Русская Америка: Открыть и продать! - Сергей Кремлёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так-то оно так, но что тогда имел в виду француз Жюль Верн, когда писал, что Лаперуза начали снаряжать, когда «о последнем путешествии Кука еще ничего не было известно, кроме смерти великого мореплавателя»?
Что, писатель не знал об издании Дугласа? Не думаю…
Да и почему Лаперуз, тщательно повторив маршрут Кука от «Ильи» вниз до Ванкувера, даже не пытался пройти путем Кука вверх, на север?
Не потому ли, что о севере ему уже было известно из русских источников?
Я уже писал о северной карте, изданной французом дю Альдом в Париже в 1735 году на счет то ли польского, то ли (вспомним гоголевского Хлестакова!) «датского» короля, а на самом деле переданной во Францию из Петербурга шпионом Делилем.
Во времена же Лаперуза французам в Петербурге и шпионить не было нужды — Екатерина к ним относилась вполне лояльно.
На север Лаперуз не сунулся… Видно, в Париже уже поняли, что там Франции конкурировать с Россией не под силу. А западный берег Канады обозреть надо было, что Лаперуз и сделал.
Это уже потом он пересек Тихий океан, зашел в Китай и лишь потом вновь пошел на север — к Сахалину. И эта часть его маршрута тоже, похоже, выдает его осведомленность о состоянии тогдашних русских дел в той зоне.
Мы ведь тогда и на Сахалине бывали, но так — «факультативно», так сказать, без особых претензий. Вот Лаперуз — на всякий случай — и прошел на Сахалин. И оттуда двинулся не куда-нибудь, а к ближайшему русскому порту Петропавловску-на-Камчатке.
И тут уж он не открытий искал, а хотел с русской Камчатки надежным путем, через Россию, отправить в Париж свой экспедиционный отчет. Он его и отправил — с Жаном Батистом Лессепсом, французским вице-консулом в России.
Но как оказался консул Лессепс в дикой российской восточносибирской глуши? А так, что он до этого сопровождал Лаперуза от самого Бреста (и, к слову, оказался единственным участником экспедиции, завершившим кругосветное путешествие, потому что все остальные позднее потерпели кораблекрушение и полностью погибли у берегов тропического острова Ваникоро).
Нет, не из издания Дугласа знали французы о том, как обстояли дела в северной и — уже тогда — русской части Тихого океана.
МНЕ ОСТАЕТСЯ сказать здесь несколько слов еще и о Джордже Ванкувере. Капитан Ванкувер был с Куком во втором и третьем кругосветном плавании, а в 1791 году был направлен Лондоном, как пишет Жюль Берн, «к берегам Америки для того, чтобы положить конец спорам, возникшим с испанским правительством из-за залива Нутка, и добиться от испанских властей официальной уступки этой бухты, имевшей важное значение для торговли мехами».
Опять странно — обычно такие дела поручаются не обветренным стужей и обожженным тропиками судоводителям, а дипломатам. Логичнее было бы не затевать кругосветный тарарам, а провести переговоры в Мадриде.
Но и тут нам кое-что может разъяснить реальный маршрут Ванкувера… Выйдя из Англии, он, как и Кук, прошел к южной оконечности Африки — мысу Доброй Надежды… Там он, говоря языком современным, «бункеровался», а говоря языком инструкции Куку, взял «в нужном количестве съестные припасы и воду».
Даже от мыса Доброй Надежды до Нутки ближе будет идти «направо» (по карте — «налево», мимо мыса Горн), а Ванкувер пошел «направо», по маршруту Кука. Но — с одним принципиальным отличием! Он отвернул к западным берегам Австралии, и отвернул неспроста… Как сообщается в «Очерках по истории географических открытий» Иосифа Петровича и Вадима Иосифовича Магидовичей, Ванкувер спешил сделать официальную заявку на Западную Австралию, так как англичане «подозрительно относились к активности французов в Океании и в австралийских водах».
К слову… Советским исследователям умалчивать об этом «финте Ванкувера» смысла не было. А вот француз Жюль Верн тут на информацию скуп: «Мы не будем останавливаться на плавании Ванкувера вдоль юго-западного берега Австралии, так как оно не дало ничего нового».
Что ж, оно и понятно — ловко выхваченный англосаксами из-под французского носа континент всегда несоблазнителен, подобно «зеленому» винограду из басни.
