Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год - Вокруг Света

Силантьев ликовал. Находка следовала за находкой. Опасение, что все выбрано раньше: экспедициями 1944 и 1966 годов, русскими и иностранными зверопромышленниками, просто туристами, до недавнего времени проникавшими в бухту, не давало ему покоя. И поэтому он радовался каждой находке — куску делательного железа или меди, железным гвоздям, осколкам штофов.

Ребята трудились на совесть. Пятьдесят минут раскопок, десять — перекур. И опять раскопки.

Те, кто бывал в бухте раньше, выбирали грунт посредине жилищ, и находки начинали попадаться, едва ребята подходили вплотную к плечикам — боковым верхушкам стен. Каждую из них Геннадий Леонидович заносил в большую коленкоровую тетрадь, регистрировал, наиболее интересные фотографировал и, аккуратно заворачивая в вату, укладывал в сумку.

Первой находкой в третьем жилище — а оно оказалось самым щедрым — был циркуль. Он лежал на плечике, на сухом месте и оказался совершенно целым. Трехрожковый штурманский циркуль. Затем бронзовый наперсток.

Археолог аккуратно счищал лопатой осыпь, когда прямо под ноги ему выкатился какой-то круглый, густо обросший землей предмет. Исподтишка наблюдавшие за работой ребята, уже привыкшие, что Силантьеву «дико везет», моментально сгрудились вокруг него.

Находка была почти правильной шаровидной формы, исключая небольшую дужку, выглядывавшую из земли, и довольно тяжелой.

— Никак золото, — высказал кто-то предположение.

— Скорее компас, — неуверенно проговорил Силантьев и чуть тронул дужку. — Похоже на крепление...

Наспех пообедав, археолог сразу же ушел в свою палатку. Достал бутылку водки — спирт получить не успел — и принялся за находку. Землю счистил деревянной палочкой. Вначале четко обозначилась ручка, потом замковая часть в виде коня, запряженного в сани с дугой. Археолог опустил предмет в стакан с водкой, а когда грязь несколько отмокла — зашевелилась под легким давлением пальцев ручка, затем конь. Силантьев осторожно просунул лезвие скальпеля под крышку, и она легко открылась, будто была закрыта только вчера.

Археолог и художник Федор, зашедший в палатку, онемели от удивления. Перед ними была удивительная по тонкости и необычности поделка, сплошь покрытая замысловатым орнаментом. А на отошедшей крышке и концентрических кругах под ней сверкали капли чистой росы на окисленной зелени бронзы.

Геннадий осторожно разъединил вставленные друг в друга бронзовые стаканчики кратного размера и лишь затем вынес все это богатство из палатки. И выставил на выщелоченную солями и ветрами Тихого океана поверхность деревянного стола для всеобщего обозрения.

Это был скорее всего медицинский набор мерок лекаря, а если принять во внимание, что Вторая Камчатская экспедиция отправилась в путь из Петербурга в 1733 году, то это могла быть одна из поделок, сделанных на одном из первых токарных станков, появившихся на Руси при Петре I.

То был день находок. У третьего жилища обнаружили дворик с кузнечным горном. Вокруг него и на плечиках было множество кусков делательного железа, гвоздей, осколков битой посуды. А к вечеру к этим находкам добавилась «сумка мастера». Обнаружили ее на низком плечике жилища Булат и Фаина Ивановна. В ней были конопатка, свайка, несколько деревянных пуговиц, с прикрепленными к ним мастикой металлическими покрытиями с орнаментами, обрезки кожи и деревянные гвозди.

А потом были найдены остатки деревянной бочки, снаружи и изнутри обшитой кожей, а в ней, если можно так говорить, серебряные монетки, выпускавшиеся при Петре I, штурманский инструмент, краски и другие предметы.

20 августа. Раскопки четвертой землянки: они жили с надеждой на возвращение

Лишь перед отъездом над бухтой Командора зазвучали гитарные переборы. Обычно же, закончив работу на полигоне, ребята, немного отдохнув, вновь возвращались к жилищам и продолжали раскопки до темноты или отправлялись на поиски могилы Витуса Беринга и других моряков «Св. Петра», «воевали» с песцами, потомками тех животных, что воровали вещи и продукты у членов экипажа пакет-бота, а теперь у курсантов, или шли ловить рыбу. А затем при свете стеариновых свечей до глубокой ночи вчитывались в воспоминания Свена Вакселя и Георга Стеллера...

