Бойся мяу - Матвей Юджиновский

– Да ничего, – бросил водитель.

И Женька заколебался, а не валяет ли он, в самом деле, дурака. Настолько мирным, приятным и добрым оказался этот голос.

– Женька, хватит тупить! Бесишь! – крикнула с сидения Катька.

Он шагнул к машине. Оля подошла и потянула.

– Протри кроссовки. Давай резче. Вот тут лужица.

Он стал неуверенно шаркать, опустив голову. С каждой секундой росло жуткое чувство, что из нутра машины его изучает чужой, острый взгляд. Женек не поднимал головы, наблюдая, как грязь с подошв растворяется в луже. Шею сковало. Там, куда целили эти неведомые глаза, он ощущал мурашки. И все-таки знал, что все равно посмотрит. Как бы ни было страшно, посмотрит. И быстро вздернул голову – хотел поймать водителя, увидеть его лицо.

Но тот сидел все так же, взирая перед собой. Зато хищные, черные и в то же время пустые глаза лисьей маски всматривались. Не отрываясь и не моргая. Глубоко-глубоко, туда, откуда разливался холодом по телу страх. Женя и сам не знал, где эта червоточина. Но лиса нашла, довольная и голодная. Мотор вдруг зарычал по-звериному.

Буря вновь метнула искр. Оля дернулась. Стала его подталкивать.

– Оль, давай не будем. Я не хочу. Я… я, мне… страшно, – последнее он прошептал.

– Так, Женя! Хватит уже! Ты домой хочешь? Скоро ночь. Гроза, дождь. Всё, залезай давай! – чувствовалось, как она едва сдерживает раздражение.

Он снова отступил. Оля схватилась за голову.

Почему они мне не верят? Мы же семья… Женек не знал, что делать. Сесть в машину, а потом винить себя. Или… Но как ему убедить их? Как вырвать из черного-черного сундука?

– Давай дойдем, мы же…

– Нет! – оборвала его Оля. – Уже поздно, мы все мокрые! Я устала, а помощи от вас… Быстро залезай.

И он заплакал. Заревел в голос. Надул губы, опустил голову и заныл, как капризный молокосос. Это единственное, что он придумал. Оля толкнула его к двери. Он отмахнулся, вырвался, отбежал. Присел на корточки и продолжил ныть.

– Достал! – взорвалась Оля. И словно в ответ – проворчал гром.

– Катя, вылезай! – процедила она. И нагнулась за сумкой.

Бухнула сумка. Топнула Катя, спрыгнув с сидения. Хлопнула дверца, замкнув тьму.

«Девятка» тронулась. А затем рванула, мерзко гогоча. У самой вершины склона приняла в себя осколки молний, метнувшихся к земле. И в их огне исчезла.

В один миг стих ветер. А затем по склону скатился запоздалый хрупкий гром. И вновь стало тихо. Только Женька подвывал.

– Ну ты и придурок, – буркнула Катя и добавила противно, – Трусишка.

Он поднялся, выпрямился. И смахнув влагу – то ли слезы, то ли дождь, скромно улыбнулся. Она толкнула Олю:

– Смотри – лыбится еще.

Они уставились на него, проклиная взглядом. И вдруг их лица посветлели, смягчились легким румянцем. Они отвели глаза, жмурясь. И все вокруг озарилось каким-то бронзовым светом, слабым, но согревающим.

Женек обернулся. И кожа почувствовала нежное тепло прощального солнца. Горизонт на западе очистился, и солнце посылало воздушные поцелуи, задержавшись у самой земли. А следом замолчал дождь. И незаметно уполз по склону вверх. Лишь его запах, вкусный и свежий, остался, повиснув в воздухе.

– Тащи сам теперь сумку, идиот, – вякнула Катя, но без прежней злости.

– И потащу, – отозвался Женя. Важно поправил рюкзак, дернув за лямки.

– Вот и тащи, – она слабо пнула сумку и, отвернувшись, пошла по дороге.

– Сам знаю, – он направился к сумке.

Оля вытерла лицо платком и теперь, склонив голову, выжимала мокрые волосы.

– Погоди, Кать, – сказала она устало. – Давайте, надевайте кофты.

Катя вернулась, и они нагнулись к сумке. Женек скинул рюкзак и залез внутрь.

Покопавшись, вытянул кофту. Отлепил, поморщившись, мокрую футболку от кожи, встряхнул несколько раз. Потом собрал на груди и выжал. Потряс еще и, наконец, накинул кофту. Застегивая молнию, увидел, что сестры сумничали и поменяли футболки на сухие. Ну и кофты достали.

Он взялся за ручку сумки. Оля несколько секунд перебирала кистью по лямке, примеривалась, чтобы ухватиться поудобнее, и, печально вздохнув, выпрямилась. Сумка подлетела, и они потопали.

Наверное, у нее уже мозоли там, подумал Женек и попытался взять на себя большую часть веса. Но подтягиваться и отжиматься он ленился, а гантели только катал по полу, поэтому уже через минуту, ну, может, полторы, оставил эту затею.

Солнце грело спину. От ходьбы и нагрузки разогрелось и тело. А кофта сохраняло тепло. Было приятно и уже не так тоскливо. Только джинсы оставались мокрыми и стягивали движения, да ноги в кроссовках страдали.

Ни ветер, ни дождь не ожидали несчастную троицу в засаде за вершиной подъема. Дорога изгибалась широкой дугой, и по ее левую сторону выстроились в шеренгу высокие деревья. Где-то в их ветвях невидимые глазу беседовали птицы. Красиво и заливисто. Если не знать их языка. Женек знал. Не учил специально, просто знал с рождения. И эти вечерние пташки там, наверху, бранились. На погоду, особенно на гром и ветер.

Он вспомнил их любимую загадку. На какое дерево я сяду – говорит птица – во время дождя? Вспомнил и улыбнулся. Хитрые пернатые. Он слышал эту загадку и на птичьем, и на своем языке. А это значило, что не только он понимает их разговоры. Поболтать-то птицы любят. А вот петь… Из всего того, что люди называют пением птиц, наверное, лишь десятая доля и есть то самое пение. Все остальное – болтовня.

Женька хотел было задать сестрам эту загадку. Но не стал. Все это время они молчали. Конечно, злились на него. К тому же он не был уверен, что не загадывал уже им эту птичью мозголомку. За деревьями скрывалось кладбище. Вроде бы. Сейчас он не вглядывался, но в окошко автобуса, он помнил, синим, серым и черным в зелени мелькали кресты, оградки. На кладбищах Женя никогда не был, поэтому его суеверный детский страх соседствовал с детским же интересом.

Потом показалась таинственная цистерна. Огромная и серая, как подлодка, и с люком наверху. Стояла прямо между деревьев. И как она туда протиснулась? Откуда взялась, если должна бороздить темные глубины океана? А потому – что здесь забыла? Все эти вопросы неизменно оставались без ответов. И мама, и папа лишь посмеивались либо просто отмахивались, когда им было не до него. Видимо, потому, что это была самая обыкновенная цистерна – для них, а может, и для всех.

После цистерны они с Олей поменяли руки. Катька, чеканившая шаг впереди, однако часто оборачивалась. Но не для того, как скоро понял Женек, чтобы