Дом скитальцев (сборник) - Александр Мирер

Степка сменил позицию как раз тогда, когда я в тире рассказывал Суру об утренних чудесах. Вот почему я это понял: первыми Степан увидел в сарае начальника почты и Вячеслава Борисовича, научного сотрудника с телескопа. Вячеслав Борисович сердился и говорил раздраженно-вежливо:

– Не заходит ли шутка слишком далеко? Звонят о письме, потом говорят: ошибка… Почему вы храните мою посылку в этом бедламе?

– Исключительно для скорости, товарищ Портнов…

Они подходили к «посреднику».

– Не споткнитесь… Сейчас подъедет ваш водитель…

Готово! Он схватился за сердце, бедный веселый человек. Постоял, как будто размышляя о чем-то, и спросил:

– Это красивая местность? Нелепо…

– Что делать, – сказал почтарь. – Вот и автобус.

– Где Угол третий?

– Ты прошел мимо него – гитарист Федор Киселев.

– А, удачно! Зову водителя. Связью снабдит Киселев?

Почтарь кивнул. Вячеслав Борисович вышел и вернулся с водителем автобуса…

Степка говорит, что Вячеслав Борисович оставался на вид таким же веселым и обаятельным, а остальные обращались с ним почтительно и звали его Угол-одиннадцать.

Да, Степке было о чем рассказать! Одним из последних явился Павел Остапович Рубченко. Он говорил сердитым, начальственным басом:

– Отлучиться нельзя на полчаса! Паноптикум! Что здесь творится, товарищ дежурный?

– Чудо природы, товарищ капитан! – отрапортовал дежурный. – Вот, у задней стенки!

Капитан шагнул вперед, присматриваясь в полутьме… Ну и ясно, чем это кончилось. Правда, он тоже показал свой характер. Не произнеся еще пароля, распорядился поставить охрану у задней стенки сарая, снаружи:

– Весь состав прошел обработку? Хорошо. Потапова нарядите, с оружием!

Дежурный сказал:

– Есть поставить Потапова.

И они вышли.

Степану приходилось снова менять место. Он вспомнил, что окна лестничных площадок над универмагом выходят в этот двор, и побежал туда и еще добрых полчаса смотрел. С трех наблюдательных позиций он насчитал примерно пятьдесят человек, приходивших в сарай, кроме тех, кто являлся по второму разу как провожатый. С нового поста было видно, как Киселев распоряжается у сарая и каждому выходящему что-то сует в руку. Потом он ушел. Да, в самом начале милицейский газик укатил и вернулся через сорок минут. Сержант привез тяжелый рюкзак, затащил его в сарай. За ним поспешили несколько человек, видимо дожидавшиеся этого момента. Степка заметил, что они теперь выносили из сарая небольшие предметы – кто в кармане, кто за пазухой. Среди них был и Вячеслав Борисович. А детей в сарай не пускали.

Снова капитан Рубченко

Пока Степан рассказывал, я только кряхтел от зависти и досады. Как я не догадался пройти на почту через двор, уму непостижимо! В двух шагах был от Степки, понимаете?

Анна Егоровна слушала и все чаще вытягивала из кармана папиросы, но каждый раз смотрела на Сура и не закуривала. Сур исписал второй лист в блокноте. Когда Степка закончил словами: «Я подумал, что вы с Алехой беспокоитесь, и побежал сюда», Анна Егоровна вынула папиросу. Сур сказал:

– Прошу вас, не стесняйтесь, Анна Егоровна.

Она жадно схватила папиросу губами, Сур чиркнул спичку.

– Литром дыма больше, литром меньше, – сказал Сур.

– Пожалуй, такого не придумаешь, – сказала Анна Егоровна. – Еловое полено!.. Покажите ваши записи, пожалуйста… Так-так… Киселев устойчиво именуется Третьим углом. Хорошенький уголочек! Он руководит, он же обеспечивает связь… Складывается довольно стройная картина.

– Какая? – живо спросил Сур.

– Гипноз. Пень, который они называли «посредником», маскирует гипнотизирующий прибор. Жуткая штука! Но кое-что выпадает из картины. Дважды гипнотизировал сам Киселев, и вот этот вот разговор: «Развезем коробки по всем объектам».

– Вижу, – сказал Сур. – Коробки эти мог потом уже привезти в рюкзаке сержант. Осмелюсь вас перебить, Анна Егоровна. Картина может быть та или иная, дело все равно дрянь. Время идет. Первая задача – известить райцентр. Как быть с ним, ваше мнение? – Сур показал на койку.

