Художник!

– Другая бы счастлива была, что в жизни так повезло! Ну и наградил бог дочкой! И в кого ты такая взбалмошная?

– Надо было думать, от кого рожать.

– Машка! Да как ты…

– Отвяжись! Я на вокзал поехала! Чао!

Телеграмма

«Прибываю двадцать второго июня Казанский вокзал шесть ноль две вагон пятый купе пятое встречать не надо

Мария Кирсанова»

Э. Листов «Женщина с корзиной грибов», портрет в розовых тонах, холст, масло

Нелли Робертовна провела в этой комнате не один час, разглядывая портрет. Ее муж категорически запрещал продавать именно эту картину. Эдуарда больше нет в живых, портрет, как и все прочее его имущество, должен перейти к кому-то из наследников. Теперь шедевр можно выставить и на аукционе, разумеется, с разрешения оного. Сколько за него могут дать?

Очень и очень много. Последняя картина Листова ушла за пятьдесят тысяч евро, но тогда он был еще жив. А после смерти художника цена на его творения взлетает до небес. Так сколько же? Пятьдесят тысяч? Сто? А может, миллион? Все зависит от прессы, о Листове последнее время писали много и охотно. Скандал с незаконнорожденной дочерью, которую художник признал перед самой смертью, только на пользу. Коллекционеры не поскупятся, если будет оглушительный пиар.