Но как, уважаемый читатель, умели в Лондоне «секретными» инструкциями истинные свои цели прикрывать!
Затем Ванкувер через Гавайские острова действительно прошел к Америке и в апреле 1792 года в длинном морском рукаве пролива Хуан-де-Фука встретился с двумя небольшими кораблями испанца Бодега-и-Куадры (он нам потом тоже еще встретится). Капитаны обменялись данными, назвав открытый ими огромный остров совместным именем Ванкувер-Куадра. Ход дальнейших событий оставил от этого наименования лишь его англосаксонскую часть.
А вскоре Ванкувер начал бороздить вверх-вниз прибрежную зону от острова Ванкувер-Куадра к русским американским владени-
ям — до тех мест, где через полтора десятка лет появится наш Ново-Архангельск, и даже дальше — к Алеутам. Он был в районе Кенайской губы, на островах Кадьяк и Чириков. Но уже тогда там русских хватало — и на воде, и на суше.
Ванкувер плавал тут, производя съемки, долго и тщательно, часто контактируя с русскими промышленниками и моряками. И нам будет нелишним узнать, что англичанин был поражен тем «спокойствием и добрым согласием, в каком они (то есть мы, русские. — С.К.) живут между самыми грубыми сыновьями природы… приобретая любовь их благосклонным обращением».
Между прочим, Жюль Верн и об этой части плавания Ванкувера умудрился не сказать почти ничего, что тоже объяснимо. Когда великий француз писал свою «Историю открытий», французская Канада уже отошла в область истории, как и Русская Америка, хотя и по иным причинам.
А вот отец и сын Магидовичи сообщают нам, что в своем аляскинском плавании Ванкувер широко использовал указания и сведения русских и что в его распоряжении были копии секретных карт, добытые британским адмиралтейством через тайных агентов и британцев, близких ко двору Екатерины (в частности, через ее лейб-медика Д.С. Роджерсона)…
Русских секретных карт!
ТЕМ НЕ МЕНЕЕ английские мореходы времен Кука, Кларка и Ванкувера оставались английскими мореходами, то есть первыми моряками мира.
Однако вторая половина XVIII века не могла не быть плодотворной и для русских исследователей западных окраин Америки, а главное — для укрепления там российского присутствия.
Причин тому было, по крайней мере, две…
Во-первых, с 1758 года — еще при «дщери Петровой» Елизавете — Географический департамент Академии наук был передан в «особливое усмотрение» Михайле Васильевичу Ломоносову.
Пока что, слава богу, это имя в России в особых представлениях не нуждается, хотя почему-то начинает выпадать из некоторых энциклопедических (?!) словарей.
Ломоносов четко заявлял, что надо нам «завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов».
Ему же принадлежит и другой тезис, который у нас когда-то цитировали многократно, но — стыдливо урезая его окончание, мной приводимое и выделенное: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
В первых песнях поэмы «Петр Великий» Ломоносов даже в стихах проводил мысль о значении Америки для России и писал:
Тогда пловущим Петр на полночь указал,В спокойном плаваньи сии слова сказал:Какая похвала российскому народуСудьбой дана пройти покрыту льдами водуКолумбы росские, презрев угрюмый рок,Меж льдами новый путь отворят на Восток,И наша досягнет Америки держава…
Между прочим, последнюю ломоносовскую строку тоже, как правило, при цитировании опускают…
И уж как прямой то ли наказ Михайла Васильевича монархам, то ли — как прямой его упрек им, врезаны были в эпоху следующие слова: «Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что, имея Сибирского океана оба концы и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне».
Оба концы!
Да, уважаемый мой читатель, имели мы Сибирского океана оба концы, имели…
К слову! Петр явно не просто так интересовался — «сошлася ли Америка с Азией?» и спешно отправлял Евреинова и Лужина для выяснения этого вопроса. Думаю, что если бы он еще прожил хотя бы с десяток лет и вовремя узнал, что нет — «не сошлася», то судьба Русской Америки могла быть совсем иной — как раз в том роде, о котором писал великий наш помор, мечтавший, что называется, в духе задумок Петра.
Основательный наш историк Сергей Михайлович Соловьев (теме движения России к водам Великого океана не посвятивший, увы, и десятка строк) объяснял, правда, внимание Петра к восточной окраине тем, что надо было, мол, «удовлетворить требованию науки, выставленному Лейбницем, узнать, соединяется ли Азия с Америкою».
