Проклятый - Анна Мистунина

— Мама…

— Слушай меня, — Истрия выпрямилась, но объятий не разжала. — Я слышала их разговор. Окно выходит в сад. Посмотри, чтоб не было часовых, и прыгай. У пролома в стене, ты знаешь, где он?

Кар кивнул. Мать продолжила:

— Там моя белая кобыла. Оседланная. Если поторопишься, ее не успеют найти. Садись в седло и скачи, мой мальчик, скачи, как ветер!

— А ты? Мама…

— Мне ничего не грозит, — перебила она. — И не смей больше терять время. Подожди…

Приоткрыв дверь, Истрия выглянула в коридор. Тут же захлопнула. Послышались голоса и шаги, звон доспехов. Мать снова обняла его, и Кар почувствовал ее дрожь.

— Сейчас, они пройдут мимо… — дождавшись, пока голоса стихнут за поворотом, Истрия выдохнула: — Вперед!

Оконный проем в форме шестиугольника прикрывали внутренние ставни. Дама Истрия раскрыла их. Подтянувшись, Кар бросил себя в толщу стены. Задержался на миг.

— Мама! Эриан…

— Он узнает правду, клянусь. Беги!

Кар бросился вперед. Проскользнул, обдирая ткань на коленях, навстречу светлой осенней ночи. Выглянул, ожидая увидеть часовых, но те, видимо, обходили дворец с другой стороны. Кар помедлил — всего два удара сердца, — и прыгнул.

Земля больно ударила в подошвы. Упав на корточки, Кар тут же метнулся под защиту кустов. Постоял, пригнувшись, в любой миг ожидая услышать окрик стражи. Но было тихо, только ночная пичуга, ничуть не испугавшись, кричала в самое ухо: «Ки-ири! Ки-ири!»

Высокие кусты, усыпанные мелкими сладкими ягодами, тянулись до скамеек, окружавших фонтан с разноцветными рыбками. Чтобы попасть на задний двор, где за конюшнями таился заветный разлом, нужно было пересечь широкую аллею. По ней, настороженно поглядывая по сторонам, прогуливался часовой. Тяжелые сапоги воина размеренно ударяли в каменные плиты.

Кар замер в кустах. Нечего и думать проскочить незамеченным. К тому же — он только сейчас понял, — Баргат не хуже матери знает о проломе, через который юные принцы не раз убегали от занятий в город, к простору вольной жизни. Стоит ли надеяться, что, приказав искать Кара, он не вспомнит о единственно возможном пути бегства?

Гул голосов и звон доспехов заставили пригнуться ниже. Большая группа стражников обшаривала кусты вокруг соседней башни. Скоро они будут здесь. Олень, загнанный собаками, так же дрожит и покрывается потом; только прежде Кар не сочувствовал оленю. Так же, как не станут охотники сочувствовать ему самому.

Вот часовой окликнул их, до Кара долетели отдельные слова — император, наследник, брат-принц. Воины столпились, обсуждая новость, между дворцом и аллеей. Всего несколько мгновений, пока их внимание занято… Кар сжал зубы. Олень приговорен, но кто заставит его покорно ждать смерти?

Ему казалось, он неловок и медлителен, движения резки, шаги слышны на весь сад. Удары сердца — и того громче. Но никто не обернулся, когда Кар быстро пресек аллею и скрылся по другую сторону. Голоса остались позади, вскоре их заглушило ограждение площадки для воинских занятий. Кар стрелой припустил к пролому.

Сломанный участок стены чинили не раз. Каждую весну на месте пролома появлялась свежая кладка — но целой она оставалась недолго. Не проходило и двух недель, как пролом появлялся опять. Кто это делал — оставалось тайной. Год назад император приказал охранять свежепочиненную стену. Но, как только стражу сняли, в ту же ночь стена была сломана.

