Чужая земля - Игорь Пресняков

Светлана презрительно фыркнула:

– Хорошо рассуждать на примерах московских. А у нас в глубинке – дай литераторам много воли и – получи! Не только волосы – уши дыбом встают. Вот Самсиков недавно сочинил, послушайте (специально запомнила):

Краснорожен и сердит,Толстый нэпман на лавке сидит.Глазом бычачьим по полкам —зырь!Там – и сметана,и масло,и сыр.Есть чем буржую похвастать соседу!Хватит припасов обжоре к обеду.Хватит и к ужину, нынче и завтра.А пролетарий – попробуй, состряпай!Нечем хвалиться бедняге Ивану.С горя потянешься к водки стакану.Горюшко луково сгинет до срока,ну, а с утра —по гудку —на работу!

А! Каково?

– Сама же говорила про Демьяна! – засмеялась Полина. – Есть у кого поучиться.

– Если бы, – надула губы Светлана. – У Бедного – агитки, а эти вирши Самсиков считает не меньше, чем литературным событием года. Я воспроизвела лишь малую часть его творения, там, братцы мои, – целая поэма!

– Ну и чему удивляться? – пожала плечами Полина. – Всем известно, что Самсиков – выкормыш великого и могучего ЛЕФа.[3] Здесь вам – и «литература факта», и социальный заказ, и новая художественная выразительность. Все как положено.

– Позвольте, – подал голос Андрей. – Мне, как человеку в определенном смысле далекому от искусства, со стороны виднее. Светлана права в стремлении видеть больше хороших произведений, я согласен с ней, что в современном творчестве много глупости и дуракаваляния. Однако давать поэтам и писателям идеологические установки, что и как писать, губительно для самого творчества. Мы действительно пока слабо понимаем, не осознаем сути новой реальности. С юношеским максимализмом частенько отвергаем все лучшее, что было создано поколениями предков. Пусть молодые литераторы занимаются поисками новой, оригинальной словесности, пусть выплескивают весь немыслимый сумбур и чушь. Неплохо хотя бы то, что мы это понимаем. Хуже, ежели не будет ничего, кроме Демьяна!

Усталые спорщицы молча согласились и принялись за давно остывший чай.

Съев свой кусок торта, Решетилова отложила ложечку и обратилась к Полине:

– Не первый раз замечаю, что товарищ Андрей – довольно хитрое существо. Выслушает всех, а уж потом делает резюме. Причем не обижая никого из присутствующих.

– О-о, ты его еще плохо знаешь! – Полина шутливо покачала головой.

Рябинин улыбнулся и сделал простодушную мину:

– Все очень просто, милые девушки. Дело не в хитрости, а в здоровом эгоизме: излишне распалившись, вы пожелаете остудить пыл рюмкой вина, затем вас потянет в «Музы»… А на дворе уже темнеет. А я не далее как сегодня вернулся из похода. Чуть-чуть устал. Вот и вся философия.

– У-у, – разочарованно протянула Наталья. – А мы тут твердим о высоких материях!

– Да не слушай ты его, – хихикнула Светлана. – В Рябинине пропадает великий артист. Пошляк Нерон перед ним – мелкий ханжишка и бездарность. Смотри на Полли! Она как на иголках вертится, глазками стреляет.

– Вовсе нет! – капризно парировала Полина.

Светлана взглянула на настенные часы:

– Да и в самом деле, пора. Допиваем чай – и по домам. Заодно и меня проводите.

Когда гости ушли, Наталья заглянула в кабинет отца.

– Отчего так рано разошлись? – Александр Никанорович оторвался от «Физиологического журнала».

Дочь присела в кресло:

– Вечереет. Да и Андрею нужно отдохнуть с дороги.

– Интересный молодой человек, – задумчиво проговорил Решетилов. – Они с Полиной – пара! Не ведал, что среди чекистов такие попадаются.

Наталья пристально наблюдала за отцом. Всегда бодрый и неунывающий, сегодня доктор выглядел сумрачным и усталым.

– Что-то стряслось, папа? – негромко спросила она.

– А-а, пустое! – с досадой отмахнулся Александр Никанорович. – Право, безделица…

– Ты нервничаешь. Изволь рассказать, в чем дело. После того как в мое отсутствие в нашем доме побывал этот бандит Фролов, ты переменился. Неужели донимает ГПУ?

– Ах, ну перестань! – воскликнул доктор. – Чекисты меня и не думают тревожить. Скорее, наоборот, объявили официальную благодарность за помощь. Сам Кирилл Петрович руку пожимал. Я же тебе рассказывал!

– А нынче что приключилось?

Решетилов вынул из верхнего ящика бюро конверт и протянул дочери:

– Прочти. Пришло с утренней почтой.

