Знамение. Вторжение (СИ) - Ильясов Тимур

Это Ференц Лист… Вальс Мефистофеля…

Какого-то черта именно эта вещь, однажды мною где-то подслушанная, приходит ко мне «в гости» именно в этот момент? Вся — целиком и полностью. Неимоверно сложная, мрачная, трагичная и пугающая дьявольской виртуозностью. Придуманная человеком, который, вероятно, был не вполне психически здоров, если позволил столь безумным нотам излиться на бумагу…. И давно нет более возможности прослушать гениальные мотивы снова. Однако моя коварная память работает хоть и выборочно, но все же исправно, вынимая воспоминания из темных, казалось бы полузабытых чертогов, и теперь проигрывая нужные мотивы четко и на полной гребаной громкости.

Дерганые, рваные, почти диссонирующие ноты мелко стучат. Крохотными чертятами они будто прыгают вверх по препятствию, забираются выше, цепляются ловкими ножками и ручками, но стоит мелодии добраться до пика верхних частот, как они сваливаются вниз, чтобы после отряхнуться и начать путь заново.

Безумное тревожное крещендо изнывает в виртуозном демоническом танце, но… после перетекает в изумительные мелодичные переливы, которые безупречно кружатся и закручиваются, поражая изысканностью и красотой. Однако следующие ноты безжалостно обрушивают прекрасные структуры и зловещая тьма вновь выходит на передний план, напоминая кто в доме хозяин.

Быстрые пальцы музыканта стремительно носятся по роялю с умопомрачительной скоростью, поражая сверхвозможностью пианиста, порождая звуки, которые напоминают раскаленную лаву, которая брызжет и пузыриться, обжигая вулканическим жаром.

После того, как мелодия достигает вершины, она вдруг обрывается, темп снижается и устало плывет, похожая на широкую и сильную реку, текущую по равнине. Тонкие и высокие ноты, будто изредка тянущие вверх руки просящих о помощи утопающих, дают понять, что впереди будут снова пороги и страшнейший водопад, который разрушит все живое, чтобы бы ни находилось в водах реки.

Ноты тянутся и изнывают, изматывая нервы и заставляя дрожать в треморе тревожного ожидания.

И… разрядка наступает!

Сначала тягучие воды ускоряются, затягивая потоки в вихри и водовороты. Бесы снова появляются над поверхностью воды. Они самодовольно расправляют конечности, берутся за руки и с ревом несутся вперед к обрыву. Мелодия нарастает, переливаясь стремительно повышающимися нотами, разрывается на пределах громкости, трещит и отчаянно плачет, скорбя о незавидной судьбе, уносящий ее к роковому концу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом… с треском обрушивается вниз…

Вальс Мефистофеля…

Название в полной мере соответствует самой композиции…

Мне не по себе от этой возникшей в моей голове мелодии. Пусть она заглохнет и больше никогда не появляется снова…

В моей руке — ружье. От него до сих пор пахнет порохом и гарью от недавно сделанного выстрела. И этот резкий и настойчивый запах мне нравится. Он придает мне уверенности. Именно так, как когда-то мне понравился прокуренный дух предбанника перед мужским туалетом. В советском кинотеатре, где я оказался вместе с отцом во время перерыва между сериями. Я, крохотный дошкольник, стоял рядом с гигантом — отцом, который деловито дымил папиросой и, щурясь, поглядывал на меня сверху вниз. А я чувствовал себя важным, причастным к чему-то взрослому, надолго запомнив этот грубый запах табака, казавшийся мне по-настоящему мужским. Много лет спустя, это давнее детское воспоминание, одно из немногих, связанные с отцом, вероятно сказалось на моем болезненном пристрастии к курению, от которого я до сих пор тщетно пытаюсь избавиться…

Как бы то ни было, в компании прогорклого аромата жженого пороха я ощущая себя сильным…

— К черту все…, - бормочу я себе под нос, отгоняя липнущие, мешающие сосредоточиться на текущем моменте, невпопад подсунутые мне мелодию и воспоминания, будто избавляясь от назойливого роя мошкары, преследующего рыбака летним вечером у берега степной реки.

Во второй руке я сжимаю в кармане пластиковый брелок от нашего внедорожника. Мой заветный ключ, который может открыть нужную дверь, за которой кроется долгожданный выход из затруднительного положения, в котором мы находились.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мой путь лежит по узкой забетонированной тропинке между сплошной стеной и вереницей припаркованных автомобилей. Вдоль внешней стороны здания. Здания, которое я когда-то называл домом, а теперь — кажущееся чужим и враждебным. С темными пробоинами пустых окон. С опасностью, прячущейся в темноте салона каждого автомобиля.

По наработанной привычке, я добросовестно сканирую округу на предмет угроз, но при этом мой взгляд мастерски пропускает пару темнеющих куч на асфальте, а также неправильные силуэты, повисшие на защитных сетчатых козырьках над головой.

Мне нужно двигаться вперед. Вперед и только вперед. Сконцентрировавшись на цели, я пообещал себе больше не делать ошибок, которые я натворил в первую вылазку из магазина, замешкавшись и задержавшись тогда без нужды, и в итоге нарвавшись на проблемы.

Солнце все еще за горизонтом и очередная сцена моего личного фильма ужасов все еще темна, заполнена едва виднеющимися силуэтами и озвучена лишь вязкой тревожной тишиной.

Моя цель — автомобильная парковка, расположенная на противоположной стороне жилого комплекса. А именно — узкий тупиковый закуток шириной на две машины, между старой котельной и торцом здания, сразу под окнами покинутой нами ранее квартиры. Там, где месяц с лишним назад я в последний раз оставил свой красивый серебристый паркетный внедорожник. Мою японскую ласточку, купленную «в масле» восемь лет назад в автосалоне, потратив все имеющиеся на тот момент сбережения, и закрыв тем самым подростковый гештальт, а потом пожалев о допущенной непрактичности.

Всю прошлую ночь мы с женой готовились к моей новой вылазке. Собрали палатку и спальники. Подготовили рюкзаки и несколько коробок с продуктами и водой, которые выставили у внутреннего входа в магазин, там, куда возможно вплотную подъехать на автомобиле.

Прошло лишь пару минут, как я приподнял ставни, защищающие вход в магазин, осмотрелся и прислушался к округе, убедившись, что двор жилого комплекса пуст. И, вооруженный ружьем, который уже однажды спас мою задницу от погибели, одетый в полную «боевую» экипировку, нырнул в бледную мглу раннего сентябрьского утра.

— Туда и обратно. Мы тебя ждем…, - сказала мне напоследок супруга, удерживая до последнего мою руку, с неохотой опуская за мной ставни.

Ее бледное узкое лицо в предрассветном мраке напоминало восклицательный знак. По ее глазам было понятно, что ей было страшнее, чем мне. Страшно снова отпускать меня наружу, учитывая крайнюю неудачу первой моей вылазки, в ночь, когда наш несчастный приятель-сосед своим геройским поступком в последний момент спас нас от смерти.

Жена также была полностью одета и готова. Также, как и дети, которых мы одели и обули, словно кукол, спящими, решив не будить их раньше времени.

Да… Все было готово. Дело осталось за самым главным. За казалось бы простым, но в то же время неимоверно сложным и опасным пунктом — найти наш внедорожник, попытаться открыть дверь электронным брелком, но если аккумулятор в машине исчерпал заряд, то по старинке открыть ее металлическим ключом…

Без происшествий преодолев путь по бетонной тропинке, окаймляющей здание, я остановился, осмотрел темные стекла лоджии угловой квартиры первого этажа, а потом осторожно заглянул за угол, сам оставаясь в укрытии. Туда, где своего хозяина должна была ждать серебристая японская ласточка…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Автомобиль находился на месте…

Серебристая Ласточка

Увидев ее, мое сердце сентиментально екает.

Машина стоит на положенном месте, обиженно щурясь задними фонарями, словно безмолвно здороваясь с хозяином и обвиняя, в том, что я оставил ее одну, без присмотра, на столь долгий срок.

Ее стекла покрыты толстым слоем пыли, будто густой театральной пудрой, а задние номера запорошены нанесенным ветром песком. Но в остальном паркетник выглядит в полном порядке… По соседству с ней припаркована миниатюрная светлая корейская легковушка. Как младшая подружка по несчастью, она тянется к моей красавице, прислонившись к ней боком, будто ей неуютно одной, а в компании она чувствует себя защищенной. Кореянка также покрыта пылью, однако сквозь свободные от тонировки стекла я могу убедиться, что в ее салоне никого нет и автомобиль не представляет для меня опасности.