Человек для себя - Эрих Фромм

Фрейдовский релятивизм наиболее отчетливо проявился в его теории сверх-Я (совести). Согласно этой теории нечто может стать вопросом совести, только если ему случится быть частью системы приказаний и запретов, воплощенной в отцовском сверх-Я и культурной традиции. Совесть в таком понимании — это лишь интернализованный авторитет. Фрейдовский анализ сверх-Я — это анализ только "авторитарной совести" [24].

Хорошей иллюстрацией этой релятивистской точки зрения является статья Г. Шредера, озаглавленная "Установка одного психолога не-моралиста" [25]. Автор приходит к заключению, что "всякая моральная оценка это продукт эмоционального нездоровья — напряженных конфликтующих импульсов, — возникших из прошлых эмоциональных переживаний", и психиатр не-моралист "заменит моральные нормы, ценности и оценки психиатрической и психоэволюционной классификацией моральных импульсов и интеллектуальными методами". Затем автор продолжает запутывать вопрос, утверждая, что "не морализирующие психологи-эволюционисты не имеют абсолютных и вечных законов правильности или неправильности чего бы то ни было", и это выглядит так, как если бы наука давала "абсолютные и вечные" формулировки.

От теории сверх-Я у Фрейда мало отличается его идея, что мораль — это, по существу, реактивное образование в ответ на заключенное в человеке зло. Фрейд полагает, что детские сексуальные влечения направлены на родителя противоположного пола; что вследствие этого ребенок ненавидит родителя-соперника одного с ним пола, и враждебность, страх, вина, таким образом, с необходимостью возникают из этой ранней ситуации (Эдипов комплекс). Эта теория — секуляризованная версия концепции "первородного греха". Считая эти кровосмесительные и смертоносные влечения интегральной частью человеческой природы, Фрейд пришел к заключению, что человеку пришлось выработать этические нормы, чтобы сделать возможной социальную жизнь. На примитивном уровне в системе табу, и позднее, в менее примитивных этических системах, человек установил нормы социального поведения, чтобы защитить индивида и группу от опасности этих влечений.

Однако фрейдовская позиция ни в коей мере не является законченно релятивистской. Фрейд демонстрирует горячую веру в истину как цель, к которой должен стремиться человек, и верит в человеческую способность к такому стремлению, поскольку человек от природы наделен разумом. Эта антирелятивистская установка ярко выражена им в вопросах "философии жизни" [26]. Он высказывается против идеи, что истина — "всего лишь продукт наших потребностей и желаний, сформированных различными внешними условиями"; по его мнению, такая "анархистская" идея "рушится от первого соприкосновения с практической жизнью". Его вера в силу и способность разума объединить человечество и освободить человека от оков суеверия проникнута пафосом, свойственным философии Просвещения. Эта вера в истину лежит в основе его концепции психоаналитического лечения. Психоанализ — это попытка раскрыть правду о самом себе. В этом отношении Фрейд продолжает традицию мысли, со времен Будды и Сократа полагавшей истину силой, делающей человека добродетельным и свободным, или — по фрейдовской терминологии — "здоровым". Цель аналитического лечения в том, чтоб заместить иррациональное (Оно) разумным (Я). Аналитическую ситуацию можно с этой точки зрения определить как ситуацию, где два человека — аналитик и пациент — посвящают себя поиску истины. Цель лечения — в восстановлении здоровья, а лечебными средствами служат истина и разум. Вводить ситуацию, основанную на полной правдивости, в культуре, где такая искренность редка, это, возможно, самое великое проявление гения Фрейда.

