Пионеры, или У истоков Сосквеганны - Джеймс Купер

Ричард бросил лошадей и подбежал к тому месту, где Мармадюк положил оленя.

— Олень! Удивительно! Каково, две раны: он стрелял из обоих стволов и попал оба раза! То-то будет хвастаться Мармадюк! Он ведь отчаянно хвастается всяким пустяком. Нет, вы подумайте, Дюк убил оленя под сочельник! Да где ему, впрочем! Оба выстрела наудачу… попал случайно. Вот я так никогда не стреляю два раза: или попал, или промахнулся; зверь или падет, или бежит; разве на медведя или пантеру могут понадобиться оба ствола. Послушай, Эгги, далеко ли был олень, когда судья стрелял в него?

— Э, масса Ричард, шагах в семидесяти, — ответил негр, нагнувшись, как бы для того, чтобы поправить сбрую, но на самом деле скрывая усмешку, раздвинувшую ему рот до ушей.

— Семьдесят шагов! — воскликнул Ричард. — А вот олень, которого я убил прошлой зимой, был на полтораста шагов, Эгги, да, если не на двести. Я бы не стал стрелять в оленя за семьдесят шагов. Кроме того, помнишь, Эгги, я стрелял только раз.

— Да, масса Ричард, я это помню! Второй выстрел был Натти Бумпо. Вы знаете, сэр, люди говорят, будто Натти убил его.

— Люди врут, черный мошенник! — крикнул Ричард с гневом. — Я ни одной белки не убил за последние четыре года без того, чтобы этот старый мошенник или кто-нибудь за него не приписал этого выстрела себе. Этот свет так завистлив, люди всегда стараются умалить чужую заслугу!

Ричард на минуту остановился и откашлялся, чтобы прочистить глотку, негр же в почтительном молчании продолжал приводить в порядок сани. Квакерские нравы запрещали судье владеть рабами, и Эгги был как бы невольником Ричарда на срок[7] и тот, конечно, требовал повиновения со стороны молодого негра. Подождав немного, Ричард продолжал:

— Вот и этот молодой человек, что был в ваших санях, наверное, будет рассказывать всем и каждому, как он спас моих лошадей, хотя, подожди он полминуты, я, действуя кнутом и вожжами, управился бы с ними гораздо лучше, не выворотив саней. Ведь лошади портятся, если их дергать за узду. Что это за молодец, Эгги, — я, кажется, не видел его раньше?

Негр вспомнил намек судьи на подарок и объяснил в коротких словах, что они захватили незнакомца на вершине горы, но умолчал о ране и прибавил только, что он иностранец. В то время было в обычае забирать в сани пешеходов, бредущих по снегу, так что Ричард удовлетворился этим объяснением. Он внимательно выслушал негра и заметил:

— Ну, если парнишка не испорчен темпльтонцами, то, может быть, он, действительно, скромный молодой человек, и так как намерения у него были хорошие, то я им займусь… Может быть, он охотник, а? Эгги, охотник?

— А, да, масса Ричард, — отвечал негр не без смущения, — кажется, охотник.

— Был у него какой-нибудь узел, топор?

— Нет, сэр, только ружье.

— Ружье! — воскликнул Ричард, заметив смущение негра. — Да ведь это, значит, он и убил оленя! Я знаю, что Мармадюк не мог попасть в оленя на бегу. Как это было, Эгги? Расскажи мне все, и я поджарю Дюка прежде, чем он успеет зажарить оленя. Как это было, Эгги? Парень убил оленя, а судья купил его, ха! И взял с собой молодца, чтобы заплатить ему.

Удовольствие по поводу этого открытия привело Ричарда в такое хорошее настроение, что страх негра несколько рассеялся, и, помявшись немного, он ответил:

— Вы забываете, что было два выстрела, сэр!

— Не лгать, черный мошенник! — воскликнул Ричард, подняв бич и подвигаясь к негру. — Говори правду или получишь трепку.

Убедившись, что бича не избежишь, негр сдался. В нескольких словах он рассказал своему хозяину о происшествии, заклиная Ричарда заступиться за него перед судьею.

— Заступлюсь, заступлюсь, малый! — воскликнул тот, потирая руки от удовольствия. — Будь покоен, я слажу с Дюком. Я хотел бы оставить оленя здесь, пусть он посылает за ним сам; но нет, я предоставлю Мармадюку еще похвастать, а затем и накрою его. Ну-ка, торопись, Эгги, я должен помочь при осмотре раны молодого человека, этот янки[8] доктор ничего не смыслит в хирургии — я держал ногу старика Миллигэна, пока он резал ее.

Говоря это, Ричард уселся на козлы, негр поместился на заднем сиденье, и сани тронулись в путь. Спускаясь во весь дух с холма, Джонс повернулся лицом к Агамемнону, продолжая разговор, так как минутная ссора не помешала восстановлению между ними наилучших отношений:

— Это доказывает, что повернул лошадей я, потому что человек с раной в правом плече не справится с такими бешеными чертями. Я знал это, но не хотел тратить слов с Мармадюком… Но, но, любезные, шевелись!.. Да, да, теперь уже Дюк не будет подшучивать над моим оленем! Выпалил из обеих стволов и попал только в парня, стоявшего за деревом.

Так Ричард спускался с горы. Бубенчики звенели, его болтовня не отставала от них, пока сани не въехали в деревню, где все внимание Джонса было поглощено желанием показать свое искусство женщинам и детям, толпившимся у окон, чтобы поглазеть на въезд своего земельного владельца и его дочери.

ГЛАВА V

Извивавшаяся по склону холма дорога, достигнув его подошвы, шла под прямым углом к деревне Темпльтон. Через быстрый поток был перекинут мост из тесаных бревен. Этот маленький поток, темные воды которого струились по известнякам, выстилавшим его дно, был одним из бесчисленных истоков Сосквеганны, реки, которая впадает в Атлантический океан. В этом месте ретивая четверка мистера Джонсона догнала более спокойных лошадей судьи.

Расставшись с Ричардом, Елизавета взглянула на диск заходившего солнца, медленно исчезавшего за западными холмами. Последние лучи его озаряли вершины гор; ярко освещенные березы почти сливались с белизною снега; силуэты темных сосен отчетливо выделялись на небе; крутые склоны, на которых не держался снег, заблестели под угасавшими лучами. Но с каждым шагом, спускаясь с горы, Елизавета замечала, что они оставляют день за собою. В холодный сумрак долины не проникали лучи декабрьского солнца.

На вершинах восточного ряда холмов слабый свет еще держался, мало-помалу угасая в тучах, собиравшихся вместе с вечерним туманом на горизонте. Замерзшее озеро покрылось тенью. Очертания построек становились туманными и неясными. Дровосеки с топорами на плечах возвращались по домам. Они останавливались на минутку взглянуть на проезжавшие экипажи, снимая шапки перед Мармадюком, фамильярно кивая головою Ричарду и исчезая затем в своих жилищах. Когда лошади свернули в ворота, и Елизавета увидела перед собою холодные каменные стены дома в глубине аллеи оголенных тополей, ей показалось, что вся прелесть горного вида исчезла, как сновидение.