Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина - А. Клименко

Вот под каким освещением приближаемся мы к новому, 1858-му году. Для пятнадцати миллионов людей восходит заря гражданской полноправности. От этого и мы все вступаем в новую жизнь, перерождаемся; пульсы наши бьют иначе: ровно, твердо, сильно.

Мы можем сравнить теперь свое положение с людьми, подошедшими к горе, по которой надо взбираться кверху. Немало на этом непротоптанном пути мы встретим колючих растений. Но нам ли бояться труда и препятствий в то время, когда на горе стоит наш Царь и призывает нас к себе? Мы видим это сквозь открывшиеся промежутки частокола. И та гора, к которой нас повело время, – есть гора упования. Царь уповает на народ, народ уповает на Царя. Вот в этом взаимном уповании и состоит русская особенность и резкая разница между Европой и Россией. Пусть теперь углубится Европа во внутренний смысл наших душевных настроений, – ведь везде от этих настроений происходят все прочие явления в жизни народов.

Европа в своих движениях приходила к пропасти смутной неизвестности; мы пришли к упованию; значит, мы читали историю европейских народов внимательно и обратили в свою пользу самую нашу запоздалость.

Обратимся к делу, к некоторым подробностям нашей радости. Теперь такое время, в которое требуются не фразы и возгласы, а делоизложение, взгляд, обсуждение предметов. На первый раз, быть может, это будет даже неинтересно для слушателей. Но что делать? Надо привыкать: наш детский возраст прошел, и потому игрушки в сторону.

Первое и главное зерно обновления – судьба пятнадцати миллионов крестьян – вложено Царем в общественную мысль. Да ниспошлет провидение всем открывающимся комитетам чистоту в намерениях и ясность в воззрениях, а главное, такую простоту в определении новых начал, которая была бы понятна всем и выражала бы очевидную удобоприменимость в жизни. Этому трудному делу вернейший друг и помощник – светозарная гласность мнений, сообщаемых в каждой местности во всеобщее сведение широко совещательным печатным органом. Затем нужно общее участие всех сословий, не на словах только, но и на самом деле. Перехожу к тому, насколько это дело касается купцов.

Когда новый порядок сообщит довольство крестьянам, тогда вся торговля разовьется и примет другие размеры, значит, и мы, купцы, будем иметь новую огромную выгоду. За что же мы эту выгоду получим даром, без всякого участия в общем деле нового устройства крестьян? Ведь нам будет стыдно смотреть и на дворян, и на крестьян; на последних тем будет стыдно, что многие из нас сами недавно вышли из крестьян, и я, говорящий эти слова, имею родных в крестьянском сословии. Не вправе ли будут крестьяне сказать: «а вот там, в городах, есть купцы-богачи, да они забыли о нас, ничем не помогли, никто не расстался ни с малейшею частицею своих богатств в пользу созидания общего богатства Земли Русской». А ведь быт крестьян нам знакомый, чем кому-либо; наши приказчики живут в деревнях, стоят с крестьянином лицом к лицу и на рынке, и на гумне и сообщают нам верные и свежие известия, так сказать из вчерашней жизни народа. А быт помещиков разве мы не знаем? Знаем вдоль и поперек. Каждый приказчик от хлебных торговцев знает даже те числа, в которые нужны помещику деньги на взнос в Опекунский Совет или на другие надобности, и в это время он является к нему для покупки хлеба. То же самое знание внутренних подробностей помещичьего и сельского быта мы имеем и по прочими статьям, как-то: по торговле салом, шерстью, льном, пенькой, по найму рабочих, по движению обозов на торговых трактах, и т. д. Есть такие тракты, по коим перевозится товаров на сотни миллионов, а они не известны ни в одном печатном дорожнике; их проложила прямиком сама потребность, минуя все дальние пути, сочиненные одним ложным умозрением. Но почему же бы из всех этих знаний не высказать слово сущей правды? Зачем мы молчим? Говорить не привыкли. Попробуемте.

Крестьянам, обитающим на помещичьих землях, назначено окупить деньгами или трудом стоимость их жилища и огородов. Сверх того, за ту землю, которую они получат от помещиков под поля, они должны обрабатывать землю владельца, то есть, ту, которую они и ныне обрабатывали. Очевидно, крестьянину прибавляется новый труд – отработать стоимость своей избы и огорода. Вот и готов случай купечеству принять участие в деле устройства судьбы крестьян. Почему не открыть между всеми русскими купцами подписку в том, кто и за сколько крестьянских жилищ заявит желание заплатить деньги помещикам? Москва должна подать пример, а ему последует и вся Россия; Москва и подала бы этот пример, но ей мешает отвычка от самостоятельности. Означенным платежом денег справедливость требует выкупить только те крестьянские жилища, кои находятся в имениях мелкопоместных владельцев, ибо им, при настоящем перевороте, необходимы денежные средства для насущных потребностей жизни. Таким образом, купечество, содействуя справедливой развязке настоящего важного жизненного для России вопроса, сделает пользу и мелкопоместному дворянству, и крестьянам.