Наталья раскрыла письмо:

«Здравствуй, дорогой мой старинный друг Александр Никанорович!

С горячим приветом спешит к тебе Якушкин. Совсем уж давно, с тех пор как виделись мы по весне в Москве, не получал от тебя никаких известий. Не хочется думать, будто позабыл ты верного друга поры студенчества.

Дела мои идут своим чередом. Продолжаю читать лекции, веду занятия по военной химии у молодых командиров РККА. Жена, слава Богу, здорова. Кланяется вам с Натальей и шлет привет.

Зная нашу дружбу и твое всемерное участие в судьбе моей, хочу просить о помощи. В середине октября с. г. буду в ваших местах проездом вместе с добрым приятелем, соратником по важному для судьбы нашей Родины предприятию (о котором я тебе сказывал в Москве). Так уж ты услужи, прими нас. Думаю, и в вашей губернии имеются здоровые, верные матушке России силы. Не поленись, брат, познакомь моего единомышленника с ними.

Знай, Саша, ряды наши растут ежечасно, и мы стремимся побыстрее объединиться.

Надеюсь на твое участие.

Засим остаюсь, с поклоном,

1 сентября 1924 г.

– Странное письмо, – пожала плечами Наталья. – Однако что именно тебя встревожило?

– А то, доченька, что пытается старый дуралей Якушкин вовлечь меня в заговор против власти! – насупившись, объяснил Решетилов. – И отказать в гостеприимстве неудобно, и лезть головой в пекло опасно.

Наталья поднялась, подошла к отцу и заглянула в глаза.

– Нечего тут голову ломать, – твердо сказала она. – Пусть приезжают, мы гостям всегда рады. А в остальном? Как до дела дойдет – каждому, товарищи дорогие, – свое.

Глава VI

По дороге на службу Рябинина нагнал «паккард» Черногорова. Визжа тормозами, черный лимузин прижался к тротуару.

– Эй, кавалерист! Давай-ка я тебя подхвачу, – отворяя дверцу, крикнул Кирилл Петрович.

Рябинин козырнул и уселся на заднее сиденье рядом с начальником.

– Топаешь рапортовать об успехах? – улыбнулся Черногоров. – А я, брат, с рассвета на ногах, заботы не дают выспаться.

– Поздравляю с назначением на должность полпреда, – поклонился Андрей.

– Расскажи-ка лучше об операции, – отмахнулся Кирилл Петрович.

– Я составил рапорт, – Рябинин похлопал ладонью по кожаной папке для бумаг.

– Прочту непременно, – кивнул Черногоров. – А покамест – выкладывай самую суть: что показали арестованные бандиты?

– Рядовые члены шайки ничего не знают о поддержке их формирования уездным прокурором Апресовым. Создается впечатление, что связь Скоков держал через двух доверенных лиц – начальника местного допра Туманова и вора Зубова по кличке Золотник. Последний был убит в бою, а Туманова вместе со Скоковым я предварительно допросил и доставил к нам.

Вкратце картина складывается такая: еще в 1920 году, через сестру Скоков весьма недвусмысленно намекнул начальнику допра о сотрудничестве (сестра Скокова приходится Туманову любовницей). Сам начальник допра объяснил, что согласился помогать бандитам не столько ради денег, сколько из-за страха – власть, по его словам, в ту пору была слаба, бандиты сильны, а потом – «просто засосало». Мирону Скокову терять уже нечего, поэтому он довольно откровенно рассказал, как Апресов помогал его шайке. Я счел, что оснований для ареста предостаточно, и осмелился заключить Апресова в изолятор при уездном отделении ОГПУ. Арест произвели в строгой секретности, дабы не спугнуть заместителя губернского прокурора Изряднова.

– А он и так ничего не узнает, – усмехнулся Черногоров. – Товарищ Изряднов с семьей пребывает на отдыхе в Кисловодске. Самое время действовать!

Автомобиль въехал во внутренний двор ГПУ.

– Не торопись, – предупредил Черногоров желание Андрея выйти. – А что Скоков поведал о Гимназисте?

Рябинин пожал плечами:

– Банду Скокова связал с Гимназистом Фрол. Летом 1923 года он вышел на Золотника, а потом познакомился с самим Мироном. Частенько наведывался в Торжец и Степченко. Кто таков Гимназист, Скоков не знает. Уверяет, что Фрол представился подручным весьма авторитетного в уголовном мире человека. Общих дел Скоков с людьми Гимназиста, как будто, не имел, – встречи носили характер «дружеских визитов» и обмена информацией.

– Он не юлит? – недоверчиво сощурился Кирилл Петрович.

– Не похоже.

– А Степченко? Мне доложили, что привезли его мертвое тело.