У Свена Вакселя есть такие строчки: «Больные продолжали умирать один за другим. Столь велико было общее бедствие, что покойники оставались в течение довольно долгого времени лежать среди живых. Мой товарищ, в то время лейтенант, впоследствии контр-адмирал Софрон Хитрово находился со мной в одной землянке, а между нами был корабельный комиссар Иван Лагунов, который довольно долгое время лежал уже мертвый, пока наконец нам не удалось добиться, чтобы его убрали и похоронили. Капитан-командор Беринг скончался 8 декабря. Тело его привязали к доске и закопали в землю; все остальные наши покойники похоронены были без досок».

В вахтенном журнале пакет-бота есть упоминание, что могила Беринга находится на возвышении, с которого отлично просматриваются мысы Северо-Восточный, или Вакселя, и Толстый, остров Медный. Стеллер в своих записках указывал, что похоронили Беринга по протестантскому обычаю поблизости от жилища. Русско-Американская компания, руководствуясь этим указанием, установила на предполагаемом месте вначале деревянный, а затем и железный крест, который время от времени заменялся новым и, по предположениям некоторых исследователей, оказался уже перенесенным метров на тридцать в глубь острова. Настоящее же место захоронения Витуса Беринга, как и его сподвижников, к сожалению, остается неизвестным.

Геннадий Леонидович и Булат настойчиво искали могилу командора. С трудом взбираясь по крутым, почти отвесным склонам прибрежных сопок, заросших низкорослым стлаником и травой, откуда были видны сразу оба мыса и остров Медный, приходили они к мысли , что не могли измученные цингою люди устраивать кладбища на вершинах сопок.

Молодые мореходы как бы оказывались лицом к лицу с теми, кто более двух веков назад жил на этом берегу, и все более убеждались, что пребывание здесь экипажа «Св. Петра» не было заполнено ожиданием смерти. То, что Стеллер назвал «могилками», при тщательных раскопках и расчистке превращалось во вполне приспособленные жилища. Аккуратно выбранные в западинах углубления с ровными стенками высотой до двух и более метров, основательно прокоптившимися от очагов, подтверждали стремление людей выжить и возвратиться на большую землю.

Раскопки четвертого жилища открыли большое подсобное помещение, которое, вероятно, использовалось как кладовка для припасов.

В жилище было два очага. Один служил, возможно, для приготовления пищи, второй для выпечки хлеба. Сделан он был из камней, уложенных на прокопченные деревянные брусья. Меньший очаг, для приготовления пищи, имел в основании прослойку из грунта, шкуры какого-то зверя, засыпанной сверх опять-таки супесью — смесью песка и глины, подобно тому, как на Руси укладывали днище очага берестой и, чтобы оно не отсыревало, засыпали вновь землей. Само жилище было сооружено не наспех, а с умом и смекалкой. По краям ровных и правильно обработанных стен были врыты деревянные столбы, на которых, по-видимому, крепилась крыша.

Снимая сантиметр за сантиметром грунт, нанесенный за долгое время в некогда существовавшие жилища, участники экспедиции знакомились с бытом экипажа пакет-бота «Св. Петр». По словам Векселя, во время пребывания на острове нельзя было распознать, «кто господин или слуга, понеже уже не было разни (разницы) ни между кем ни в чем, ни у слуги с господином, ни у подчиненного с командиром, ни в подчинении, ни в работе, ни в пище, ни в одежде».

Сколько было разговоров, когда нашли остатки пистолета (в описи значилось три) и картечи со следами зубов — как и сегодняшние охотники, моряки Беринга так подгоняли пули к своим ружьям. Ребята надеялись, что удастся обнаружить и оставленные на острове пушки, которые видели в последний раз в 1946 году, но поиски их даже в прибрежной полосе в один из самых больших отливов ничего не дали.

Каждая новая из более чем двухсот находок, сделанных курсантами: коуши с остатками растительного троса и инструменты, незаконченный самодельный топор кузнечной работы, корабельные блоки и части корабельной оснастки, остатки портупейной пряжки и одежды — все служило поводом для раздумий и споров. Кто мог жить в той или иной землянке, кому могла принадлежать та или иная вещь?

Медицинская мерка с пятью кратными стаканчиками внутри, вероятнее всего, принадлежала Стеллеру, а вот протрактор — трех ножны и штурманский инструмент, подобный циркулю, — мог быть судовым имуществом, а мог принадлежать и 70-летнему штурману Андрису-Эйзельбергу, умершему, как и Витус Беринг, на острове, или, скажем, гардемарину, а потом мичману Петру Чаплину.