Будем откровенны и искренни в такие великие дни отечественных событий и скажем правду. Ведь все наши капиталы сложились главнейше от дворян и крестьян. Это замечание всего более относится к винным откупщикам; их капиталы составились уже чисто из трудовых крестьянских денег. Какой прекрасный случай возблагодарить крестьян за богатство, ими же сообщенное! Если все откупщики пожертвовали бы, примерно, десять миллионов рубл. сер., то это нисколько не ослабило бы их оборотов, это едва ли составило бы половину прибылей, полученных в текущем 1857 году, по случаю огромного распространения в народе кредитных билетов; но за то, как бы это подвинуло вперед дело самобытной собственности крестьян.

А разве биржи Петербургская, Рижская и Одесская, получающие столько барышей от перепродажи потового труда крестьян, произведений Русской земли, отстанут в этом деле?

А разве золотопромышленность, выкопавшая себе богатство мозолистыми руками тружеников, останется хладнокровною зрительницей?

А владельцы доходных домов и других имений и заводов, имеющие доходы положительные и прочные, не скорее всех поспешат уделить какой-нибудь процент на дело отечественной славы и пользы?

Да что много толковать! Никто не откажется от участия. Первая гильдия охотно примет лет на десять двойной платеж, вторая и третья тоже пойдут вслед за нею на некоторую прибавку, – да, словом, все понесут свою лепту на дело общего добра.

Вот при таком сочувствии, при такой-то спайке всех сословий, истинною любовью, выражаемою жертвами, устроится дело в обоюдной пользе помещиков и крестьян, устроится от того, что соберется много денег, кои необходимы для развязки этого вопроса в губерниях: Московской, Ярославской, Вологодской, Костромской, Владимирской, Новгородской, Тверской, Псковской и северных уездах Смоленской. В губерниях этих половина дохода извлекается помещиками из их личного права на крестьянина: треть народонаселения выходит на заработки, платя оброк за то, чтобы помещик не потребовал домой; следовательно, здесь переложение всех доходов с имений на арендную плату за землю не может быть применено вполне. Часть убытков, кои понесет владелец имения, должна быть пополнена деньгами, которые и должны явиться от тех, кого этот вопрос не задевает, а кому, напротив, доставляет выгоду.

Другое дело – губернии хлебородные и черноземные. Там помещики будут в большой выгоде от нового порядка. Вот живые доказательства: недавно я купил в Орловской губернии 2200 десят. земли у гр. Р. за 100 тысяч р. с. и отдал эту землю в аренду за 9 тыс. в год, тогда как имение с крестьянами никогда не может дать таких процентов. В той же губернии мне предлагает кн. О. 3500 десятин земли, по той же расценке, как я купил у гр. Р.; но я не мог на это согласиться потому только, что на этой земле живут 500 крестьян, значит – и нет возможности приобрести эту землю купцу, а владение под чужим именем никому не по нутру. Надобно вам сказать, что за 500 лиц крестьян никакой не полагалось цены. Из этого очевидно, что в хлебородных губерниях желающих арендовать землю будет более, чем земля того требует, и оттого арендные цены будут возрастать к выгоде землевладельцев; напротив, в губерниях северных многие оставят землю и обратятся исключительно к одним ремеслам и работам вне своих местностей. Здесь доходы помещиков от земли не возместят доходов, ныне ими получаемых. Здесь-то вот и нужно пожертвование. Мы всегда скупы на такие расходы, где выгода отвлеченна; но в делах очевидной пользы никто и никогда не затрудняется. Сделать выгоду от устройства крестьян очевидною для всех – есть дело литературы: тогда возбудится во всех желание участвовать в пожертвованиях. Если бы нам кто-нибудь сказал: «Всем вам не нравится винный откуп, его влияние задевает почти каждый дом, он задерживает развитие скотоводства, мешает образованию фермерного хозяйства, требующего барды, следовательно и свободного образования маленьких винокурен, а фермерное хозяйство нам теперь необходимо, нужно во всех северных губерниях: оно бы совершенно пополнило все убытки помещиков от уничтожения крепостного права, и расширило бы земледельцев. Ну, что дадите за уничтожение откупа? Разом бы ответили все удовлетворительно, потому что выгода ясна для всех: трактирщик бы сказал: я даю 500 р., фабрикант 200 р., торговец 8 р., мельник 10 р., крестьянин 2 р. в год, да денег бы набралось без откупа вдвое более, чем от откупа, а вино бы сделалось принадлежностью народа, как всякий товар: мука, масло и т. п. Сколько сотен тысяч людей занялись бы его распродажей!»