Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, так вот…
— Ты хочешь сказать, — изумленно перебила она, — что тебе позволили протянуть сюда кабель?
— Да, и только что…
— А другие лодки не натолкнутся на него?
— Нет, он проходит по дну. Пять мин…
— Вот это да! Будь я проклята! Черт побери! Золотые плоды прогресса, или как там это… Вот это да!
— Позволишь ты мне наконец досказать то, что я начал?
— Валяй!
— Ну, так вот… Похоже… — он сделал паузу и несколько раз в смятении сглотнул. — Да. Юная дева, мне кажется, что полковник Морлэнд позвонил только затем, чтобы напомнить о том, что сегодня мы оба обедаем у него. Его сын Тоби приехал из Нью-Йорка специально, чтобы с тобой познакомиться; кроме того, на обед приглашена и другая молодежь. Последний раз я спрашиваю…
— Нет, — коротко ответила Ардита. — Я не поеду. Я присоединилась к этому чертову круизу с единственной целью — попасть в Палм-Бич, и ты прекрасно это знаешь, и я наотрез отказываюсь знакомиться со всякими чертовыми старыми полковниками, с любыми чертовыми молодыми Тоби, со всей этой чертовой молодежью, и ноги моей не будет на этой чертовой земле этого идиотского штата. Поэтому ты либо везешь меня в Палм-Бич, либо закрываешь рот и проваливаешь отсюда!
— Очень хорошо. Мое терпение лопнуло. В своем страстном увлечении этим человеком — человеком, печально известным своими дебошами, человеком, которому твой отец не позволил бы даже произнести твое имя, — ты скорее походишь на даму полусвета, нежели на леди из тех кругов общества, в которых ты — предположительно — воспитывалась. Отныне…
— Я знаю, — иронично перебила его Ардита. — Отныне ты идешь своей дорогой, а я шагаю своей! Это я уже слышала. Ты знаешь, что мне ничего другого и не надо.
— Отныне, — высокопарно объявил он, — ты мне больше не племянница! Я…
— О-о-о!!! — Ардита издала крик, похожий на агонию грешной души. — Когда ты прекратишь мне надоедать! Когда же ты, наконец, пойдешь своей дорогой? Когда же ты прыгнешь за борт и утонешь? Ты хочешь, чтобы я запустила в тебя этой книгой?
— Если ты осмелишься сделать что-либо…
Шмяк! «Восстание Ангелов» поднялось в воздух, лишь на дюйм отклонилось от цели и громко бухнулось на трап.
Седой мужчина инстинктивно сделал шаг назад и затем два осторожных шажка вперед. Ардита вскочила на ноги и дерзко уставилась на него; ее серые глаза горели бешенством.
— Не подходи!
— Да как ты могла! — воскликнул он.
— Да так и смогла!
— Ты стала невыносимой! Твой характер…
— Это ты заставил меня стать такой! Ни у одного ребенка никогда не было плохого характера с рождения, виноваты только воспитатели! Чем бы я ни стала — во всем виноват ты!
Пробормотав что-то неразборчивое, дядя развернулся и, войдя в рубку, крикнул, чтобы подавали обед. Затем он вернулся к навесу, под которым, снова всецело поглощенная лимоном, устроилась Ардита.
— Я собираюсь на берег, — медленно произнес он. — В девять вечера. Когда я вернусь, мы пойдем обратно в Нью-Йорк, где я верну тебя твоей тетке до конца твоей естественной — или, скорее, неестественной, — жизни.
Он замолчал и взглянул на нее; ему сразу же бросилась в глаза ее неуловимая детскость, которая проколола его раздражение, как раздутую шину, и он почувствовал свою беспомощность, неуверенность и всю глупость ситуации.
— Ардита, — сказал он, уже забыв обиду. — Я не дурак. Я знаю жизнь. Я знаю людей. Дитя мое, люди с репутацией распутников не меняются до тех пор, пока не устанут от самих себя, — а затем они уже не они — они всего лишь жалкое подобие самих себя, — он взглянул на нее, ища одобрения, но не услышал в ответ ни звука, и продолжил:
— Возможно, этот человек тебя любит — может быть. Он любил многих женщин, и он будет любить еще многих. Месяца еще не прошло, Ардита, с тех пор, как он попал в печально известную историю с рыженькой Мими Мерил; посулил ей золотой браслет, который русский царь якобы подарил его матери. Ты все знаешь — ты же читала газеты.
— Захватывающие сплетни в исполнении беспокойного дядюшки, — зевнула Ардита. — Снимем про это кино. Злой гуляка строит глазки целомудренной девочке. Целомудренная девочка окончательно соблазняется его кошмарным прошлым. Планирует встретиться с ним в Палм-Бич. Их планы расстраивает беспокойный дядюшка.
— Ты хотя бы можешь сказать, какого черта ты решила выйти за него?
— Уверена — я не смогу этого объяснить, — кратко ответила Ардита. — Возможно, потому, что он — единственный мужчина, плохой или хороший, у которого достаточно воображения и смелости, чтобы жить по своим убеждениям. Может быть, для того, чтобы отгородиться от молодых кретинов, тратящих все свое время на преследование меня по всей стране. А что касается русского браслета, то по этому поводу ты уже можешь быть спокоен. В Палм-Бич он подарит его мне, если ты продемонстрируешь хоть капельку здравого смысла.
— А как насчет той — рыженькой?
— Он не встречался с ней уже шесть месяцев, — гневно возразила она. — Не думаешь ли ты, что у меня недостаточно гордости, чтобы следить за такими вещами? Неужели тебе еще непонятно, что я могу делать что угодно с кем угодно, лишь бы мне этого хотелось?
Она гордо, как статуя «Пробуждение Франции», задрала подбородок, но затем испортила всю картину, выставив вперед руку с лимоном.
— Тебя так пленил этот русский браслет?
— Нет, я всего лишь стараюсь предложить тебе аргумент, который может показаться тебе весомым. Я хочу, чтобы ты от меня отстал, — сказала она, и снова ее тон стал повышаться.
— Ты знаешь, что я никогда не меняю своих решений. Ты пилишь меня уже три дня, и я начинаю сходить с ума. Я не поеду с тобой на берег! Не поеду! Слышишь? Не поеду!
— Очень хорошо, — сказал он, — но ты не поедешь и в Палм-Бич. Из всех себялюбивых, избалованных, неуправляемых, сварливых и невозможных девчонок, которых я когда-либо…
Плюх! Половинка лимона ударилась о его шею. Одновременно с другого борта раздался крик:
— Обед готов, мистер Фарнэм!
Неспособный от ярости говорить, мистер Фарнэм бросил единственный, совершенно уничтожающий взгляд на свою племянницу, отвернулся и быстро сбежал по трапу.
II
Пятый час скатился с солнца и бесшумно плюхнулся в море. Золотое монисто превратилось в сияющий остров; слабый бриз, игравший краями навеса и качавший единственный свисавший с ноги шлепанец, неожиданно принес с собой песню. Стройный хор мужских голосов пел под аккомпанемент двигавшихся в едином ритме, рассекавших морскую воду, весел. Ардита подняла голову и прислушалась.
