За волшебным порогом - Елена Николаева-Цыганкова

вслед скатерть, но она была прижата к столу тяжёлой вазой. Скатерть слабо отозвалась на призывы ветра, и слегка лишь пошевелилась. Занавески сами хотели вырваться из окон вслед за ветром. Ведь он звал их за собой. Но увы, они были крепко прицеплены к карнизу.

Но листок, который лежал на скатерти под карандашом, легко приподнялся над столом и взмыл вверх. Ветер настолько был рад этой нечаянной дружбе с листком, что тут же подхватил его и закружил в танце. В своём великолепном танце юного ветра. Он носился по комнате вместе с листком бумаги, а потом они вместе вылетели на просторы улицы. И уж тут-то ветер подхватил листок в свои объятия и они оба взмыли ввысь. У листка даже слегка закружилась голова. Но ветер кричал листку:

– Не бойся, не пропадём. Я покажу тебе море, я покажу тебе реку, облака. Ты видел, листок, облака? А реку ты видел?

Листок несколько растерялся от полета и от неожиданного танца-полёта, что не нашёлся с ответом. А ветру и не нужен был ответ. Ему казалось, что небо, влекущее к себе, красота его, быстрота полёта, должны заворожить любого, кто оказался на свободе.

До вечера танцевали в небе ветер с листком. До вечера они были веселы. Теперь уже и листок верил в свои силы. Он видел красоту неба, облаков. Он чувствовал сильную поддержку своего друга.

Но вдруг листок будто вырвался из объятий ветра и стремглав пошёл на снижение. Там, на мосту, далеко на мосту, он увидел человека, который стоял у самого парапета и собирался то ли прыгнуть с моста в реку, то ли взмыть вверх.

– Стой, – закричал листок этому человеку, – если ты собираешься прыгнуть, не смей этого делать. Стой, подожди. Я лечу к тебе. Лечу. А если ты собираешься взмыть в небо, то я буду твоим другом, и мы вместе с тобой и с ветром улетим далеко-далеко.

И листок стремительно спустился к мосту. Он приблизился к лицу человека и припал к его глазам.

– Что за наваждение? – подумал человек. – Откуда здесь летающие письма? И вообще я пришёл не за этим.

И человек вновь вспомнил весь кошмар своей жизни. И совсем уж было собрался прыгнуть, но листок никак не хотел улетать от лица человека.

И человек протянул руку, чтобы отнять лист бумаги от своих глаз, от лица. Но, прочитав написанное там, светло улыбнулся и вернулся на мост, легко перекинув тело через парапет. Он ласково поцеловал листок, аккуратно свернул его и положил в нагрудный карман.

Делолика

– Мама, мама! Я влюбился! – закричал я, в безудержном восторге врываясь в дом.

Мама, увидев мои огромные светящиеся глаза и услышав мой полный ликования голос, охнула и приложила палец к губам, и тут же испуганно оглянулась, хотя кроме нас в доме никто не жил.

Кто бы мог подумать, что этот мой восторг выльется в такие события.

То лето было знойным, поникли все травы, деревья с опустившимися почти до земли ветвями безмолвно просили воды.

Я шёл домой с учебы. Вдали показался столб пыли. Я остановился, и вскоре увидел повозку, запряжённую волами. На повозке в тесной клети стояла девушка. Одежда её была грязна и оборвана так, что она была похожа на нищих, которых на нашей планете было много, гораздо больше, чем достопочтенных граждан. Лицо девушки удивило меня тем, что оно светилось необычной для наших краёв красотой. Оно сияло нежной силой света. У нас на планете таких лиц не встретить. Разве что у мамы такое лицо бывает, когда она задумывается или подолгу смотрит вдаль.

Девушка держалась за толстые прутья клети и пела. Напомню читателю, что лето стояло такое жаркое, что даже дышать приходилось с трудом, не то что петь, а она пела. О, как она пела. А какие слова были в песне той. Какие слова. У нас не было таких песен. Конечно, матери пели колыбельные детям, но они были такие строгие, что уснуть хотелось сразу. На нашей планете ценились только инструкции и учебники. Но я тогда почти дословно запомнил слова её песни. А девушка пела и пела:

– О, милая моя планета

Планета радости, добра,

О, сколько, сколько же ты света

Мне подарила и тепла

Но не увижу я теперь тебя, о, Родина моя,

Меня поймали, заключили в клетку,

Как будто я не свет любви твоей,

А лютый, хищный зверь.

Но ты, моя планета,

Любви и радости, и света,

Ещё подаришь миру светлых,

Любовью полных сыновей и дочерей.

Мне не страшна темница,

Над казнью я смеюсь,

Я не боюсь погибнуть,

Я смерти не боюсь,

Я вижу пред собой пылание зарницы,

Я вижу ангелов, хранящих твой, о, Родина, покой,

Я вижу вкруг себя родные лица,

О, свет любви моей, о, Родина, навек пребудь со мной.

Я, очарованный её песней, спросил у возницы, кто эта девушка и куда её везут, и мне он, скривя лицо, ответил, что это лазутчица с другой планеты, с планеты резервации Z-1585. Что он везёт её в столицу, а там её ожидает казнь.

О, сколько же горя и радости я испытал одновременно. Я долго шёл рядом с повозкой. Я смотрел на девушку, на её светлое лицо, и в моем сердце, – я-то думал, что оно каменное, – что-то произошло. Как будто извержение вулкана, будто расплавление металла в печи. Сердце стало тёплым, потом горячим, а потом запылало. Меня это удивило и испугало вначале. Я же с детства знал, что любовь на нашей планете невозможна. Что все жители, заподозренные в любви, ссылаются в резервацию на планету Z-1585. Потому как считалось, что любовь и спокойствие несовместимы. Таким образом на нашей планете остались люди только с каменными сердцами. Никого это не пугало, все уже давно привыкли к такому положению дел. Но всё же, раз в столетие или в два столетия, кто-то проникал на нашу планету и заражал вирусом любви наших жителей. Тех, у кого иммунитет был не на высоте, схватывали вирус и влюблялись. Но это происходило крайне редко. О таких случаях у нас можно было прочесть в учебниках.