ТАТУИРО (HOMO) - Елена Блонди

– Наташенька, – вполголоса попросил он из-за полуоткрытой двери комнаты, – протяни руку и погаси свет в прихожей.

Щелкнул выключатель, Наташа ойкнула в упавшей на нее темноте. Витька, неслышно ступая, приблизился к девушке почти вплотную. Услышал ее короткое дыхание. «Волнуется» – подумал, улыбаясь.

– Витя? – ее голос чуть дрожал, – ну, ты где? Не пугай меня, я ничего не вижу!

– Вить?!!! – голос зазвенел, – дурак! Я ухожу, открой дверь!

Зашарила руками по темноте, наткнулась на его плечо и вскрикнула, а он схватил, не давая опомниться, стал целовать, стаскивая тонкую маечку с дурацкими перьями.

– Я просто сделал ночь, – шептал по дороге к кровати, останавливаясь, чтобы стащить и уронить на пол юбку, крошечный лифчик с неожиданными железками в ткани, – мы прогнали день и заменили его еще одной ночью. Тебе нравится? Как сладко ты пахнешь!

Наташа помедлила, ошарашенная натиском, и жарко включилась в предложенную игру.

Виктор, подумал, что даже слишком жарко. «Кажется, она испугалась, там, в темноте, по-настоящему» – мелькнула у него мысль.

Нарочная темнота обостряла ощущения, Витька пытался хоть что-то разглядеть, скользил пальцами по ее лицу.

– Я-же-кра-сивая-да-Ви-тя-на-меня-же-смотрят-всег-да! – вплетала девушка ритмично в покачивания, толчки, стискивания, удары и повороты – как бредила – откидываясь и выгибаясь в его руках, – я-хочу-чтоб-ты-по-смот-рел-да-да-да-на-меня-а-а-х!

– Я посмотрю, – шептал Витька, трогая губами край нежного уха. И тут же сламывал ее почти грубо, поворачивал, крепко прихватывал за отведенные локти, думая о том, как беззащитно смотрят вверх невидимые соски. И – опять ласково – проводил по ним ладонью, прихватывал пальцами и, сжимая, слушал, как хрипло вскрикивает она в такт его пальцам.

Ощущая, как нарастает в ней мелкая дрожь, убирал руки в темноту, сталкивал с бедер ее напряженные ягодицы, – мучил немножко. Она вскрикивала снова, на этот раз возмущенно, и пыталась найти в темноте его тело. Вернее, уже не она пыталась, а ее тело жадно искало его.

И, наконец, не давая ему опомниться, с каким-то птичьим почти клекотом, вцепившись мертвой хваткой в его плечи, кинула Витьку навзничь, в одно мгновение оседлала, как амазонка. Толкая в ребра железными коленями и, пригвоздив плечи к простыне закаменевшими пальцами, победно выкрикнула что-то несвязное и уронила голову к его шее. Завитки волос, пахнущие дикой смесью дорогого бальзама и любовного пота, рассыпались по его щеке. Слушая, как сотрясается ее тело, и ослабевает хватка на его ключицах, он поймал волну вслед за ней, продлив и усилив судороги, дергающие их тела.

А потом были огоньки сигарет, рисующие огненные арабески по черному бархату тьмы, тихие разговоры, на этот раз с настоящим интересом друг к другу. Откровения о том, где, как и что было – и потому – мы такие и здесь…. И он узнал, что нежной и юной на вид («не обольщайся, Витюша, мне тридцать в этом году») принцессе есть отчего бояться незнакомцев с неясными намерениями.

– Понимаешь, Витюша, всякое, было, конечно. Но, похоже, природу свою кошкину не переборешь. Ты мне показался таким солнышком простецким – идешь в серости утренней, улыбаешься во весь рот. Я прямо песенку твою услышала, ту, что внутри. А женщины такие – надо взять, чего захотелось. Секс – самая короткая дорожка. Правда, быстро взятое, быстро и уходит. Но зато, синичку в руке подержала.

