Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 01 — Вид с высоты - Насу Киноко

— Вот как. Надо полагать — это кровь Фудзё. Древняя чистокровная линия. Клан жрецов и служителей. Вероятно, их настоящей силой были проклятия. Сама фамилия Фудзё происходит от знака «фудзё», что значит — «нечистый».

Линия крови.

Моя семья. Она исчезла несколько лет назад. Вскоре после того, как я была госпитализирована, мои родители и брат погибли в автокатастрофе. С того времени мое пребывание здесь оплачивал друг отца.

— Проклятие не бывает бессознательным. Чего вы хотели добиться?

Я не знала сама. Даже ей не разобраться.

Но я ответила:

— Вам ведь не приходилось тянуться к внешнему миру? Отчаянно, безнадежно? Бесконечно? Столько лет, что вы утратили связь с реальностью? Я ненавидела, презирала и страшилась его. Я пожирала его глазами отсюда, не зная ни минуты покоя. И мои глаза стали странными. Чувствуя себя так, словно парю в небе, над этим садом, я взирала на мир с высоты. Это было чувство, словно мои глаза отделились от тела и сознания, бросив их здесь. Но сама я так и не смогла тронуться с места, и осталась тут, безнадежно глядя вниз через окно.

— Вероятно, вы запечатлели этот вид в сознании так плотно, что смогли видеть его сразу со всех сторон… Тогда вы и начали терять зрение?

Удивительно. Она заметила, что я практически ослепла?

Мне осталось только кивнуть.

— Верно. Мир выцвел, и под конец вокруг не осталось ничего. Сначала я думала, что все исчезнет и растворится. Но ошиблась. Действительно исчезло все. По крайней мере, все, что можно было увидеть. Но это ничего не значило — мои глаза к тому времени уже парили отдельно от меня. И хотя все, что мне осталось видеть — пейзаж вокруг больницы, этого было достаточно. Я ведь все равно не могла выйти из нее. Ничего не изменилось. Ничего…

Кашель прервал меня. Мне так давно не приходилось столько разговаривать, что горло горело огнем.

— Понимаю. Ваше сознание ушло в небо. Но как получилось, что вы еще живы? Если бы призрак на крыше здания Фудзё нес его в себе, вы бы уже были мертвы от руки Шики.

Да, я и сама не могла понять, почему.

Та девушка… кажется, ее звали Шики. Как же она смогла пронзить меня? Ведь моя парящая в небе ипостась не могла коснуться материальных предметов, но в обмен и сама оставалась недосягаемой для всего вещественного. Но эта девушка убила ее, словно реальное, живое тело.

— Ответьте мне. Та Фудзё Кирие, что парила в небе — это были действительно вы?

— Нет. На самом деле — нет. Та «я», что парила в небе, давно оставила ту «меня», которая могла на небо лишь смотреть. Она улетела прочь. Меня бросила даже я сама.

Женщина подняла брови. Впервые на ее лице возникли следы каких-то чувств.

— Получается, ваше сознание не разделилось надвое. Был кто-то еще, кто дал вам, помимо одного вместилища души, новый сосуд. И вы контролировали два тела одним рассудком? Оказывается, все было совсем не так, как казалось.

Я не могла не согласиться.

Забыв о жалком положении своего реального «я», я смотрела на мир с высоты новыми глазами. Но ни одна из нас так и не смогла ступить ногой на твердую землю, и мы лишь бессильно и бесцельно парили в вышине. Мир за окном больничной палаты отверг меня — и я не могла больше стать его частью, как бы ни жаждала этого.

В итоге, мы все же оказались крепко связаны.

— Теперь понятно. Но разве вам недостаточно было грезить внешним миром? Не думаю, что стоило позволить тем девочкам падать.

— Девочкам?.. Ах, да. Тем девочкам, которым я так завидовала. Им не посчастливилось. Но я ничего не делала — они упали сами.

— Ваша ипостась на вершине здания Фудзё была скорее энергией, сгустком виртуальной воли. И вы это использовали, верно? Всех этих девушек с самого начала отличала способность к полету. Даже если она присутствовала лишь в виде образов в их сознании — хотя в некоторых могла быть и настоящая сила. Люди, летающие во сне, не так уж редки, хотя это почти никогда не приводит к неприятностям. Почему? Потому, что они делают это только во сне и не посягают творить подобное во время бодрствования, в здравом рассудке. Находясь же в бессознательном состоянии в своей кровати, они не могут причинить вреда ни себе, ни другим. Погибшие девушки отличались от обычных людей. Не будем вспоминать Питера Пэна, но гораздо легче летать во сне в детстве. Может быть, одна или две из них действительно парили во сне, а остальные лишь грезили о полете. Но вы заставили их непрерывно думать о полетах. Вы смогли заронить в них неистовую жажду, дали ощутить наяву тот безграничный восторг и освобождение, что сопровождает полеты в грезах. В результате они ощутили себя способными парить. И они были правы… но — только в бессознательности. Ведь летать лишь с помощью слабых человеческих сил очень трудно. Даже я бы не смогла проделать это без метелки. Шанс взлететь, находясь в сознании, очень низок. А они попытались повторить видения из своих грез. И случилось то, что и должно было случиться — девочки рухнули вниз.

