Плюс - Джозеф Макэлрой

Очертания, подобные птицам и теням, были не только длиннее, крупнее или больше, — теперь они были больше ответом.

Скажем, они были чужим исследователем. Но они были здесь внутри, и буквы ПС передавались отсюда изнутри.

Чужой исследователь был бы снаружи. Если бы буквы ПС до настоящего момента никогда не передавались в конце частоты, чужой исследователь знал бы только частоту, а не ПС. Значит, ПС, который измыслил Имп Плюс, показал бы Центру, что ответ тот получает не от чужого исследователя, который мог бы манипулировать.

Что такое манипулировать?

Но Имп Плюс при передачах был ИМП ПЛЮС, и слабое эхо внутри его головы произнесло буквы ПС, которые, как знал Имп Плюс, обозначали Путешествовать по свету налегке; а поскольку головы у него не имелось, слабое эхо с этими допсловами, заставившими Центр сказать «Ладно», могло быть чужим исследователем, вот только слабое эхо ощущалось знакомым, и если оно не было в голове Имп Плюса, поскольку Имп Плюс сам не был внутри своей головы, так как головы не имел, голос, откликающийся эхом, все еще был внутри, — и более знаком ли он тогда Центру, чем Имп Плюс?

Так как Центр теперь не казался знакомым.

В то же время в темноте и на свету Имп Плюс, как он чувствовал, был в состоянии отвечать.

Что отличалось от видящих глаз в зеленом, которых там не было.

Но Имп Плюс уже назвал его хлорелла. Вот это уже что-то. Если б он складывал неизвестные на неизвестные, возможно, получил бы меньше.

Даже если это не хлорелла. Или больше, чем хлорелла.

Это не животное. Это растение.

Оно выделяло кислород.

В отличие от слепого продавца газет, который не был бы растением.

И в отличие от Имп Плюса, который выделял СО2, Имп Плюс не знал, как он это делает. Другие знали о выделении СО2, почему же он этого не знает?

СO2, сказало слабое эхо. Но это не ответило на вопрос, на который, как знал Имп Плюс, он давно желал ответа: а именно — как он сам выделяет СО2?

Слабое эхо длилось, но теперь из Центра пришли слова ИМП ПЛЮС ПОВТОРИТЕ ЕЩЕ. ЧТО НАСЧЕТ СО2?

Что-то впереди ввалилось, и он слышал это как брешь звукового витка так же, как видел зеленое и ощущал зеленое как идею, и называл его хлорелла.

И Имп Плюс чувствовал, что сейчас может ответить Центру лишь по-своему, и слабое эхо сейчас с Землей не говорило: и что-то вывалилось, хотя и не металлический, но шар мерцающий во впадине, хоть и ввалившийся, нить накала, разбухшая в пространстве. И вот поэтому эхо еще слабее, что теперь было даже больше здесь с Имп Плюс, уже не говорило с Землей, хоть он и не знал почему. И когда Имп Плюс думал о себе, он обнаружил, что не видит, как выделяет СО2, — хотя раньше знал. А еще он обнаружил, что не знает, зачем эхо пробует различные числа и говорит укажи стрелкой на это, на то, а Имп Плюс видел только, что пространства внутри меньше, а капсула более заполнена, хотя еще здесь всего было больше, и установленные повсюду буквы и цифры дышали (так сказало слабое эхо) связью или связями между слабым эхом и им.

Орбита связей.

Но потом, СО2 ПРЕКРАСЕН, сказал Земле Имп Плюс, и метаболизм отозвался хрустом, как код или смех, и Центр сказал: КАК УГОДНО ИМП ПЛЮС, У ВАС РАЗВИВАЕТСЯ ЧУВСТВО ЮМОРА. КАКАЯ СВЯЗЬ МЕЖДУ ЭТИМ И ВЫРОСШЕЙ ГЛЮКОЗОЙ?

Но что такое метаболизм? То, что он вспомнил, бросило тень на то, что, как он считал, он видел. Он не припоминал метаболизм. Он его видел?

Но сейчас слабое эхо проверяло орбитальный период, апогей, перигей, скорость. И Имп Плюс думал, что маскировки больше нет: скорость не могла увеличиваться, так как перигей на синхронной орбите практически равен апогею, В как это допускает эллипс.

Опять донесся хруст. Центр сказал: ИМП ПЛЮС КАК РАСТЕТ ВАШ САД?

Хруст был въедливый, как маскировка. Стрелки похрустывали от слабого эха. Но стрелки были лишь на зеленом пространстве, нарисованные частично белыми въедливой рукой. Но похрустывание вело по многим линиям, которые теперь были новыми дырами к тому, что случилось вновь: к вваливанию и вываливанию. Это прошло быстрее и умолкло, но струи и многие пески соли никогда не сплавляются, какой бы ни была быстрота, и Имп Плюсу самому не нужно было объяснять это кому-либо, потому что струи, что как такты в двигателе, — были не столько накачкой, сколько наклонением, поэтому он склонился, чтобы образовалась возвышенность, чтобы всякое стекало или затекало. И наперекор силе снаружи, то, что было внутри и в последнее время меньше, выкачивалось наружу в то, что казалось большим. И Имп Плюс ощущал вваливание и вываливание и думал: из-за того, что оно горело, оно не проникало сквозь защитное окно, — затем он почувствовал обваливание гораздо больше, чем ощущал другое. Они двигались внутри стены, не по ту сторону, а в стене. Оно не одно, а много, пока роилось выйти или растрескать на куски, и само было кусками черного и белого. Или не черного и белого, а другого, из-за скоростей, с которыми пульсации поступали от огненно-золотого источника этого света вокруг, или из самой зеленой хлореллы, или от зелени, что была жестко синей, как море. Поскольку голос тем далеким весенним днем на Земле сразу перед тем, как высмеять свою спираль вверх по позвоночнику, которого сейчас здесь не было, воскликнул: «Посмотри, какие цвета у этого моря». Поскольку да, эти пульсации здесь сейчас на орбите были цветом, хоть и зависели от того, как Имп Плюс склонялся их увидеть. Пульсации, летящие к тебе, но никогда не перемещенные. Все же и куски. Или что-то вне цвета. Такие маленькие, что не увидеть, но видимые не менее. Он не знал тебя. Имп Плюс желал этих кусков, но ощущал, что вынужден сперва дать им имя.

Но имена поступали из бледно-зеленых комнат на Земле. Он не вполне знал эти имена. Они, возможно, маскировка, но не въедливый смех. В то же время эти имена, некоторые, поступали от въедливого смеха и не главным образом из большой комнаты, где был въедливый смех и слова въедливого смеха Ты ведь не хочешь длиться вечно. Вместо этого имена поступали в комнате поменьше — нашей клетки, сказал тогда он, — где въедливый смех был всего лишь въедливым голосом. И одно из имен,