Она засмеялась, проводя по его телу горячей рукой.

– Да чего там. Увидала красавчика и сразу поплыла. Эстетка, ё-моё.

– Это кого же?

– Да, тебя же!

– Меня-а? Так, пора зажечь какой-нибудь свет. Наташ, ну, какой же я красавчик!

– Давай-давай, зажигай. Только свечей не надо, хорошо? А то я уже всей этой романтикой сыта по уши.

Витька заскрипел кроватью, роняя подушки:

– Не волнуйся, нету свечей. Вот наша лампа Ильича! Увидишь, какой тебе достался красавчик.

Вспыхнувший свет заставил прищуриться, и Витька поспешно подобрал с пола бандану с черепами, накинул на ярко-зеленый плафон.

Наташа лежала на боку, приподняв подбородок, изящно выгнув бедро, в позе, явно подсмотренной в каком-то журнале – Витька закатил глаза. Прыгнул рядом с ней на кровать, повалил и затискал:

– Ну? Чего жмуришься, кошка, ну-ка, смотреть на голого красавца и не моргать!

– Пусти! Пусти же! Вижу!

– Что ты видишь? Глянь, глаза – серые, уши торчат, рот большой.

Она притянула его к себе и обхватила ногами:

– А то и вижу – глазищи – серые, ушки смешные такие и милые – торчат, рот – м-м-м. А живот какой классный!

– Ты и живот на улице успела разглядеть?

– Дурак ты, Витька! Причем тут живот? Ты сам по себе красивый. Весь. Вон, у тебя даже пятки красивые! Дай укусить.

– Не щекотись! – Витька вспомнил о тату и отдернул ногу.

Они скатились с кровати. Валяться на полу было холодно и, в общем, пыльно. Наташа вскочила и потянула его к большому зеркалу. Поставила во весь рост и прижалась сзади, выглядывая из-за его плеча.

– Смотри, глупый, смотри внимательно! – водила руками по его бокам, бедрам, плечам, – смотри, как все хорошо и как всего в меру. И на шею глянь, и на волосы, – она взъерошила его короткие вихры. Чего тебе еще? Бицепсов арнольдовых? Кудрей черных сатанических?

Привстала на цыпочки и закинула ногу ему поперек живота:

– А Наташенька, смотри, как тебе идет, видишь? Двое голых – это так часто бывает красиво! Как в раю, наверное.

– Мы ищем рай, – констатировал Витька, любуясь отражением. Интересно, рыжий Степка тоже красив – голый с какой-нибудь очередной моделькой? Еще вчера успехнулся бы, а сейчас подумал: так и есть. И Кутя, с его годами, животом и какими-то банковскими заботами, тоже, может быть, красив. Если оба в это время счастливы – мужчина и его женщина…

…Придуманная ночь длилась и длилась. Секс был еще и еще. И нежный, и почти жестокий. Поспали, умерев друг у друга в объятиях. И лишь глубокой настоящей ночью, Наташа вздохнула, потянулась к сумочке и достала мобильник.

– Кутенька? – сказала она хрипловатым голосом, – соскучился, милый? Я скоро буду, через пару часиков. Сделаешь мне кофейку, как я люблю, хорошо? Целую тебя.

Разговаривая, гладила Витьку по голове, пробегая пальцами по его лицу. Попрощавшись, повернулась на Витькин мрачный взгляд и вызывающе задрала подбородок:

– Что, судишь? Не надо. Он меня вытащил. Я бы сейчас у трех вокзалов за рюмку водяры минет делала, лимитчица безмозглая. Ничего в моей истории особенного нет. Были амбиции, было дерьмо, теперь вот – папик с деньгами. Иногда думаю, он мне вместо отца послан.

– Инцест, однако, – мрачно подытожил Виктор, осознавая, что не вправе он судить. Тем более не свою женщину: