Сердце ангела - Анхель де Куатьэ

Да, если Марьяна захочет вернуть его, восстановить их отношения, возможен только такой формат: Иван говорит — Марьяна слушает, Иван принимает решение, а она — исполняет. Он знает, как правильно. Он знает, как сохранить любовь и сделать отношения прочными. А она не знает, не понимает. И дурит!

Она должна его слушать — беспрекословно и с восторгом в глазах! Иначе — не пойдет! Он главный, он определяет, что к чему. Он — главный в их отношениях. Потому что он знает, а она — нет. Условие! Если же Марьяна не хочет, если не понимает своего счастья, пусть катится ко всем чертям! Иван не останется один...

Ивану вдруг стало все абсолютно ясно и понятно. Он словно бы прозрел. Вырвался из-под эмоционального пресса Марьяны, почувствовал себя свободным, и все тут же встало на свои места. Счастье!

— А теперь я должна идти, — сказала вдруг Ангел.

Иван даже не понял, что это значит. Во-первых, он совершенно позабыл о времени, а сейчас уже далеко за полночь. Но это не главное. Главное — что он не мог ее теперь потерять, поверить в то, что этот человек, эта девушка может быть где-то отдельно от него, где-то не с ним. Она была его частью. Она была им. Он был ею.

Но она сказала: «А теперь я должна идти», — встала и вышла.

Иван бросился за ней следом.

— Нет, постой, постой! Не уходи! — кричал он. — Давай я отвезу тебя! Куда скажешь! Я отвезу...

Но ее нигде не было. Она только что была тут, но ее вдруг не стало. Она словно растаяла в воздухе.

Иван стоял посреди улицы. Глубокая ночь. Мороз. Тусклые фонари. Холодный свет звезд. И ни единой души.

— Вы забыли вашу верхнюю одежду, — сказал швейцар, вынося на улицу его дубленку. — Простудитесь...

Человек — странное существо... И у него странные представления о свободе. Для него свобода — это избавление от оков. Но оковы — это только иллюзия. Существуют лишь чувства человека, они — оковы.

Любовь делает человека несвободным. Страх делает человека несвободным. Но кто может избавить человека от страха, если не он сам? А какой человек будет избавлять себя от любви, если она делает его красивым?

Но обо всем этом человек не думает. Он грезит о некой Свободе, которая придет однажды к нему и скажет: «Ты свободен!» Конечно, произойдет нечто подобное. Но с этими словами придет не Свобода, а Смерть.

Человек не ведает того, что Бог одаряет его Своей великой милостью именно тем, что не спешит исполнять его желания. Да, это очень странно, что человек пытается говорить Богу, что Ему должно делать.

Но стремление к власти и эгоизм убеждают человека в обратном — «имеешь право и заслужил». Какой должна быть расплата за эту слепоту?..

Часть вторая. СЛАБОСТЬ И ЗАВИСТЬ

Марьяна не находила себе места.Ей то вдруг становилось ужасно жарко,душно до дурноты.То, наоборот, бросало в холод.Она залезала с ногами на диван,мерзла, куталась в плед.«Неужели это все?..» — повторяла она,утирая слезы, которые теклии текли из глаз, словно у нее не голова,а порванный полиэтиленовый пакет с водой.«Господи, ну почему я все плачу?!» —спрашивала она себя. И тут же решала —не плакать. Не плакать!Но дырки в «пакете» становились от этоготолько больше. А глаза, как будто бы и не ее,отказывались слушаться —они смотрели на телефон.«Позвонит? Позвонить?» —страшная, пугающая альтернатива.«Не позвонит... Не позвоню...»Промучившись так полночи, Марьяна встала,судорожно огляделась, собрала вещи и пошла...в бассейн. У нее абонемент в фитнес-клуб,бассейн там работает круглосуточно.А ей нужно что-то делать.И лучше — двигаться. Иначе она простоповесится. Или выпрыгнет из окна.«Нужно что-то делать...Нужно чем-то себя занять...»

С Марьяной происходило что-то странное. Ее самоощущение менялось чуть не каждые десять минут. Она то чувствовала себя абсолютной дурой, идиоткой, которая не смогла сохранить отношения с человеком, которого любила больше всего на свете. То, наоборот, ощущала себя героем, сумевшим справиться с искушением и выбросить из своей жизни этого худшего из людей, когда-либо живших на земле.