– Сейчас надо заботиться о живых, – сказала Анна Егоровна. – Правильно. Необходимо ехать в район. – Она повернулась к Степке. – Горсоветовских работников ты знаешь в лицо? Некоторых… Они приходили в сарай? Нет? Впрочем, все течет, могли и побывать покамест.

– Телефон и телеграф исключаются, – сказал Сур.

Она кивнула, сморщив лицо. Теперь было видно, что она уже старая.

– У меня машина, – сказала докторша, – «москвич». До райцентра-то пустяк ехать, два часа, но кто знает положение на дорогах? Ах, негодяи! – сказала она и ударила по столу. – Знать бы, какую пакость они затеяли!

Степка сказал:

– Может, все-таки шпионы?

Сур промолчал, но докторша презрительно махнула рукой:

– В Тугарине шпионы? Брось это, следопыт… Секрет приготовления кефира и реле зажигания для «запорожцев»! Брось… У меня такое вертится в голове… – отнеслась она к Суру, но Степан не унимался.

– Дьявольщина? – спросил он.

Докторша серьезно ответила:

– Это бы полбеды, потому что черти – простые существа. Их обыкновенным крестным знамением можно спровадить. Как действует это оружие?

– Что такое «крестное знамение»? – спросил Степка шепотом.

Я ответил, что не знаю, а Сур в это время говорил, что не может судить об этом оружии – о бластере то есть, – так как за долю секунды, пока оно работало, ничего нельзя было понять.

– В конце концов, не важно, как оно действует, – сказала Анна Егоровна. – Мне что важно: форма очень уж странная. Смоделировано отнюдь не под человеческую кисть. Простая палка. Ни ручки, ни приклада… Антабок этих ваших нету, придела.

– Анна Егоровна, – сказал Сур, – именно на эти странности я вам и указывал в начале разговора.

– Вы думаете… – сказала она.

Сур кивнул несколько раз. Теперь я не выдержал и влез в разговор:

– Марсианское оружие бластер! Видели, как пыхнуло? Аннигиляционный разряд, вот что!

– Ну, пусть марсианское, – сказала она. – Я не люблю оружия, следопыты. Слишком хорошо знаю, как плохо оно соотносится с человеческим организмом. Товарищ Габриэлян, я хотела бы забрать этот властер с собой, в район. Для убедительности. Да и одного из мальчиков. Лучше этого. – Она показала на меня. – Второй пригодится здесь, вы совсем задыхаетесь. Властер придумали!..

– Бластер, – поправил я.

– Бластер, властер… – проворчала Анна Егоровна. – Пакость! Что-то у меня было противоастматическое, для инъекций…

Она нагнулась к своему чемоданчику, откинула крышку. Сур рассматривал бластер, направив его кристалл в потолок. Вдруг докторша тихо проговорила: «Ого!» – очутилась около Рубченко, тронула его веко и молниеносно нагнулась к груди. Мы вскочили. Анна Егоровна тоже встала. Лицо у нее было красное, а глаза сузились. Она сказала:

– Сердце бьется нормально. Он ожил.

Ну, это было чересчур… Ожил! Степа и тот попятился в угол, а у Сурена Давидовича начался сердечный приступ. Анна Егоровна «вкатила ему слоновую дозу анальгина», потом занялась «бывшим покойником» – это все ее выражения, конечно. Движения у нее стали быстрые, злые, а голос совершенно хриплый и басистый. Раз-раз! – она выслушивала, выстукивала, измеряла, а бедный Сур смотрел изумленно-радостными глазами из-под бинтов. Вот уж было зрелище! А время только подбиралось к двенадцати, понимаете? За четыре часа разных событий накопилось больше, чем за двадцать шесть лет – столько мы со Степаном вдвоем всего прожили. Едва Сур немного оправился, докторша приказала запаковать бластер для дороги. Я принес из мастерской футляр для чертежей, забытый кем-то из студентов, – коричневая труба такая разъемная и с ручкой сбоку. Сур обмотал бластер ветошью, опустил его в трубу, плотно набил ветошью, как пыж, поверх бластера и закрыл крышку. Она была свободная – Сур подмотал лист бумаги. Мы помогали. Докторша в это время еще возилась с Павлом Остаповичем. Ему тоже забинтовала голову; бинтов пошло меньше, чем на голову Сурена Давидовича. Оказывается, ухо забинтовать труднее, чем лоб с затылком.

– Ну, я готова, – сказала Анна Егоровна. – Раненому ухода не требуется. – Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: – Дьявольщина! На выходном отверстии уже соединительная ткань.

Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:

– Доктор, вы не ошибались, когда установили… гм…

– Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. – Она язвительно ухмыльнулась. – Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?

– Нет, – сказал Сурен Давидович.

– Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите…

Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым – он все время менялся и был похож на травяного слизняка.