В своей характерологии Фрейд также демонстрирует нерелятивистскую позицию, хотя всего лишь косвенно. Он полагает, что либидо проходит развитие от оральной через анальную к генитальной стадии, и у здоровой личности генитальная ориентация становится преобладающей. Хотя Фрейд прямо не упоминал этические ценности, здесь наличествует скрытая связь: прегенитальные ориентации, характерные для установок на зависимость, алчность и жадность, этически стоят ниже генитальных ориентаций, свойственных плодотворному зрелому характеру. Таким образом, фрейдовская характерология подразумевает, что добродетель — это естественная цель человеческого развития. Такое развитие может блокироваться специфическими и, по большей части, внешними обстоятельствами и вести к формированию невротического характера. Нормальное же развитие сформирует зрелый, независимый, плодотворный характер, способный к любви и труду; следовательно, в конечном счете, по Фрейду, здоровье и добродетель — одно и то же. Но эта связь между характером и этикой не выявлена открыто. Она должна была остаться непроясненной отчасти из-за противоречия между релятивизмом Фрейда и скрытым признанием гуманистических этических ценностей, и отчасти потому, что, имея, в основном, дело с невротическим характером, Фрейд уделял мало внимания анализу и описанию генитального и зрелого характера.

В следующей главе, после обзора "человеческой ситуации" и ее значения для развития характера, дается детальный анализ эквивалента генитального характера — "плодотворной ориентации".

ГЛАВА III. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА И ХАРАКТЕР

Что я — человек, эту долю я делю с другими людьми. Что я вижу, и слышу, и ем, и пью — так это же делают и все животные. Но то, что есмь я — это только мое и принадлежит мне и никому другому: ни другому человеку, ни ангелу, ни Богу. Наедине с Ним — я только то, что есмь я.

1. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ

В одном индивиде представлен весь род человеческий. Он — единственный особенный образец человеческого рода. Он — это "он", и он — это "все"; он — индивид со своими особенностями и в этом смысле уникален; и в то же время он носитель всех характерных свойств человеческого рода. Его индивидуальная личность определяется особенностями человеческого существования, общими всем людям. Поэтому рассмотрение человеческой ситуации должно предшествовать рассмотрению личности.

А. БИОЛОГИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ ЧЕЛОВЕКА

Первый элемент, отличающий человеческое существование от животного, это элемент негативный: относительный недостаток у человека инстинктивной регуляции в процессе адаптации к окружающему миру. Способ адаптации животных к их миру остается одним и тем же на протяжении всего времени; если инстинкты более не в состоянии успешно справляться с изменением окружающей среды, вид гибнет.

Животные могут адаптироваться к изменяющимся условиям, изменяя самих себя, — автопластически, а не изменяя свою среду обитания — аллопластически. Это их способ жить гармонично, не в смысле отсутствия борьбы, а в том смысле, что прирожденные свойства делают их постоянной и неизменной частью их мира; животное или приспосабливается, или гибнет. Чем менее сложны и неизменны инстинкты животных, тем более развит мозг, а значит, и способность к обучению. Появление человека можно определить как возникновение той точки в процессе эволюции, где инстинктивная адаптация свелась к минимуму. Но человек появился с новыми свойствами, отличающими его от животного: осознанием себя как отдельного существа; способностью помнить прошлое, предвидеть будущее и обозначать предметы и действия символами; разумом для постижения и понимания мира; и воображением, благодаря которому он выходит далеко за пределы своих ощущений. Человек самое беспомощное из всех животных, но сама эта биологическая слабость служит основой его силы, первой причиной развития его специфически человеческих свойств.

Б. ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ДИХОТОМИИ ЧЕЛОВЕКА

Самосознание, разум и воображение разрушили "гармонию", свойственную животному существованию. Их появление превратило человека в аномалию, в причуду Вселенной. Он часть природы, субъект ее физических законов, неспособный изменить их, и все же он выходит за пределы остальной природы. Он обособлен, будучи в то же время и частью; он бездомен и при этом прикован к дому, который он делит с другими творениями. Заброшенный в этот мир, в место и время, которых не выбирал, он оказывается выброшенным из мира опять же не по своей воле. Осознавая себя, он ясно понимает свою беспомощность и ограниченность своего существования. Он предвидит свой собственный конец: смерть. Никогда он не бывает свободен от дихотомии своего существования: он не может избавиться от своего ума, даже если б и захотел; он не может избавиться от своего тела, пока жив, — и это тело заставляет его хотеть жить.