Раньше Марьяне казалось, что она знает, почему любовь и ненависть всегда ставят вместе. Она любила Ивана за то, что он есть в ее жизни, и ненавидела его за то, что он такой, какой он есть. А сейчас, сейчас с ней происходило что-то совершенно другое... Она ненавидела себя за то, что любит его. Она проклинала себя за это. Она мечтала вырвать из себя, из своей души всякие чувства к этому человеку, всякие! Выдернуть с корнем. И не могла.

Впрочем, проходила всего какая-то минута, и она начинала ненавидеть самого Ивана. Безумно, истово! Но не за то, что он «такой», как это бывало с ней раньше, — грубый, бесчувственный, примитивный, приземленный. А за то, что он вообще появился в ее жизни. Ворвался в нее, чтобы заполонить от края до края, проникнуть в каждую клеточку ее существа, в каждую толику... А потом взять вот так и бросить, растоптать — подло, гадко, низко.

Наигрался. Она была для него просто игрушкой. Ему льстило ее чувство, ее любовь. Ее самоотверженность в этом чувстве, жертвенность и беззаветность ее любви... Ему нравилось, а теперь ему надоело. Надоело, потому что Марьяна не хотела быть просто игрушкой. Она вообще не хотела быть никакой игрушкой! Она ведь личность, человек. И не уважать этого или по крайней мере не признавать этого — нельзя! И он бросил, бросил, бросил...

«Так, стоп!» — сказала себе Марьяна и, схватившись за бортик, остановилась.

К этому моменту она успела намотать уже кругов пятнадцать по бассейну — от стенки к стенке, от стенки к стенке. Тело гудело, будто бы его накачали свинцом, но тот словно бы не стынет, как должен, а бурлит — тяжелый, но жаркий и подвижный.

«Черт, надо остановиться! Надо прийти в себя! — командовала себе Марьяна. — Если я не остановлюсь, я просто умру. Умру!»

Сил бороться с мыслями о смерти не было никаких. Полное ощущение бессмысленности, абсурдности существования. А тут эта вода... Достаточно глубоко в той части бассейна, что под трамплином. И ведь в принципе если нырнуть на дно и там, как это бывает, «наглотаться» воды, то можно и утонуть. Никто не заметит. А когда заметят, уже будет поздно. Простое решение. Очень простое...

Всплески воды через две или три дорожки справа от Марьяны заставили ее очнуться. Она вздрогнула и резко повернулась в ту сторону, откуда раздавались эти звуки.

Когда Марьяна прыгала в воду, во всем бассейне никого не было, ни единой души. Только дежурный тренер мирно дремал за столом — в углу, недалеко от входа. Но вдруг эти всплески! Откуда?! Когда здесь успел появиться этот человек?! Почему Марьяна не услышала этого?! И вообще — пятый час утра! Кто здесь может быть в такое время?! Впрочем, Марьяна же пришла сюда ночью...

Молодой человек, лица которого Марьяна не могла разглядеть, действительно плавал в бассейне — на третьей дорожке справа от нее. У него была прекрасная техника — каждое движение выверенное, четкое, уверенное, сильное. Судя по всему, он никуда не торопился, не «выплывал из» каких-то там минут. Просто плавал в свое удовольствие.

Марьяна неуверенно, задумчиво озираясь по сторонам, подплыла к лестнице. Задержалась там ненадолго, а потом вышла из воды и села на холодный край бассейна.

Раньше, наверное, она бы застеснялась вот так сидеть и наблюдать за не знакомым ей мужчиной, плавающим в абсолютно пустом бассейне. Но сейчас Марьяне почему-то было совсем не стыдно. Неловко — да. И то только первое время. А через минуту-другую и это прошло. Она смотрела на этого мужчину, на этого молодого человека, и мечтала о нем.

Наверное, это покажется странным, неуместным, даже глупым, но это так — она мечтала о нем. Ощущая абсолютное одиночество после такого страшного, нелепого, болезненного разрыва, она мечтала «о ком угодно». Просто о каком-нибудь человеке, о каком-нибудь мужчине, к которому можно было бы вот так, ничего не объясняя, просто прижаться — сильно-сильно, спрятаться в его объятиях, укутаться в них и почувствовать себя хоть сколько-нибудь нужной, хоть сколько-нибудь живой.

Пусть он чужой, пусть он ее не любит, пусть она совершенно ему не нужна, но хотя бы минута, хотя бы миг этой скупой теплоты в обмен на все, чего бы он ни пожелал. Если бы он хотел просто переспать с ней — грубо, бесчувственно, как с какой-нибудь резиновой куклой или дешевой проституткой, — то и пусть. Может быть, так даже лучше. Лучше почувствовать себя «дешевкой», но нужной хотя бы так... И главное — не быть одной. Только бы не быть одной.