Утраченное чудо - Яна Половинкина

– Хорошо, что я оказался рядом, – с удовольствием произнес Платон и тут же спохватился, – А что ты там делал?

– Гулял, – сказал Каин, отодвигая от себя кастрюлю.

– Гулял, значит, среди торговцев… Я не подозревал до сегодняшнего дня, что у тебя есть деньги.

– Какие деньги?

– Мелочь, которая прозвенела у тебя в кармане, когда ты упал.

Каин вытащил из кармана все, что у него было, и безропотно протянул Платону. Тот криво усмехнулся.

– Похвальный жест. И все-таки, откуда?

– Кое-что я случайно подобрал на улице Певчих у входа в сквер, кое-что в чаще «Тритона»…

Платон нахмурился. Ему не нравилась улица, названная в честь безызвестных, безымянных певчих и еще больше не нравился фонтан с позеленевшей фигурой Тритона, утратившей остатки позолоты.

– Ох, уж мне эти расточительные обычаи! Как просто и дешево: бросьте монетку на счастье, всего монетку. Но ведь не для твоего же счастья, куриные мозги! Ладно, можешь идти, вернее убирайся.

Каин потянул на себя ручку балконной двери. Дверь всхлипнула, и вместе с ней всхлипнула комната. Платон нахмурился, заметив про себя, что мальчишка даже поблагодарил его. За стеклом на балконе произошло нечто удивительное, гораздо более удивительное, чем если бы загорелись сотни волшебных фонарей, чем если бы ладони мальчишки, где прячется майский жук, стали прозрачными. Мгновенно старое пальто словно превратилось в колдовскую мантию, выцветшая ткань всколыхнулась, и показались, точно два обсидиановых лезвия, блестящие черные крылья. Еще минута – и тот, кто казался со спины просто гигантским стрижем, тот, кто по-птичьи сидел на кованой решетке балкона, как пловец нырнул вниз.

В небе, связанном транспарантами и проводами, разнесся непривычный для грязной, текущей с обуви весны свист.

Вагон трамвая был пуст, кондукторша, казалось, крепко спала, накрывшись пледом, так что Каин вытащил руки из рукавов и скинул пальто. Если бы она сейчас проснулась, то непременно бы увидела мальчика в смешном халате с большим вырезом на спине, непременно увидела бы его крылья.

И мальчику пришлось бы сказать ей: «Добрый вечер!». И как-то оправдаться перед ней, ведь он ехал без билета. Ему очень хотелось немного согреться в трамвае. Да, конечно, ему достанется, если кондукторша проснется. Нельзя показывать кому бы то ни было, что несешь флейту, прижимая ее к груди, как цветок. Не говоря уже о том, чтобы у всех на виду стоять с крыльями в очереди за хлебом.

Трамвай объехал руины Собора святой Марты и тающий в пространстве небольшой сквер, который Каин любил за то, что там редко бывали горожане, и за то, что там росли корявые тонкие яблони. Как и многие мальчишки, он любил грызть завязь.

Собор святой Марты напоминал флагман, затонувший на дне воздушного океана. Вереницы фонарей оставляли отсветы на сыром тротуаре. Окна домов были черны и пусты; во многих домах не было электричества, но при этом нигде не горели свечи.

Каин вертел в руках флейту. «Нет, здесь нельзя, только на руинах святой Марты, там никто не услышит».

За стеклом проплыл призраком памятник взрывникам, разнесшим всю алтарную часть главного городского собора. Через две минуты трамвай остановился.

Каин неуверенно вышел, кое-как накинув пальто и, дрожа от холода, подошел к отвесной башенной стене. Какая же она холодная. Каин встал возле двери. Старый изогнутый сук был приколочен вместо обычной дверной ручки. Мальчик потянул его на себя, и кусок доски, простреленный в нескольких местах, легко поддался. Обрадованный мальчик нырнул в проем. По узкой металлической лестнице подниматься было скучно и потому утомительно. Но что делать, зодиакальный циферблат снаружи не откроешь…

Лестница кончилась. Каин толкнул деревянную дверь; сделав шаг, замер от страха…

Вы когда-нибудь видели льва? А, представьте себе, принявшего человеческий облик и надевшего лоснящуюся темно-синюю шинель с золотыми погонами? Этот лев сейчас самодовольно и хищно смотрел на стоящую в дверном проеме фигурку.

Каин от неожиданности вздрогнул, словно желая скинуть с себя что-то неприятное, липкое, и тут же почувствовал, что не касается пола.

– Садись, – бархатным голосом промурлыкал лев и, ткнув в полумраке ногой табурет, добавил, – нам предстоит разговор. Вот сюда.

– Я лучше постою, а вы с-с-с-садитесь, у вас могут затечь ноги.

– Садись, – повторил гость, еще сильнее растягивая речь.

