повесть о победах московского государства - Автор Неизвестен

Оценка Скопина в плаче иностранных наемников подтверждает зависимость “Повести…” от “Писания…”, где Яков Делагарди восклицает: “Московский народи! Да уж мне не будет не токмо на Руси вашей, но и в своей немецкой земли, но и от королевских величеств государя такова мне”. [32] В “Писании…” эта характеристика появилась в свою очередь как подражание Житию Александра Невского, влияние которого на “Писание…” уже давно отмечалось в научной литературе. [33]

Таким образом, “Повесть…” испытала через посредство “Писания…” воздействие со стороны Жития Александра Невского.

“Повесть о честнем житии царя и великаго князя Феодора Ивановича”, написанная патриархом Иовом еще в царствование Бориса Годунова, [34] также послужила важным литературным источником “Повести…” и оставила заметные следы не только в рассказе о князе М. В. Скопине-Шуйском.

По своим задачам и особенностям художественного метода труд Иова вполне может быть признан продолжением Степенной книги. [35] Царь Федор, последний представитель династии Рюриковичей, не попал в Степенную книгу. Патриарх Иов ликвидировал этот пробел, написав повесть, посвященную царю Федору и представляющую собой еще как бы одну степень в дополнение к Степенной книге.

Следует отметить особенность, отличающую “Повесть о честнем житии…” от других агиобиографий русских государей. В “Повести о честнем житии…” рядом с идеальным образом царя Федора нарисован не менее идеализированный образ Бориса Годунова; последнему уделено много внимания, он почти всегда называется “великим воином”, “непобедимым воеводой”.

Если учесть, что характеристики царя Василия Шуйского в “Повести…” совпадают по содержанию с характеристиками царя Федора в “Повести о честнем житии…”, а Борис Годунов, так же как князь Скопин, “премудростию украшен и к бранному ополчению, зело искусен и во всех воинских исправлениих непобедимый воевода явися”, [36] то обнаруживается параллель: в “Повести о честнем житии…” царь Федор и его боярин Борис Годунов, в “Повести…” царь Шуйский и его боярин князь Скопин. Василий Шуйский ведет себя так же, как царь Федор, который заботился о вере, благочестии и церквах, по ночам “своими царскими непрестанными к богу молитвами всю богохранимую царскую державу в мире и тишине соблюдая”. [37] Характеристики Скопина вобрали в себя многие элементы характеристик Бориса Годунова, наделенного в “Повести о честнем житии…” такими достоинствами, что сам царь “дивится превысокой его мудрости и храбрости и мужеству”, а посланцы из всех стран, где “пройде слава о нем”, “пресветлой красоте лица его и премудрости, разуму его чюдящеся”. [38] Князь Скопин-Шуйский лишь повторяет поступки боярина Бориса Годунова, который, по мнению Иова, был выдающимся воином и “непобедимым” полководцем. Автор “Повести…” следует за Иовом, когда подчеркивает, что Скопин перед каждым боем сам расставлял войска и вдохновлял, их словом и делом. В “Повести о честнем житии…” Борис Годунов перед сражением “своим бодроопасным разсужением сам окрест воинства непрестанно обходит, и полки изрядно устрояет, и к бранному ополчению всех поощряет, и не отпадати надежда повелевает, и на подвиг всех укрепляет”. [39] Подобных аналогий повести Иова в “Повести…” встречается немало.

Кроме рассказа о М. В. Скопине-Шуйском, в “Повести…” есть еще ряд эпизодов, выделяющихся в общем повествовании самостоятельностью и завершенностью сюжета, смысловой нагрузкой и особой украшенностью стиля. В них наглядно отразились характерные черты авторской идеологии. Это эпизоды, в которых либо тем или иным способом выражается отношение автора к царям и патриархам, причем личные симпатии автора не имеют решающего значения для характеристики отдельных царей и подчиняются общей идее прославления самодержавия, либо описываются события, которые, по его мнению, имели чрезвычайную важность для страны. Все эти отрывки носят следы подражания различным произведениям древнерусской литературы.

К таким эпизодам, имеющим самостоятельное значение, относятся вымышленные предсказания будущей судьбы Филарета и Михаила Романовых, принадлежащие в одном случае патриарху Гермогену, а в другом - царю Федору Ивановичу. Эти легенды обращают на себя внимание не только тем, что они совсем не известны по другим произведениям о “Смуте”. Одна из них, посвященная Михаилу Романову, исправляет другую легенду о передаче престола Федором Ивановичем боярину Федору Никитичу, отцу Михаила Романова, содержащуюся в мемуарах Конрада Буссова [40] и в Хронографе редакции 1617 г. [41] Другая легенда в том, что Гермоген “…патриархом нарече, и на своем престоле быти благослови великому господину и государю, святейшему патриарху Филарету Никитичу… издалеча бо прежде провиде и духом святым прорече…” (л. 60), повторяется в “Повести…” дважды. В первый раз она помещена перед рассказом об отъезде Филарета с посольством под Смоленск. Автор подчеркивает таким образом значительность личности Филарета, которому он дает панегирическую характеристику. Кроме того, пророчество патриарха Гермогена выражало в “Повести…” мысль о том, что последовавшая вскоре его смерть не обезглавила русскую церковь, так как существовал, хотя и в плену, “тайно” нареченный им самим наследник на патриарший стол. Повторение легенды преследует ту же цель - доказать правомерность и даже необходимость принятия Филаретом высшего духовного звания, а также то, что долговременное отсутствие церковного главы в России объясняется только тем, что избранный Гермогеном патриарх находился на чужбине. В основе легенды о Михаиле Романове лежит подобная же цель - доказать законность его избрания царем.

Прием предсказания судьбы человека с целью объяснить события божественной предопределенностью широко использовался в литературе как в отношении духовных лиц, так и в отношении светских людей. Самым близким по времени примером для автора “Повести…” является легенда о пророчестве царя Федора Ивановича, определившего своим наследником Бориса Годунова, в “Повести о честнем житии…”.

Один и тот же царь в “Повести…” и в “Повести о честнем житии…” назначает своим наследником разных людей. При этом следует заметить, что и Борис, и Михаил избирались на царство. Это обстоятельство придавало легендам важное идеологическое значение, поскольку последний Рюрикович передавал престол людям, не имевшим прямого отношения к угаснувшей династии.

Вероятнее всего, автор “Повести…” заимствовал идею пророчества Федора Ивановича именно у патриарха Иова, тем более что в древнерусской литературе это единственный пример передачи царской власти не прямому наследнику. В “Повести о честнем житии…” царь снимает с себя и вешает на шею Борису Годунову золотую цепь в награду за победу над татарами и как символ царского достоинства. В “Повести…” он велит принести к себе младенца Михаила Романова и, возложив ему на голову руки, называет его своим преемником.

Рассказ о свержении с престола Василия Шуйского в “Повести…” тоже имеет вид вполне законченного, самостоятельного произведения. В глазах автора “Повести…” передача царя в руки поляков была таким же бедствием, как и смерть князя Скопина-Шуйского. Одинаковая оценка обоих событий предопределила однообразие их литературного оформления. Хотя речь идет не о смерти, тон рассказа о свержении царя, структура повествования и стилистические средства ничем не отличаются от соответствующих особенностей рассказа о смерти и погребении Скопина-Шуйского.