— Да, они парили вокруг меня. Я надеялась, что они станут моими друзьями. Мне было очень больно узнать, что они лишь плавают, как рыбки, не замечая меня. Ведь в них не осталось сознания — они ничего не понимали и не воспринимали. И тогда я подумала, что, проснувшись, придя в себя, они все же осознают мое присутствие, и мы сможем поговорить. Только по этой причине я…

— Вам холодно? Вы дрожите.

Голос посетительницы был холодным и жестким, как пластик.

Дрожь не ушла, даже когда я обхватила себя руками. Жалкая картина.

— Позвольте мне спросить еще кое-что. Почему вы так жаждали неба? Ведь вы презирали внешний мир целиком, без остатка.

Наверное, потому…

— Небу нет конца. И я подумала, что если улечу так далеко, как только смогу, то найду мир, который не захочется ненавидеть и презирать. Если бы я только смогла…

— И у вас получилось? Найти такой мир?

Меня трясло так, что уже начали выстукивать зубы. Глазам сделалось горячо.

Я смогла лишь еле заметно кивнуть.

— …Каждую ночь, засыпая, я страшилась, что не увижу следующего рассвета, что не доживу до завтра. Я знала, что мне могло просто не хватить сил вернуться из дремотного забытья.

Дни были, как туго натянулась струна, резонирующая страхом смерти. Но, может быть, именно поэтому я остро чувствовала себя живой. Ощущение подступающей смерти было единственной реальностью, на которую я могла опереться. Превратившись в пустую оболочку, точно сухую сброшенную шкурку цикады, я наслаждалась чувством жизни перед лицом неминуемо подступающего конца. Все верно. Смерть стала для меня гораздо ближе и роднее жизни. Свободно лететь, без границ, без преград… лететь, куда захочу.

— И вы выбрали моего мальчишку спутником в смерть?

— Нет. Тогда я еще не потеряла надежды, я еще не знала… Я цеплялась за жизнь и жаждала летать в этом мире. В мире живых. Я… надеялась, что смогу… вместе с ним…

— У вас с Шики много общего. Вы обе метались, ища избавления… и выбрали Кокуто. Хотя в том, чтобы искать счастье жизни, ощущение причастности к жизни в другом человеке, нет ничего плохого.

Кокуто. Вот в чем дело. Та девушка, Шики, пришла вернуть его обратно. Мой спаситель оказался и моей смертью. Какая ирония. Но я не чувствовала горечи сожаления от этой мысли.

— Он — настоящий ребенок в душе. Такой прямой и ясный. Он смог бы полететь куда угодно, если бы поверил, если бы попытался… Я хотела, чтобы он взял меня с собой.

Глазам снова сделалось горячо. На руку капнуло. Я… плакала?

Печаль стиснула мое сердце. Если бы я действительно смогла уйти с ним, оставить за спиной опостылевшие стены… я была бы счастлива? Кто знает— ведь это была лишь мечта. Мечта из разряда тех, что никогда не воплощаются в жизнь. Именно потому они так прекрасны и заставляют сердце сжиматься, а слезы капать сами по себе. Единственная мечта, которая у меня появилась за эти годы.

Гостья задумчиво покачала головой:

— Но небо не притягивало Кокуто к себе. Странно. Чем больше человек жаждет полета, тем дальше он от него, и наоборот. Какая ирония.

— Вы правы. У людей есть множество вещей, которые им не нужны. Я же могла лишь неподвижно парить в небе, не в силах сдвинуться и полететь. Все силы уходили на то, чтобы оставаться плавать в пустоте.

Жжение в глазах исчезло. Возможно, навсегда. Так же как и зрение.

Мне осталась лишь лихорадочная дрожь.

— Простите, что побеспокоила, — поднялась гостья. — Последний вопрос — что вы теперь собираетесь делать? Я могу излечить невидимую рану, которую нанесла вам Шики.

Я лишь молча покачала головой. Женщина слегка нахмурилась.

— Понимаю. Есть два пути к спасению. Бегство в никуда, без цели. И искупление. Первое можно назвать парением, второе — полетом. Каждый сам решает, какой путь избрать, когда его поведет за собой взгляд с высоты. Но выбирать, руководствуясь лишь терзающим чувством вины — неверно. Не грехи должны определять ваш дальнейший путь. Их следует терпеливо нести по тому пути, который вы сочтете правильным.