Каин, не касаясь пола, как канатоходец приблизился к табурету, заставил себя ровно сесть и не двигаться, точно прилежный школьник. И тут, как ему показалось, он увидел позади льва еще тень… Тень человека – спокойного, торжествующего, знающего, что за все его волнения ему воздастся сторицей.

– Господин Орис, если вы хотите спросить, почему я так поздно…

– Уже не хочу, – резко, но звучно оборвал его одетый в шинель гость и нахмурился. Это был моложавый человек с крупными чертами лица и черными с проседью волосами, аккуратно зачесанными назад. Львом Каин стал называть его про себя с тех пор, как господин Орис сводил его в зоопарк, поскольку именно там мальчик неожиданно для себя открыл, что сидящий на пригорке лев смотрит на людей с точно таким же выражением, как и господин Орис.

– Я знаю, что ты шатаешься в пропитанных сыростью стенах святой Марты.

Каин закашлял.

– Хотя доктор запретил тебе это, – невозмутимо продолжал гость, сунув руки в блестящих черных перчатках из дорогой кожи в карманы шинели. – Даже говорить с тобой об этом бесполезно. Ты, вероятно ждешь, когда какой-нибудь обломок пробьет тебе голову. Но что ты делал на молодом рынке в окрестностях парка Марата? Это другой вопрос. Что ты там искал?

– Ничего.

Господин Орис стал расхаживать перед табуретом.

– Прекрасно, вот вся благодарность за то, что мы сжалились над тем, кто даже на человека-то не похож.

– Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты держался подальше от тех мест, где ошивается самый гнусный человеческий сброд! В таких местах нередко обменивают запрещенные законом рукописи и книги на законный хлеб ничего не ведающих граждан. А между тем мысли, заключенные в тех книгах, признаны опасными, совсем как те, что заставляли людей во времена чумы и голода возводить собор.

Каин поник.

– Возводить, не обращая внимания, на слезы собственных детей и голод. И что же мы видим: небывальщина, химеры, странные чудовища порталов и ниш. То, чего никогда не было на земле и быть не могло, но мастера-богомазы заставляли людей поверить в небывальщину, рассказывая о терзавших их страхах и несчастьях, виной которым были их собственные домыслы и неспособность прокормить свои семьи, не обманывая людей. И чего теперь стоит так называемая красота, которую создавали мастера прошлого, что не может ни утолить голода, ни защитить саму себя?

Каин молчал, стараясь не смотреть в лицо господину Орису.

– И ты смеешь бродить там, где собирается отрепье, лишенное паспортов, замышляющее, быть может, новые революции? Над тобой, мальчишка, сжалились, иного слова я не нахожу, тебя, найденыша, хотят научить жить среди порядочных людей.

Каин закрыл лицо рукой.

– Но порой мне кажется, что это бесполезно. Мы позаботились о тебе, хотя совершенно не знали, кто ты. И все труды наши прахом. Возможно, правы были те, кто утверждал, что чудовища вроде тебя совершенно безнадежны.

– Господин Орис, простите! – взмолился Каин. Он нередко думал, что когда-нибудь господин Орис запросто заставит его признать белое черным. В том, что гость в синей шинели способен так повлиять на кого угодно, мальчик не сомневался.

– Я слышу это не в первый раз. Но я надеюсь, что ты помаленьку начинаешь понимать, что благодаря нам у тебя есть крыша над головой, пища для ума и тела. Разве не я водил тебя на праздники в зоопарк?

– Да, да я хорошо помню, как вы водили меня в зоопарк – быстро откликнулся мальчик, – Хоть и был тогда неумелым птенцом, не знающим как дойти от Правильной до Марты. Мне было интересно, почему все дети так смотрят на меня, а звери приблизились к прутьям.

Господин Орис что-то пробормотал себе под нос. Он не любил, когда его подопечный начинал говорить о себе.

Тень ухмылялась.

«Я снова окажусь в зоопарке» – с горечью подумал Каин.

– Две недели домашнего ареста! – гордо и громко подытожил гость.

– Но, господин Орис, я всего лишь шел к святой Марте, это же кратчайший путь! – встрепенулся Каин, испугавшись приговора.

– Ничего, в следующий раз сделаешь крюк, от тех мест надо держаться на расстоянии морской мили. Сколько можно повторять! И еще: ты должен, обращаясь ко мне, говорить отец, а не старомодное «господин», ибо я – наказывающий безнаказанных отец всех беспризорных, начальник полиции и почетный гражданин города, – отчеканил некто, стоявший в тени. При этом господин Орис сделал вид, что изучает полосы матраса.

– Моя матушка была актрисой. Я хорошо помню эт, и только. Запомнить ваш титул у меня не хватает усердия. Может быть, он у вас слишком длинный?