И то сказать — ворота, даже задние, и уж тем паче парадные, годятся не для всяких дел. Мальчишкам ли тайком от взрослых сбежать на городские улицы, кухарке ли, не дожидаясь конца недели, навестить мужа, а то и любовника, благородному ли кавалеру прогуляться, минуя любопытную стражу — пролом в стене нужен всем. И Баргат, начальник дворцовой стражи, не очень-то переживал на сей счет. Ворам нечего делать в полном воинов дворце, а война давно не подступала к столице Империи.

Сейчас пролом стал последней надеждой Кара. Приблизившись, он с удивлением понял — путь открыт. Баргат, разбуженный среди ночи, потерявший господина, придавленный лавиной внезапных забот, забыл о проломе. Забыл, или, движимый милосердием, не захотел помнить.

Белая материнская кобыла стояла рядом, натянув поводья, и трава вокруг была объедена. Кар еще не успел поверить в спасение, а руки уже отвязывали лошадь, мгновение — и он в седле. Короткий разбег, прыжок — и вскачь, прочь от дворца, от прежней жизни, от всего, что любил и что рухнуло в одночасье. От мертвого императора. От изменника жреца. От принца Эриана, кому сегодня клялся всегда быть рядом. От матери… Что будет с ней? Сможет ли Эриан защитить ее? Захочет ли защищать мать убийцы? Кар чуть не развернул кобылу. Но материнский приказ еще звучал в ушах: скачи, как ветер! И Кар подчинился.

Главные ворота выходили на площадь, что лежала между дворцом и храмом. Пролом вел к городу. Столица вырастала вокруг дворца и храма, как лепестки растут из сердцевины цветка. Изящные дома из белого камня, с крытыми двориками, орошаемыми садами и фонтанами, балюстрадами и коронами башенок — древние, почти неподвластные времени строения колдунов. Век проходил за веком, а неведомая сила все хранила их от разрушения, тогда как изделия истинных людей старились и приходили в негодность. Колдовство ли тому виной или тайное, неведомое истинным людям искусство — жрецы обходили то молчанием.

Подковы звонкой дробью стучали по брусчатке. Чем дальше от центра, тем уже улицы, тем чаще меж стенами древних строений втиснуты новые, построенные уже истинными людьми. Торжественная стройность архитектуры сходила на нет, все чаще попадались деревянные дома. Дворы стали тесны, кое-где их не было вовсе. Ничего не поделаешь — город растет не только вширь. Два столетия назад по указу императора была срыта древняя стена, окружавшая столицу, и построена новая, на значительном удалении от первой. Так появились новые кварталы, быстро получившие прозвище Веселых благодаря изобилию кабаков, трактиров и домов терпимости. Городская стража нечасто заглядывала на те улицы; благоразумные люди избегали ходить там в темноте, если только не имели доброго клинка на поясе да парочки рослых ребят за спиной — или, на худой конец, крепких кулаков, при случае способных заменить и то, и другое.

Убегая от смерти, почти ощущая затылком ее стылое дыхание, разве время думать о чем-то постороннем? Кар думал. Быстрым аллюром проносясь вдоль безлюдных улиц, он как будто в первые видел их: достоинство древности, застывшей в веках, как застывает схваченный морозом водопад, утративший движение и голос, но непобежденный; шумливую грубость и недолговечность, живущие здесь ныне. Кар думал о колдунах. О тех, кто жил здесь прежде, кто строил дворцы и разводил сады, кто осквернял землю и возмущал небо колдовством. Истинные люди были им рабами. Колдуны убивали ради забавы мужчин, насиловали женщин и пили кровь младенцев — Кар знал это с рождения, с рождения стыдился и ненавидел свой род. Но сегодня… Пусть он проклятое отродье, лишь по недосмотру оставленное в живых, но сегодня не он лгал и убивал под покровом ночи. Истинные люди, чья кожа и волосы светлы, попрали все, чем хвалились при свете дня. Кто знает, в чем еще они лгали? От страха и сомнений шумело в голове, смятенные мысли вытесняли одна другую. Но в глубине души за шумом и растерянностью поднималось странное облегчение.